Операция «Сострадание»

– Много работы по этому делу образовалось, Михаил Олегович, – успокоительно отвечал Кудрявцев в старом стиле, продолжая подлаживаться под того начальника, каковым Маврин, в сущности, больше не являлся. – Но вы не волнуйтесь: следователи и оперативники вкалывают, как звери.

– А вот мне не надо, чтобы как звери, – точь-в-точь как в былые времена, требовательно загудел Михаил Олегович. – Мне не нужны звери, мне нужны компетентные люди!

– Но две недели – это слишком ничтожный срок...

– Пятнадцать дней, Володя, срок достаточный, – отрубил Маврин. – За этот срок убийца, скорее всего, успел залечь на дно или сделать ноги за границу, и ищи его теперь, свищи! А я-то, как сейчас помню, в тебя верил. Я рассчитывал, что ты человек энергичный, неангажированный, наведешь порядок в своем ведомстве...

Кудрявцев покорно склонил голову. Да, в высших кругах вовремя оказанные услуги никогда не забываются! Их не позволяют забыть...

– Если сотрудники не справляются со своими обязанностями, – продолжал гвоздить его наставлениями Маврин, – им надо закатить здоровенный втык или заменить на других. Что ты с ними будешь делать, мне неважно. Меня интересует результат!

Вытерпев еще не одну порцию мавринских рассуждений на тему служебной ответственности и в очередной раз заверив, что все от него зависящее будет сделано, Владимир Михайлович сам проводил экс-премьера до дверей. А оставшись один в кабинете, промокнул платком вспотевшее лицо, высморкался, нажал кнопку селектора и, только теперь позволяя вырваться наружу накопившимся чувствам, рявкнул секретарше:

– Меркулова ко мне!

Начальство начальству рознь. По крайней мере, израсходовав свои переживания в реве, обращенном к секретарше, к незамедлительно прибывшему по его зову Меркулову генпрокурор обратился сдержанно и вежливо. Может быть, причиной тому была врожденная интеллигентность Константина Дмитриевича, как-то сама собой пресекавшая чужую невежливость на корню... Можно сказать, короткое совещание представляло собой саммит на высшем уровне, в результате которого стороны пришли к соглашению ускорить работу над делом Великанова и расстались, дипломатически довольные друг другом.

Однако на этом нисхождение по служебной лестнице приказа ускорить дело в тот день не остановилось! Меркулов не стал впадать в раздумья, он принял молниеносное решение... Так дело об убийстве Великанова оказалось в руках первого помощника генпрокурора, госсоветника юстиции третьего класса Турецкого.

– Послушай, Костя, – почти торжествующе отреагировал Турецкий, – кажется, я становлюсь провидцем. Представь себе, тут недавно смотрим мы с Ириной телевизор...

– Телевизор, Саня, посмотришь после, – прервал внеслужебный экскурс Константин Дмитриевич. – Сначала ты обязан найти убийцу пластического хирурга.

– Это я понял. А почему такой ажиотаж вокруг этого Великанова? Шепни мне на ухо по-старому, по-дружески. Что, неужели из-за того, что он был так раскручен на телевидении? Так сказать, любимец всей страны?

– Не в том причина, Саня. Убитый Великанов – зять Михаила Олеговича Маврина.

– Что, неужели?..

– Да, муж его дочери.

– А, понятно. Значит, в связи с этими родственными отношениями было принято решение о передаче данного дела мне?

– Можешь считать и так, если тебе больше греет душу такая формулировка.

– А кто занимался делом Великанова до меня?

– Уже двое. Первым был дежурный следователь Васин, который выезжал на осмотр места происшествия, после Васина – Глебов...

– А, Подполковник? Он же вроде толковый мужик!

– Безусловно, толковый. Полагаю, он справился бы, если бы располагал временем. Но Кудрявцев требует срочной работы. Сам понимаешь, придется мобилизовать все силы.

– Понимаю, – подтвердил Турецкий, демонстрируя свою боеготовность. Но особой радости ему это известие, что правда, то правда, не принесло. Срочная работа – кто ее любит? Но когда начальство требует, тут уж хоть из шкуры выскочи, хоть умри, а сделать обязан. – Что это за дело, на котором сломали зубы уже два следователя?..

– Тягомотное дело, Александр Борисович, – признался Турецкому Глебов. – Чем глубже в него погружаешься, тем лучше понимаешь, что пластическая хирургия в России перешла в область коррумпированного бизнеса, со своими околокриминальными разборками. Гадюшник, одним словом.

Этим малооптимистичным выводом Глебов завершил перечень версий, как проверенных, так и тех, которые только еще подлежали проверке.

– А как насчет криминала в прямом смысле? – поинтересовался Турецкий. – Ну, наподобие того, что Великанова мог убрать некий криминальный авторитет, который воспользовался его услугами по изменению лица и хотел окончательно замести следы. Сейчас об этом едва ли не в каждом третьем детективе пишут!

– Рассматривалась такая версия, рассматривалась, – неохотно согласился следователь Глебов. – Только ее нельзя воспринимать всерьез.

– Почему же нельзя? Насколько я знаю своего друга генерала Грязнова, которого я обязательно напрягу в связи с этим делом, он как раз очень даже заинтересуется подобной версией.

– Я расспрашивал на этот счет специалистов. Один из коллег доктора Великанова по клинике «Идеал» пояснил, что изменить до неузнаваемости лицо не так-то просто. Процесс это долгий и тягомотный, год занимает как минимум. В последнее время у Анатолия Великанова таких пациентов вроде бы не было.

– А раньше такие клиенты у доктора Великанова были? – рванулся к сути опытный следователь Турецкий.

– Откровенно говоря, подобного вопроса я не задал, – махнул рукой его предшественник, демонстрируя усталость от уже осточертевшего великановского дела. – Меня интересовало последнее время, то есть год-два, в более ранние дебри я влезать не хотел. Вернее, не было времени, ведь начальство постоянно теребило: где результаты расследования дела, имеющего политический резонанс? Ясный перец, Александр Борисович, вы и сами в курсе, что речь идет о гибели любимого зятя премьера – хоть и в прошлом, но все же председателя кабинета министров страны!

Турецкий задумался.

– Версия насчет криминального авторитета не кажется похожей на правду, – заметил Глебов, – но тем не менее... Все версии – в вашем распоряжении, Александр Борисович. Я сделал все, что мог, дальше действовать вам.

На лице Глебова, напоминающем лицо каменного идола с острова Пасхи, читалась такая же каменная усталость. Следователь, сдающий законченное дело, никогда не выглядит таким усталым: утомление в результате многодневного труда компенсируется у него радостью, что этот труд не пропал даром. А вот Георгию Яковлевичу не повезло: вкалывал-вкалывал, всю подготовительную работу проделал, а убийцу найдет кто-то другой. Невезучий, должно быть, он человек! Сидеть ему до пенсии в подполковниках... Представив ход мыслей Глебова, Турецкий ему посочувствовал, но помочь ничем не мог. Поэтому он постарался как можно скорее выбросить из головы внутреннее смятение Георгия Яковлевича и оперативно загрузить свой мыслительный аппарат неотложными мероприятиями по делу Великанова.

Александр не стал ломать сформировавшуюся уже следственную команду, включил полностью всех ее членов в свою бригаду. Правда, присоединил к ней замначальника Департамента угрозыска МВД Вячеслава Грязнова и его оперсотрудницу Галину Романову. «Добро» на это он без труда получил у самого министра внутренних дел.

И следственный поезд отправился дальше по маршруту, стремясь как можно быстрей достигнуть конечной станции – раскрытия убийства пластического хирурга Великанова.

«Опять Жору по службе обошли», – подумала Таисия Глебова.

Когда муж, как обычно, вечером вошел в дом, она не задала ни единого вопроса. О служебных неприятностях жене следователя Глебова безошибочно сигнализировала его шляпа. Шляпа эта выдающаяся, с низкой тульей и загнутыми кверху полями, бархатисто-черного цвета, была единственным головным убором, который шел к длинному глебовскому лицу, пусть даже и придавал советнику юстиции некоторое сходство с протестантским проповедником. Глебов носил шляпу до холодов, пока замерзающие красные уши не принуждали сменить ее на ушанку, и относился к ней аккуратно: придя с улицы, непременно вешал ее на специально вбитый в стену рядом с зеркалом в прихожей крюк. Так поступал Георгий Яковлевич, когда настроение у него было хорошее или среднее. Но когда настроение у него было плохое, оно отражалось на шляпе, которую он с порога небрежно бросал на полку над галошницей, где фетровое изделие приземлялось в непрезентабельную компанию шарфов и перчаток. Пренебрежением к головному убору Георгий Яковлевич как бы подтверждал проявленное к нему самому неуважение. «Я – хронический неудачник, чего уж тут со мной церемониться?» – сигнализировал он этим жестом, острой иголкой впивавшимся Таисии прямо в сердце. Какой женщине хочется, чтобы муж считал себя неудачником?