Уснувший пассажир

– Теперь ты понимаешь, о чем? – осведомился он, усевшись.

– За что бьете? – хрипло спросил гражданин, раскачиваясь на стуле от боли.

Смирнов вышел из-за стола, ударом хромой ноги выбил стул из-под гражданина, уже сидящему на полу носком башмака врезал по почкам.

В дверях возник Мусалим и с изумлением уставился на сидящего на полу незнакомого человека. Но, спохватившись, перевел взгляд на Смирнова и четко доложил:

– Товарищ начальник, там музыкант хочет видеть вас по срочному делу.

– Зови, – разрешил Смирнов Мусалиму. А гражданину приказал: – Вставай, простудишься. Вошел Дэн и произнес одно только слово;

– Нашли.

И вышел.

– Я сейчас уйду ненадолго, а ты посиди здесь и подумай, о чем я хочу тебя спросить и что ты собираешься мне сказать, – посоветовал Смирнов перед уходом, оставляя гражданина на попечение бдительного Мусалима.

23

Смирнов и Дэн направлялись к свалке, где маячили фигуры пятерых музыкантов. Свалка, как любая свалка в любом месте нашей необъятной неряшливой родины. Останки непонятных механизмов, обгорелые кирпичи, ржавые листы кровельного железа, куски оштукатуренных и покрашенных стен, груды разнообразных емкостей – банок, котлов, железных бочек. И обязательная небрежно полусмотанная-полуразмотанная колючая проволока.

– Где? – только и спросил Смирнов, подойдя к вонючим Гималаям.

– С той стороны, – ответили барабаны.

По ту сторону холма, чуть в отдалении стоял перекошенный, неизвестно как попавший сюда легковой автомобиль для начальников под экзотическим теперь названием ЗИМ. Не автомобиль целиком, конечно. Кузов без колес.

– В нем, – сказал Дэн.

Смирнов открыл заднюю дверцу, ближнюю к нему. У противоположной дверцы, положив голову на раму оконца без стекла, полулежал-полусидел здоровенный добродушный мужик. Он и сейчас казался добродушным: замечательные белые зубы были обнажены, обозначая подобие улыбки. А на ветхом, протертом до белых пятен дерматиновом сиденье в углублении, образованном задами многих и многих пассажиров, темнела лужица крови.

Кровь натекла из левого бока здоровенного гражданина. Оттуда, где расположено сердце, тянулся к лужице пересохший ручеек темно-коричневого цвета.

Стараясь не испачкаться в крови, Смирнов присел с краю и для начала внимательно осмотрел убитого. Потом обыскал его. Нормальный мужской набор: бумажник, ключи от дома, сигареты, коробок спичек, расческа, носовой платок. Миниатюрный револьвер Смирнов отыскал на левой голени. На кожаном ремне, в кожаной полукобуре, прикрытый длинным носком.

– Мальчишка, – жалеючи, сказал Смирнов, – «Французского связного» насмотрелся.

Он вылез из кузова. Ребята ожидающе смотрели на него.

– Он пока останется здесь. А вы идите в аэропорт, – распорядился Смирнов. – Только о нашей находке никому ни слова.

– Да, находка, – без выражения повторил Дэн.

Молча все шестеро повернулись и пошли. Смирнов,

быстро спрятав в необъятные свои карманы все, что взял у покойника, последовал за ними.

Шестеро, рассеявшись в редкую цепь, шли по полупустыне. Наступали? Отступали? Нет, просто уходили подальше от того, кто мог позволить себе назвать безжалостно убитого человека находкой. Уходили, не оборачиваясь.

24

Смирнов выложил на стол содержимое своих карманов – все, что взял у неживого детектива агентства «Фред», присел на край стола, повернувшись лицом к незаметному гражданину, и сказал милиционеру, бдительно топтавшемуся у дверей:

– Ты выйди, Мусалим. Дверь с той стороны карауль. Не на что тебе тут смотреть.

– Слушаюсь, товарищ начальник! – рявкнул по форме Мусалим и вышел.

– Надумал, что будешь мне говорить? – спросил Смирнов у гражданина.

– Нечего мне вам сказать, – с трудом проговорил гражданин. Боялся, сильно боялся.

– Ну хоть фамилию свою скажи, – попросил Смирнов.

– Шарапов моя фамилия.

– Татарин, что ли?

– Русский я, русский.

– А документов при тебе, конечно, нет? – Дождавшись утвердительного сокрушенного кивка, Смирнов продолжил: – Слушай меня внимательно, так называемый Шарапов. Я в милиции больше не служу, в отставке я. Следовательно, за должность не держусь, не боюсь обвинения в превышении власти. Сейчас я для начала поставлю себе под глазом фингал, а затем, как бы в порядке самообороны, начну метелить тебя до тех пор, пока ты в подробностях не расскажешь, чем ты здесь должен был заниматься. А не расскажешь – забью до смерти.

Во время своего монолога Смирнов оторвал зад от стола и стал прохаживаться вокруг гражданина, давая ему понять, что вскорости не мешкая приступит к объявленной акции. В момент, когда Смирнов оказался за его спиной, гражданин сделал молниеносный рывок к столу и схватил револьвер.

Он разворачивался, чтобы, вскинув оружие, выстрелить. И тут Смирнов, ничуть не боясь револьвера и пользуясь состоянием неустойчивого равновесия у противника, хладнокровно сделал точнейшую подсечку.

Гражданин Шарапов рухнул на пол. Смирнов приступил к обещанной экзекуции. Орудуя хромой ногой, он обдуманно наносил удары по болевым точкам. В солнечное сплетение. По почкам. В обе голени. И все, шок.

Смирнов не спеша вытащил из кармана носовой платок, накинув его на ствол револьвера, поднял оружие и возвратил на стол. На столе разложил револьвер и стал снаряжать барабан. Патроны он вынимал из кармана и, перед тем как вставить в барабан, тщательно протирал их поодиночке.

Гражданин Шарапов приоткрыл пьяные от боли глаза. Заметив это, Смирнов информировал его:

– Все. Ты спекся, Шарапов. – Покончив с револьвером, он обмотал его платком и сунул в карман. Наклонился, кряхтя, и помог Шарапову сначала встать, а затем и устроиться на стуле. После этого объяснил, что он имел в виду под словом «спекся»: – Из этого револьвера час-полтора тому назад застрелили человека. Я не говорю, что это сделал ты. Но на рукояти револьвера отпечатки пальцев убийцы. Единственные же отпечатки, которые обнаружит на нем дактилоскопическая экспертиза, это отпечатки твоей шаловливой ручонки. Я подставил тебя. Я подвел тебя под вышку, Шарапов. Что имеешь сказать по этому поводу?

– Падаль ты рваная, – непослушным языком изрек гражданин Шарапов.

– Твоя нелюбовь ко мне закономерна, а своих сообщников ты, вероятнее всего, обожаешь. За то, что они, убив человека и сами оставшись чистенькими, дали мне возможность подставить тебя. За то, что они, свободные и богатые, будут беспечно резвиться за бугром, а ты – тянуть срок, и это в лучшем случае, в самой последней зоне. Ты слушаешь меня, Шарапов?

– Слушаю.

– У меня к тебе предложение. Ты, насколько я понимаю, у них курьер от и до, золотая рыбка на посылках. Я не знаю, от кого, но догадываюсь, до кого. До контрабандистов и в Афган. Но пока это и неважно. Для меня интересно, что было тебе поручено сделать здесь. Сейчас ты подробно и правдиво ответишь на мои вопросы. Если ответы будут действительно подробны и правдивы, я вручу тебе револьвер, и ты сам сотрешь свои отпечатки. Тогда срок ты будешь отматывать только за свое. Договорились?

– Спрашивайте, – сказал Шарапов.

– Твое задание. Что, где, когда?

– Сегодня с утра я должен был быть в этом аэропорту и ждать посадки самолета международной линии. Через пятнадцать минут после того, как из него выйдут пассажиры, мне надо было проверить наличие в тайнике груза, – бубнил, как под протокол, Шарапов. – Потом подогнать поближе автомобиль, надежно спрятать груз в рюкзак и по возможности незаметно уехать. Вот и все дела.

– А как получилось на самом деле?

– Самолет прилетел, я проверил груз, он был на месте. Пошел к машине, а машины нету, угнали. Я малость подрастерялся, ведь не знаю, кого предупредить. Все же допер: когда все с самолета собрались в зале, я пошел туда и громко сказал, что у меня угнали «газон». Потом решил проверить, слышал ли меня тот, кому надо услышать: через некоторое время сходил к тайнику. Пусто там было.