Случайные смерти

– Как тебя звали?

– Меня звали Фрэнк Дикки.

– Дикий!

Всего лишь догадка, но она попала в точку. Фрэнк вздрогнул:

– Да, когда-то меня называли именно так.

Лулу возбужденно запрыгала на его коленях.

– Что случилось? Расскажи!

– Я провел восемь боев. Первые пять раз мои противники отправлялись в нокаут на первой же минуте первого раунда, после первого моего удара.

– Ты меня дуришь!

– Первый удар. Правой наотмашь. Бац! – Фрэнк продемонстрировал свою манеру. – Пять боев, а потом мой контракт перекупил парень по имени Херб Мунш. Решил, что сделал ценное приобретение. Он потратился на меня, платил за спарринг-партнеров, за мясо. Следующие два поединка прошли с таким же результатом. Первый раунд, первый удар. Бац! И они в отрубе.

– А по телику тебя показывали?

– Херб потянул кое-какие ниточки и устроил мне схватку на TSN. Если бы я выиграл, бой показали бы по всей стране.

– С ума сойти!

– Для решающего сражения Херб купил мне новую экипировку. Зеленые трусы с белыми полосами и подходящую обувку, белую с зелеными шнурками.

– Ты, наверное, был неотразим. Женщины небось так и липли.

Фрэнк покачал головой.

– Херб их близко не подпускал.

– Молодец Херб.

Фрэнк улыбнулся воспоминанию. Иные женщины были куда хитрее Херба, как выяснилось.

– Что смешного?

Фрэнк сказал:

– Начинается бой, и я тут же понимаю, что влип. Я пускаю против него весь свой арсенал, но не могу пробиться сквозь его защиту. Он тем временем просто ждет, пока я выдохнусь. Толпа свистит и забрасывает нас всякой дрянью. Я взбешен, смущен. На пятой секунде четвертого раунда я изготавливаюсь для удара, получаю справа по корпусу и падаю без чувств. Все.

– Что? Ты проиграл, ты дал ему побить тебя?

Фрэнк сказал:

– Я слишком медленно двигался. Я был сильный, но недостаточно быстрый для профи. Ты интересовалась, что испытываешь, получив нокаут. Что я видел – звезды, стайку птичек, которая кружит надо мной, насвистывая фьюить-фьюить? Ничего, пустое место. Я пробыл в беспамятстве минуты три. Толпа озверела. Многие ставили на меня и теперь психанули. Но это были сложности Херба, не мои. Меня всю ночь продержали в больнице. Думали, что сломана челюсть. Исследовали так и этак. На следующий день Херб заезжает за мной и везет обедать в шикарный ресторан. Пока мы едим, он рассказывает, рефери досчитал до десяти, я лежу труп трупом, он выскочил на ринг с пушкой в руке. Он потерял на мне пятьдесят штук и был вне себя от ярости. Решил, что я нарочно поддался. Если бы оказалось, что я прикидываюсь, он бы пристрелил меня тут же, на глазах у всех. – Фрэнк пожал плечами. – И все.

– Конец твоей карьеры.

– Да. Несколько лет я работал вышибалой, справлялся, потому что со мной старались не связываться из-за моих габаритов, обычно хватало одного удара. У меня по-прежнему получался старый фокус – если мне приходилось кому-то вмазать, он вырубался. Но челюсть, она только с виду нормальная, а так все равно что стекло.

Лулу сказала:

– Здесь нет вышибал. Во всяком случае тех, кого называют вышибалами. Зато есть охрана. Мистер Фил Эстрада. Может, видел. Носит тройки, всегда улыбается и причесан, будто сию минуту от парикмахера. Вероятно, так оно и есть, поскольку, как мне сказал папа, одна из привилегий мистера Эстрады – неограниченное количество бесплатных стрижек, и он приводит себя в порядок три раза в неделю, по субботам, понедельникам и средам. Так что, видимо, если в отеле что-то случится, заниматься этим придется ему.

– Куда б ты ни пошел, – сказал Фрэнк, – всюду найдется кто-то, кто улаживает неприятности, решает проблемы.

– Филу и маникюр полагается бесплатный. Но Фил отказывается делать его чаще, чем раз в неделю.

Фрэнк сказал:

– Полезно иметь такие способности, уметь отсудить людей, заставить их вести себя разумно. Всегда найдется работа. Можно неплохо получать, и обычно это не слишком опасно.

– Я люблю опасность. Полезно для души.

– Зато для сердца вредно, – сказал Фрэнк, который исходил эту местность вдоль и поперек.

Лулу хотела заспорить, но, сделав над собой усилие, промолчала. У Фрэнка было печальное выражение лица. Интересно, о чем он думает. Что толку размышлять о прошлом – все равно ничего не изменишь, как ни старайся. Ее влекло к нему и это: он казался ей человеком, который стоит на земле, устремив глаза к горизонту.

А он, отчего он связался с ней?

Она знала себя. Люди, мужчины и женщины, не могли отвести от нее глаз. Но не потому, что понимали: перед ними вид, занесенный в Красную книгу, экзотическая особь, хрупкая, прекрасная и редкая. А потому, что она была странная, потому, что она была непонятная, уродец из паноптикума, другая.

Она сказала:

– Пошли вниз, выпьем чего-нибудь.

Зазвонил телефон. Фрэнк уставился на аппарат, будто видел впервые и понятия не имел, что это за штука и почему вдруг ей вздумалось издавать такие странные звуки.

Лулу спросила:

– Ты трубку снимешь?

– Это может быть кое-кто, кого я знаю. – Фрэнк пошевелился, и она соскользнула с его колен. – Пойдем выпьем.

Звукоизоляция была превосходная. Едва Фрэнк затворил дверь в номер, гудков не стало. Но Лулу почему-то знала, что телефон не замолчал и что, пока они с Фрэнком остаются в гостинице, этот кое-кто будет звонить снова и снова, преследуя их звонками.

Они нашли свободный столик с видом на холл. Лулу заказала мартини для обоих. Фрэнк редко пил крепкие напитки, они сокрушительно действовали на его голову и желудок. Но после выволочки за ювелирный магазин он решил не спорить.

Мимо скользнул официант с подносом, груженным хорошо прожаренными куриными крылышками. Крылышки выглядели соблазнительно, а Фрэнк проголодался. Он велел официанту оставить поднос. Тот сказал, что не может, это не разрешается. Говорил он с акцентом. Итальянец, что ли. Фрэнк выхватил поднос. Никто ничего не заметил, кроме бармена, как бишь его, Джерри. Фрэнк помахал ему и знаками велел повторить напитки. Официант сказал что-то по-итальянски и затрусил на кухню. Фрэнк предложил курицу Лулу. Она была не голодна. Он стал обкусывать крылышки, бросая кости в пустой бокал.

Принесли мартини. Двойные, с пятью оливками в каждом бокале.

Фрэнк съедал оливку, затем крылышко, затем еще одну оливку и еще одно крылышко. Он вошел в ритм, методично истребляя оливки и крылышки, когда Лулу вдруг произнесла его имя тоном, который заставил его прерваться, перестать жевать и глотать и поднять голову.

Рядом с ними стоял некто худой и высокий. В черном шелковом костюме с белоснежной рубашкой и черным шелковым галстуком. Из нагрудного кармана пиджака торчал черный шелковый платок. Фрэнк взглянул вниз. Носки из черного шелка. Щегольские туфли. Фрэнк с любопытством перевел глаза вверх. Рот у парня был слегка маловат, нос – чуть-чуть слишком прям. На мизинце левой руки золотой перстень с кроваво-красным камнем. Волосы были черные, слегка отдававшие синим с боков, коротко стриженные, только сзади доходившие до ворота рубашки.

Фрэнк подивился на эту синюю прядь, мешающуюся с черными. Такая блестящая, скользкая на вид. Как рыба. Вообще в парне было что-то рыбье, если приглядеться. Тонкий, лоснящийся. Фрэнк подался вперед, протянул руку. На мгновение, на какую-то долю секунды гот замешкался. Но тут же пришел в себя, протянул свою. Без всякого удивления Фрэнк увидел, что ногти его аккуратно подстрижены, поблескивают лаком.

– Как жизнь, Фил?

Фил Эстрада взглянул на Лулу. Он явно скис, поняв, что она рассказывала Фрэнку о нем, прежде чем им довелось встретиться, описывала его. Интересно, какими словами. Однажды, слегка набравшись, она заявила, что он похож на парикмахера для покойников. Он и на смертном одре не забудет эти слова.

Фрэнк сказал:

– Присядь, съешь кусочек курочки.

– Не могу, я только на минутку.

– Официант нажаловался?

– Да.

– Родственник?