КГБ в смокинге. Книга 2

— Оскорблять?! — лицо Кло побелело как мел. — Вы уничтожили меня, превратили в воровку, использовали мое влияние, мою власть в своих грязных махинациях, а теперь утверждаете, что не давали повода оскорблять вас?! Вы ошибаетесь, господин Лихтвейзен. Мало того, вы дали мне весьма веский повод влепить пулю в вашу мерзкую рожу!..

Кло вытащила пистолет и направила короткий, словно обрезанный ножовкой ствол прямо в лоб Лихтвейзена.

На правом виске посетителя нервно запульсировала жилка.

— Мадам, возьмите себя в руки, — очень тихо, с расстановкой, произнес он. — Не следует шалить с огнестрельным оружием…

— А кто вам сказал, что я шалю? — Кло криво усмехнулась и подняла браунинг чуть выше. — Мой отец научил меня обращаться с оружием, когда мне еще не было шестнадцати. Я охотилась на кабанов и волков, господин Лихтвейзен. Так что вы будете убиты вполне квалифицированно, об этом можете не беспокоиться…

— Вы не сделаете этого, мадам.

— Почему?

— Поступи вы столь неразумно, и та же участь немедленно настигнет вашего сына.

— Мой сын далеко отсюда! — крикнула Кло, судорожно сжимая рукоятку пистолета и прилагая неимоверные усилия, чтобы не нажать на курок. — На этот раз вам меня не запугать!..

— Позвоните в Лондон, — тихо приказал посетитель.

— Что? — Кло обмякла и опустила пистолет. — Что вы сказали?

— Позвоните в Лондон, а потом мы продолжим нашу беседу…

Дрожащей рукой Катценбах набрала номер и услышала голос тетки:

— Хэлло?

— Вирджиния? Это я, Кло. Позови к телефону Вилли.

— А его нет, милая.

— Где он?

— У какого-то товарища. Не то в Кенте, не то в Девоншире… У них там намечается маленькая вечеринка, — тетка Вирджиния хихикнула. — Отец его товарища позвонил утром и сказал, что Вилли, возможно, заночует у них… Хэлло! Кло! Ты меня слышишь?..

Катценбах медленно опустила трубку на рычаг и двумя руками обхватила голову.

Лихтвейзен вытер белоснежным плотком вспотевший лоб.

— Где мой сын? — глухо спросила Кло.

— В надежном месте, мадам. Успокойтесь, Бога ради, у нас нет никакого желания причинять зло вашему мальчику. Он действительно в прекрасной компании, играет в гольф и вернется домой дня через три, после того как необходимость в вашей вилле отпадет.

— Я должна дать вам ключи? — лицо Кло Катценбах напоминало в эту минуту свежевыстиранную простыню, которую только что отжали между двумя валиками.

— Да, мадам. И еще одно условие: до тех пор, пока я не появлюсь в вашем кабинете и не верну ключ от виллы, никто не должен там появляться. Слышите, мадам, никто! Естественно, что и вы никому не расскажете о моей маленькой просьбе. Хорошо?

Кло молча кивнула.

— Когда я смогу получить ключ?

— Часа через три…

— Хорошо, — кивнул Лихтвейзен. — Я пришлю посыльного.

— Что будет с моим сыном?

— Повторяю: моим клиентам нет никакого резона причинять вред вашему ребенку. Если вы выполните названные мною условия, о которых я вам только что говорил, Вилли вернется домой на следующий день после того, как я верну вам ключ.

— Я не верю вам, — прошептала Кло.

— Вам придется поверить! — Лихтвейзен встал. — И учтите: одно лишнее слово — и вам придется забыть, что у вас был сын. Поверьте, мадам, мои клиенты никогда не шутят…

30

ЧССР. Прага

16 января 1978 года

Когда я открыла глаза, Юджин спал, уткнувшись лицом в подушку. Окинув еще сонным взглядом широченную кровать, я, стараясь не разбудить Юджина, тихонько отогнула одеяло в попытке обнаружить где-нибудь в изножье свою ночную рубашку. Но, кроме смятых простынь, отброшенных в сторону подушек, непотребно перекрученного пододеяльника и нескольких заколок для волос — единственных свидетелей завершающей и весьма бурной части нашего кухонного диалога, ничего не нашла. Окно спальни было зашторено, определить, сколько же мы проспали, я не могла, а плестись в ванную нагишом, даже при том, что Юджин спал отвернувшись, мне почему-то не хотелось. Какое-то время я молча прислушивалась к внутреннему единоборству между суровой необходимостью встать, привести себя в порядок, а потом приготовить завтрак этому патлатому детине и огромным желанием вновь нырнуть в уютное и до одури непривычное состояние тепла и уюта. Поняв, что исход внутренней борьбы мне совершенно ясен, я не стала попусту терзать душу, быстро приняла исходное положение, натянула одеяло до подбородка и решила, дабы не терять времени даром, провести утреннюю (утреннюю ли? Мы только легли в шестом часу!) поверку своего психофизического состояния.

«Итак, гражданка Мальцева, — уже окончательно проснувшись, размышляла я, закинув руки за голову, — что же происходит? Или, как любила повторять моя непотопляемая приятельница в ситуации, когда старый роман уже изжил себя, а новый еще только на подходе: где мы держим, девушка? А черт его знает где! С одной стороны, я счастлива, как колхозница, премированная за рекордные надои бесплатной поездкой на ВДНХ СССР. И этот мальчик-мужчина, сопящий рядом со мной в смятую подушку, — единственная награда жертве стихийного бедствия, оставившей в горящем доме все, что у нее когда-то было. Да, единственная, но настолько большая и неожиданная награда, что даже странно, как я получила ее не посмертно. Хотя тут еще не все потеряно. Но с другой стороны, стоит мне только покинуть это лежбище и принять вертикальное положение, как все опять повторится: неопределенность, страх, ожидание… Правда, Юджин рядом, это легче. Впрочем, почему легче? Это во сто крат тяжелее. Раньше я боялась только за себя, теперь — за двоих. Господи, за что мне все это, а?..»

Неожиданно я ощутила на груди его теплую ладонь и чуть не задохнулась от счастья.

— Который час? — пробормотал он где-то у моего уха.

Несмотря на то, что Юджин уже перевернулся на спину, голос его был глуховатым, чуть осипшим.

— А ты мне часы оставил?

— Я тебе подарю часы.

— Ага. В Матросской Тишине.

— Где это?

— Надеюсь, ты так и умрешь, не услышав ответ.

— Почему не спишь?

— Проснулась…

— Что делала?

— Смотрела на тебя.

— И?

— Грустно.

— Что так?

— Вспомнила один анекдот.

— Расскажешь?

— Я его уже рассказала Тополеву.

— Зачем?

— Чтобы не строил из себя генералиссимуса.

— Расскажи теперь мне.

— Зачем?

— Потому что я себя чувствую генералиссимусом.

— Ты не знаешь, когда состоялся XX съезд КПСС.

— Я знаю, когда состоялся XX съезд КПСС.

— Так вот, действие происходит до него.

— Пока все понятно.

— Приходят два грузина в кепках в Мавзолей Ленина и Сталина.

— Очень смешной анекдот!

— Это только начало.

— Извини.

— Один спрашивает у другого: «Скажи, кто это рядом с нашим Сосо лежит?» А тот отвечает: «Это его орден Ленина».

Юджин прыснул.

— Тебе действительно смешно, чучело, или ты реагируешь ради приличия?

— Твой характер, Вэл, портится на глазах. Почему ты считаешь, что этот анекдот грустный?

— Потому, милый, что ты лежал все это время рядом со мной, как мой орден Ленина.

— Ты тщеславна, да? — он обхватил меня за плечи и прижал к себе.

— Ужасно!

— И всю жизнь мечтала о правительственной награде?

— Только о такой.

— Не лги иностранцу. Это грех.

— Грех спать с иностранцем, — я запустила пальцы в его волосы. — Лгать ему — прямая задача любого работника идеологического фронта.

— Нет, правда, Вэл, который час?

— Где твои часы, милый?

— Я точно помню, что они были на мне, — пробормотал Юджин и, не глядя, пошарил рукой по столику у кровати, украшенному очень эффектной вазой из цветного стекла.

— Не мучайся, — я запустила руку под его подушку. — Я их с тебя сняла.

— Зачем?

— Они царапались.

— Надо купить что-нибудь из замши…

— Лучше из норки.

Нащупав часы под подушкой, я, не глядя, ткнула их в нос Юджину.