Причём тут менты?!

— Угу! А потом общественники обмоют наши трупы. Ладно, пошли. У Михалыча, на верное, все готово!

Все же роль случая чертовски велика в нашем мире броуновского движения за мир и права человека! Ведь что бы ни говорили почитатели рациональных методов познания, не думаю, чтоб это дело было раскручено, если б два напуганных журналиста не решили бы пойти против могущественного концерна. Но Гаррику слишком уж не хотелось оказаться «огорченным до безобразия» кастетами «астратуровских» боевиков, а меня все еще тянуло показать Корневу твердость своей жизненной позиции. Только поэтому мы и решили перевооружиться с дроби на пули. А Василиваныч… в конце концов, понятно, почему он испугался, у него тоже могли оказаться весомые причины опасаться теперь за свою жизнь, честь и достоинство. По крайней мере на девять граммов свинца — того, которым ему продырявило руку, — весомей наших. Однако, если б не эта случайная встреча, трупов бы после всей этой истории осталось бы поменьше. По крайней мере на одну штуку.

— Слушай, а не мог он тоже направляться к Михалычу?

— Вряд ли! Мы ж решили, что сегодня ему растачивать ствол уже поздно! Но! Он может теперь к нему зайти. Ведь вроде б ты его с ним знакомил?

— Тогда же, когда и с тобой!

Этот разговор не предназначался для чужих ушей, но шептаться не имело смысла: вечерняя смена продолжила труды, и зарычали станки, завизжали фрезы. Михалыч блаженно засыпал в раскуроченную жестянку из-под «Ланы» поваренную соль.

— Слушай, тогда, может, уведем его сейчас с работы? Дадим твою пинту «Маккор-мика», запить-то он ей согласится… и домой отвезем. Просто если завтра появится новая статья за подписью В. Иванов, очень не хочется, чтоб в ней оказались свидетельские показания!

— Заметано! Он его и позже найдет, но — хоть не завтра! А может, звякнем сейчас твоим друзьям и отдадим им Василиваныча? И никаких статей!

Он так шутил, милый Гаррик!

— Готово, Михалыч?

— Ваши игрушки? Готовы, ясно!

— Нормально сделал?

— Да что мне, впервой! — он наклонил жестянку с антистатиком и нацедил с полстакана задумчивой жидкости.

Даже сам Михалыч посмотрел на получившийся коктейль несколько скептически, вновь оттопырил нижнюю полную губу и прищурил глаз.

— Тебе хватит, Михалыч? — Гаррик положил на стакан расправленную пятидесятидолларовую купюру.

Из глаз токаря-кудесника моментально улетучился всякий скепсис, он кивнул, убрал купюру в нагрудный кармашек синего комбинезона.

— Так и знал, орлы, не подведете! Вы — не то, что некоторые! Норовят, понимаешь, заказ забрать, а с деньгами тянут! Не учитывают специфики момента, нет!

Сперва Михалыч в полмомента опрокинуд в рот стакан «Ланы», затем крякнул и только после этого выдвинул ящик стола и вы-тащил промасленную тряпку, в которую завернул «заказ». Ствол одного из револьверов был еще теплым на ощупь. Гаррик придирчиво исследовал дуло, затем с довольным видом кивнул.

— Запей, Михалыч! — он протянул слесарю «Маккормик». — Ты сегодня свое отработал.

— Ни Боже ж мой! — по-старорежимному отказался Михалыч. — У меня норма! Баночка «Ланочки» и все, даже если вся заводская администрация обступит и скажет: «Пей, Михалыч!» — откажусь. Тем более что есть вечером дельце одно, есть. Так что Михалыч норму держит, чего и вам советует. Только «Лану-У» не пейте, удумают же!

Мы уже уходили, но на миг мне стало интересно — что там люди придумывают?.

— А что, Михалыч?

— Так она потому и «усовершенствованная», что пронюхали, змеи, как она людям жить помогает, и специального яду подсыпали.

— Пили бы вы лучше водку, Михалыч!

— Лучшая водка в мире — это «Лана». А лучшее в «Лане» — спиртовая основа. А лучшее в спиртовой основе — это то, что я ее пью. Ну, бывайте, орлы!

Спрятав стволы спереди, за поясами — Гаррик уверял, что при обыске охлопывают только карманы и под мышками, — мы вышли из цеха.

Гаррик! Дима! — аккуратненькая при ческа Василиваныча казалась чуть взлохмаченной, но в целом он явно пришел в себя. — Вы извините, рука просто болела, да и глупость про «некоторых журналистов» я тоже сгоряча написал. Спасибо, что помощь предложили. Только, извините уж, не знаю, боюсь не могу вам свои новые координаты оставить.

Но. думаю, неплохо было б связь поддерживать. Правда! Вас в ближайшие дни, может, даже сегодня вечером, дома застать можно будет?

— Нет, Василиваныч! Мы тоже на нервах все! — сразу же отрезал Гаррик. — Не одному тебе бандюги угрожают! А нам нужно три дня продержаться да полосу про этот долбаный «Астратур» запустить. Так что — как ты к нам, так и мы к тебе! Дашь тебе координаты, ты ж не утерпишь, в газете тиснешь! Помочь поможем, но вот насчет новых координат — не обессудь, как говорится.

— Ну… давай, говори, нужно тебе сейчас что-нибудь конкретно? Может, побеседовать с кем? — включился и я.

— А…

Мне даже стало его немного жалко, его Детские глазки вновь забегали — жалостливо и растерянно. Может, я и придумал бы, какой связной номер оставить несчастному Васили-ванычу, но в этот момент у меня в душе вдруг возникло ощущение, что вот-вот может случиться что-то непоправимое. Причем можно было догадаться, что именно! Я вспомнил про невыключенную плиту!

— Так! У меня появилось срочное дело!

Гаррик, дай денег на тачку, быстрее! Встретимся в условленном месте, хе! Все-все-все! Убегаю, это вопрос жизни и смерти, серьезно!

У меня получилось убедительно высказаться! Василиваныч вновь засветофорил: позеленел, затем пожелтел и опять покрылся пятнами нездорового румянца. Не знал, что пулевые ранения способствуют обретению повышенной чувствительности! Раньше он таким не был!

— Что стряслось? — поинтересовался Гаррик, протягивая мне худенькую пачку «единичек» и еще три бумажки по пять долларов. — Столько хватит?

— За глаза! А что стряслось — попробуй сам вспомни, по-моему, кто-то недавно хотел кофе, а потом, после некоего выстрела, сразу позабыл о кофейнике, не так?

Прозвучало как пароль для непосвященного Василиваныча. Но Гаррик сообразил и, напустив на себя многозначительный вид, согласно покачал головой:

— Да, тебе лучше поспешить…

— Что?! Что?! — еще больше занервничал Василиваныч.

— Не нервничай. Это не по твою душу. Пока! — Я хотел попрощаться, но получилась ерунда: пока, мол, не по твою душу, только пока!

Поэтому, уже убегая, я поспешил хоть как-то загладить свою ошибку и морщины страха на лице Василиваныча:

— Ты спрашивал, как связаться? Через двадцать минут я дома, и пробуду там, ну, скажем, с час! Если что — звони!

Девичьи мышеловки

За тот час с копейками, что мы провели в городе, в моей квартире успели произойти следующие изменения: слезоточивый газ успел полностью выветриться, а кофейник — расплавиться. Но до пожара дело не дошло. Когда мне удалось соскрести печальные останки с диска электроплиты, оставалось время расслабиться… или подготовиться к переезду.

Нашлась объемная спортивная сумка, в нее полетели шмотки и продукты — консервы, бульонные кубики, все то, что не занимало много места и могло пригодиться в предстоящем трехдневном сидении. Затем отыскал свою старинную серую брезентовую кур-тяшку — зачем светиться в известном в определенных кругах черном пальто?.. К тому же оно будет дисгармонировать со спортивной сумкой! Василиванычу был обещан «час», поэтому, когда со сборами было покончено, еще минут пятнадцать пришлось поскучать. Хотя — не то слово! Мне пришло в голову проверить автоответчик.

«Дмитрий, необходимость отыскать твоего знакомого становится настоятельной. Если с ним поговорят, дело можно считать закрытым. Это срочно! Не дури. И будь аккуратней».

Обалдело уставившись на динамик, я ощутил, что приближение времени «Ч». Ч-что это? Угроза? Да-а… похоже! Нужно как-то предупредить и Василиваныча, если уж Кор. нев не побоялся оставить свой голос на автоответчике, несмотря на то, что он «в отпуске», значит, произошло нечто, здорово прижавшее «Астратур»! И теперь они хотят «срочно закрыть дело» — наверное, и рот Василиваныча заодно.