Рука сатира

Комната была чудесная, и Нэнси очень давно втайне завидовала. Сейчас она не чувствовала зависти. Ее внимание было приковано к массивной двери из осветленного красного дерева. По некоторой причине.

За этой дверью находился кабинет Джека Ричмонда. За этой дверью находилось нечто ужасное. Нэнси знала это. Подобно лунатику, она двинулась через гостиную, открыла тяжелую дверь и заглянула в кабинет. Там была Вера Ричмонд. Нэнси в глубине души считала, что она и должна там быть. Вера Ричмонд сидела в большом кожаном кресле с высокой спинкой, лицом к двери, будто ждала, что кто-то войдет. Но она была мертва.

Мертва. Нэнси так была уверена в этом, что не продвинулась ни на четверть шага в кабинет. Она просто стояла на пороге и смотрела на свою подругу со странным чувством отстраненности, вся настойчивость куда-то делась.

Вера расчесала волосы, подкрасила губы, напудрила щеки и надела хрустящее яркое летнее платье, готовясь к смерти. Она выглядит прекрасно, подумала Нэнси. Оконные шторы были раздвинуты, и свет, проходя через жалюзи, рисовал солнечную лестницу на пылающем паркетном полу…

Лестница от жизни к смерти. Действительно, прекрасная комната для смерти.

Вера была мертва. Вера — мертва? Немыслимо. Вера всегда была здесь, спокойная, улыбающаяся, умелая, старающаяся остаться незаметной. «Моя третья рука», как частенько говаривал Джек. Вера была из тех людей, которые существуют вечно.

И теперь она сидела мертвая в кресле мужа. И вопрос, кроме всего, заключается в том, почему. Наверное, она расчесала волосы, надела выглаженное платье и наложила грим не для того, чтобы просто сесть и умереть прекрасным летним утром. Наверняка — нет. Но, тем не менее, это так. Она умерла, руководствуясь своими причинами, своим способом и в свое время.

Резко повернувшись, Нэнси увидела стол из полированного красного дерева, кресло от стола отодвинуто, как если бы кто-то только что встал и ушел. Кто-то и сделал это. Вера. На столе, под голубым стеклянным прессом лежали два листка белой бумаги, заполненные четким почерком Веры. Она села сюда, чтобы написать что-то перед смертью, возможно, ожидая смерть.

С некоторым изумлением Нэнси обнаружила, что стоит возле стола. Она не собиралась читать, она очутилась возле стола внезапно. Столкнув стеклянный пресс кончиком пальцев, Нэнси склонилась над столом, не касаясь бумаги, и стала читать, что написала Вера.

«Джек, дорогой.

Еще с прошлого вечера на нашей террасе я с жуткой определенностью знала, что лейтенант Мастерс придет еще раз. Он пришел этим утром. Позвонил у передней двери и затем, обойдя дом, у задней. Но я не отвечала, и через некоторое время он ушел. Поэтому я знаю, что должна сделать. Прости меня, дорогой, как я простила тебя.

Я думала, что время все залечит, но я устала ждать. То, что обвинят тебя, я поняла с самого начала, и потому должна была тебя спасти. Ты все время знал, конечно, что я сделала. Но ты никогда не винил меня, никогда не проклинал, и я так благодарна тебе за это. Ты не забудешь, надеюсь, что я намеками старалась убедить, что не заставлю тебя страдать из-за моей ошибки.

Это была ошибка. Я поняла это сразу, как только сделала, но было слишком поздно. Мастерс проницателен. Он понял все почти правильно, за исключением самого важного — того, что виновата я, а не ты. Ларри той ночью звонил из офиса. Он хотел видеть тебя. Он принял большую дозу лекарства, что и я скоро сделаю, но он испугался, передумал и просил помощи. Ты был на срочном вызове, а я знала, что дорога каждая секунда. Когда-то я была медсестрой, поэтому сама поехала в нему.

Мне жаль Ларри. Я искренне собиралась, если смогу, помочь ему. Но когда я вошла в офис, прошла через заднюю дверь, которую он как-то умудрился открыть для меня, я нашла его на софе в глубокой коме. И затем, в единой ослепляющей вспышке откровения я увидела, что смогу избавить тебя и себя от Лилы раз и навсегда, — и не окажусь замешанной. Ларри выпил яд и, следовательно, будет обвинен в ее убийстве… Как бы то ни было, там, в офисе, я стояла, смотрела и ждала смерти Ларри. Не знаю, могла ли я спасти его, он уже потерял сознание, когда я приехала. Может, это только слова. Но суть в том, что я оставила его умирать, даже не попытавшись помочь. Бездействием я убила его так же определенно, полагаю, как если бы заставила его принять лекарство в самом начале.

Лилу я убила собственной рукой. Когда я вернулась домой, в ее спальне еще горел свет, и я должна была ждать, пока она заснет.

Это было очень рискованно, потому что я в точности не знала, когда ты вернешься из больницы, и действительно, я успела только закончить со всем и лечь в постель, как ты вернулся. Я не жалею, что убила Лилу, мне только обидно, что все так скверно обернулось для меня и для тебя. Самым большим заблуждением Лилы было непонимание того, кто я такая. Она третировала меня сотней разных способов, издевалась надо мной. Действительно ли она считала, что я все снесу? После всего, что она мне причинила из-за тебя?

Нет необходимости повторять здесь детали того, как я убила ее, — игру с кондиционерами и прочее. Мастерс уже проработал все это, он не ошибся ни в чем, кроме, как я сказала, определения виновного. Но я уверена после его утреннего визита, что он больше не ошибется даже в этом.

Джек, дорогой, ты сказал о себе — и не подлец, и не дурак. Я была и тем и другим…»

Это не был конец письма, но Нэнси перестала читать. Она повернулась со всхлипом, сжавшим горло.

Джек Ричмонд стоял в дверях. Он не смотрел на Нэнси, едва ли даже понимал, что она здесь. Он смотрел на свою жену, сидящую в кресле, потускневшим взглядом старика. Лицо его посерело, голос, когда он наконец заговорил, был ровным и лишенным всякого человеческого чувства.

— Она мертва, — сказал он.

Это не было утверждением, требующим ответа, и Нэнси осталась безгласной. Когда она взглянула снова, за Джеком Ричмондом стоял лейтенант Мастерс. Он был здесь все время.

Но не присутствие Мастерса заставило Нэнси прийти в себя и сломя голову броситься вон из комнаты, а то, что сказал Джек Ричмонд.

Муж Веры посмотрел на Нэнси и произнес с холоднейшей учтивостью:

— Надеюсь, теперь вы нас простите?

Затем Мастерс вошел в гостиную, где просил Нэнси посидеть, и сказал:

— Извините, что заставил вас подождать, миссис Хауэлл. Вы выглядите, как смерть. Я могу снять показания позже. Можете сами добраться до дома? — Он слегка поклонился с выражением почтения или мольбы, как бы оправдываясь.

Но Нэнси спросила:

— Это правда?

— Что правда, миссис Хауэлл?

— Что, когда вы пришли сегодня утром, вы пришли за Верой?

— Да, — ответил Мастерс.

Нэнси помолчала. Затем выговорила:

— Как вы узнали?

— Мне показалось что Ларри Коннор мог бы попробовать в конце концов покончить с собой, а попытавшись, мог передумать и позвать на помощь — обычная реакция многих потенциальных самоубийц. Я связался с телефонной компанией и установил телефонистку, с которой он говорил. Она вспомнила, что звонок был в дом доктора Джека Ричмонда. Коннор, конечно, не знал, что у доктора Ричмонда срочный вызов в больницу.

Вывод очевиден. Так как Джека Ричмонда не было дома, то по телефону должна была ответить жена доктора. То есть Вера Ричмонд. Затем тот, кто говорил с Ларри Коннором, знал, что он сделал, слышал его просьбу о помощи. Это был очевидный срочный вызов, а она была опытная медсестра и знала, что муж ее в больнице, на другом вызове, и время дорого. Логично предположить, что она собралась ответить на мольбу Ларри самостоятельно. Если так, то не ее муж, а именно она была в офисе Ларри. Именно она обнаружила, что Ларри мертв — или позволила ему умереть, как теперь выяснилось, — и затем совершила все остальное, включая убийство Лилы Коннор.

Нэнси почувствовала, что дрожит от холода и ужаса. Чтобы согреться, она подтянула колени к подбородку. Но дрожь не унялась.

— Я не могу в это поверить, — сказала она. — Вера… Вера — последний человек, которого бы я заподозрила.