Дело «Пестрых». Черная моль

Щека Доброхотова опять нервно задергалась.

— Вы что хотите сказать? — с вызовом спросил он.

— Слишком много крови пролили, Доброхотов. Начиная с убийства Климашина. Это, между прочим, его часы.

У Доброхотова еще сильнее задергалась щека, и он, зажав ее рукой, отвернулся.

— Вы собирались что-то выдать нам добровольно? — обратился Гаранин к хозяину дома.

— Да, да, — торопливо закивал головой Петр Кузьмич. — Шкурки. Там, в погребе. Все он, он добывал…

Вскоре на столе, очищенном от посуды, появились два больших, перепачканных в земле чемодана, доверху набитых шкурками. Костя взял одну из них, взглянул на фабричное клеймо и, швырнув шкурку обратно, подозвал Воронцова.

— Переройте весь погреб. Там еще кое-что должно быть.

Воронцов понимающе кивнул головой.

Через полчаса на столе, рядом с чемоданами, поставили квадратный цинковый ящик, в котором обнаружили двадцать штук миниатюрных дамских часиков, вделанных в золотые браслеты.

— Все, — прошептал Доброхотов, — сгорел как свеча…

В это время Гаранину передали небольшой охотничий нож, на рукоятке которого было выгравировано: «Вадиму Д., буйной голове, с пожеланием сохранить ее на плечах». Костя прочел надпись, усмехнулся и тихо приказал одному из сотрудников:

— Звони в Москву. Доложи обстановку. Ярцев может приступать. И… узнай там, как Сергей.

Костя взглянул на часы: было два часа ночи.

В эту ночь в коридоре пятого этажа высокого здания на Петровке было людно: готовилась большая операция. Сотрудники, оживленно переговариваясь между собой, разгуливали по коридору, слышались шутки, смех. Настроение у всех было приподнятое, боевое: предстояла ликвидация опасной группы преступников итог многих месяцев напряженной работы всего отдела. Некоторые из сотрудников играли в шахматы, распахнув двери своих комнат, чтобы услышать приказ о выезде.

В кабинете Зверева находились Ярцев, следователи прокуратуры и старшие оперативных групп. Поминутно звонил телефон, и Зверев, выслушав очередной короткий доклад, каждый раз невозмутимым тоном говорил одно и то же:

— Продолжайте наблюдение. Можем приехать в любую минуту. Ждем сигнала из Сходни.

Геннадий посмотрел на часы. Было начало второго. Пора бы уже.

Снова зазвонил телефон. «Внутренний», — мгновенно определил Геннадий. Зверев снял трубку.

— Слушаю.

— Майор Зверев?

— Да. Кто говорит?

— Докладывает дежурный по МУРу Скворцов. Только что звонили из госпиталя. Туда прибыла машина «Скорой помощи» из Сходни. Доставлен раненый капитан Коршунов… — Голос дежурного неожиданно дрогнул.

— Но что… — Зверев перевел дыхание и глухо спросил, — что там произошло?

— Ничего пока неизвестно. Коршунов без сознания. Ждите звонка от Гаранина.

Зверев медленно опустил трубку и обвел взглядом толпившихся в дверях сотрудников.

— Ну? — нетерпеливо спросил. Геннадий. — Что случилось?

— При выполнении задания на Сходне тяжело ранен капитан Коршунов.

Тихо расходились по своим комнатам сотрудники. Не слышно уже было шуток и смеха. Люди переговаривались вполголоса, с еле сдерживаемой ненавистью. Предстоящая операция, продолжение той, на Сходне, теперь казалась всем особенно ответственной и особенно необходимой: враг был здесь общий, злобный, опасный, и у каждого из сотрудников невольно сжимались кулаки при мысли о встрече с ним сегодня ночью: «Ну, погоди же, гад!..».

Час спустя раздался наконец долгожданный звонок со Сходни, и немедленно все комнаты пятого этажа облетел приказ: «Пора!».

Две машины одна за другой промчались по пустынной, ярко освещенной улице и затормозили у дома, где жил Плышевский. Из подъезда вышел человек и, приоткрыв дверцу первой машины, тихо сказал сидевшему рядом с водителем Звереву:

— Дома. Спит. Там еще дочка. Больше никого.

— Ясно. Понятые есть?

— Так точно.

По знаку Зверева все вышли из машины и стали молча подниматься по лестнице.

На первый и второй звонок никто не ответил, только после третьего за дверью послышались торопливые шаги и испуганный девичий голос спросил:

— Кто там?

— Откройте, пожалуйста. Милиция.

— Милиция?!.

Девушка завозилась с замком, но, как видно, от волнения никак не могла с ним справиться.

В этот момент за дверью раздался спокойный мужской голос:

— Иди к себе, Галя. Я сам открою. Это — недоразумение.

Дверь распахнулась, и на пороге появился Плышевский в домашнем халате и меховых туфлях.

— В чем дело, товарищи? — раздраженно спросил он.

— Я сотрудник милиции, вот мое удостоверение, — невозмутимо ответил Зверев. — А вот санкция прокурора на ваш арест, гражданин Плышевский, и на обыск в квартире.

Глаза Плышевского сузились, и он резко отчеканил:

— Не желаю смотреть ваши филькины грамоты. Я протестую. Ночью врываться в квартиры, хватать людей. Это произвол…

— Вы отказываетесь впустить нас в квартиру? — спокойно спросил Зверев. — Отказываетесь подчиниться постановлению прокурора?

— Да, отказываюсь! И повторяю: это произвол!

— Ну тогда мы вынуждены обойтись без вашего согласия, — хладнокровно заключил Зверев.

Он сделал шаг вперед, и Плышевский невольно отступил в сторону.

Войдя в переднюю, Зверев огляделся и, указав на одну из дверей, спросил:

— Это чья комната?

— Это комната дочери, — хмуро процедил Плышевский.

— А та?

— Та — мой кабинет.

— Квартира вся принадлежит вам?

— Повторяю: это комната моей дочери, ее собственная комната.

В этот момент в переднюю вышла Галя, торопливо застегивая на ходу платье. Она с вызовом посмотрела на отца и сказала:

— Нет, пусть обыскивают и мою комнату.

Обыск начался.

В кабинете за письменным столом расположился следователь прокуратуры, он вел протокол обыска, тщательно записывая все изъятые ценности, которые аккуратно складывались сотрудниками на низкий круглый столик у дивана: хрусталь, серебро, картины, антикварные изделия.

Плышевский сидел в кресле у окна и, закинув ногу на ногу, с презрительной усмешкой наблюдал, время от времени бросая едкие замечания:

— Советую переписать все книги. Они ценнее, чем эти безделушки. Только без грамматических ошибок.

Ему никто не ответил.

— Конечно, милиционерам это недоступно.

Сотрудники молча продолжали работу. Но Галя не выдержала. Она вскочила с дивана и со слезами на глазах гневно крикнула:

— Замолчи! Постыдился бы!..

— Спокойней, девушка, — остановил ее Зверев. — У гражданина просто шалят нервы. Это понятно.

— А я не могу спокойнее! — запальчиво ответила Галя. — Как он смеет!..

Обыск продолжался. Всем было ясно, что изъятыми ценностями дело не ограничится.

Уже в пятом часу утра один из сотрудников подал Звереву записку.

— В передней, за плинтусом, — доложил он.

Зверев развернул записку. Вся она была заполнена двумя столбиками непонятных цифр и обрывков слов:

и т. д.

Внимательно рассмотрев записку, Зверев показал ее Плышевскому.

— Что это означает?

— Понятия не имею, — пожал плечами тот. — Откуда вы ее взяли?

— Не имеете? — Правый глаз Зверева насмешливо прищурился. — Ладно. Разберемся сами.

— Пожалуйста, — презрительно скривил губы Плышевский. — Нат Пинкертоны с трехклассным образованием…

Зверев, ничего не ответив, вышел из комнаты и подозвал одного из сотрудников. Вдвоем они закрылись на кухне.

— Понимаешь, в чем дело? — спросил Зверев. — Это же явная шифровка!

Обыск между тем продолжался.

В комнате Гали скатали разложенный на полу большой ковер, и лейтенант Арбузов с трудом вытащил его в коридор. Сквозь открытую дверь кабинета он поймал на себе пристальный взгляд Плышевского.