Посольство

– Миссис Фулмер хоть раз пыталась проделать что-нибудь подобное с американской телепрограммой?

– Понятия не имею. – В голосе Ройса появились нотки раздражения. Ему было обидно до слез таскать для посла каштаны из огня, ведь у того не было даже дипломатической подготовки. Кажется, он всю жизнь только этим и занимается, не получая за работу ничего, кроме отличного гардероба, поскольку баланс на счете в банке был нулевым.

– И что еще важнее, – сказала Джилиан, – я видела пленки и должна сказать, что ваш драгоценный посол смотрится совсем не так плохо. Он знает, когда надо промолчать, а когда сказать, что не знает чего-то. Для политика это девяносто процентов успеха.

– Но у миссис Ф. сложилось впечатление, что вы хотите сделать из него дурака; во всяком случае, она заставила меня в это поверить. Почти так она и сказала.

На другом конце провода воцарилось молчание.

– Ройс, вы чувствуете себя в этой истории так же неуютно, как и я? – спросила наконец Джилиан. – Неужели мы должны оплачивать такой ценой свою личную жизнь?

Лицо Ройса не выражало ничего; так бывало всегда, когда Джилиан касалась этой темы.

– Дорогая, вы знаете, что я люблю вас, чего нельзя сказать о миссис Ф. Но это моя работа, и пусть на надгробии напишут: Коннел делал свое дело.

– Но, Ройс, это ведь девиз семьи Лэм.

– Ну надо же! Джилиан, может, найдется несколько дюймов вырезанной пленки – я дал бы ее миссис Ф., чтобы она повесила ее у себя на поясе как скальп.

– Я увижу вас сегодня вечером?

– Когда мне подъехать?

– Это просто вечеринка. Биб [66]  открывает новые студии в Хаммерсмите, и все знаменитости, которых удастся залучить, будут там. Поэтому, если вы появитесь к семи, то, возможно, попадете в кадр в том ролике, который будут показывать по телевидению поздно вечером.

– Никаких кадров со мной, моя дорогая.

– С вашим лицом этого не избежать. Я буду между входом и камерами. Найдите сначала меня.

– А сколько времени все это продлится?

– Мы не обещаем всемирных знаменитостей, как те, кого миссис Фулмер пригласила на воскресенье. Но я хочу, чтобы вы увидели, каких звезд мы, англичане, можем заполучить за такое короткое время. Мы должны освободиться к восьми, а к восьми тридцати будем у меня, выпьем сухого мартини.

Для Ройса было новостью, что после вечеринки у него свидание. Он начал понимать, что его звонок соединил несколько просьб в цепь взаимных любезностей. Если он хочет, чтобы Джилиан сделала монтаж, который удовлетворил бы Пандору Фулмер, как он может отказаться выпить с ней?

– Прекрасно, – сказал он, не дрогнув. – Помните девиз наших семей!

Между пятью и пятью тридцатью, разобравшись со всеми документами в папке для входящих бумаг, Джейн Вейл все еще спрашивала себя: должна ли она говорить Неду, что собирается встретиться с Лаверн в баре? Что, если он вдруг появится у дверей ее кабинета? И может ли она не сказать ему?

Джейн пришло в голову, что за последний год она разговаривала с Лаверн, возможно, раз двенадцать и почти всегда на полуофициальных собраниях. Она знала о ней очень немного, только то, что проскальзывало у Неда. Но ей, пожалуй, нравилась эта женщина, хотя, конечно, о политике говорить с ней было невозможно. Но так было почти со всеми в посольстве; политика, как сифилис в начале века, стала запретной темой, о которой умалчивают в присутствии дам. Даже сотрудники политической секции, например Энспечер, воздерживались от этих разговоров. Правда, они считали, что невозможно говорить об этом с профанами. Что до Лаверн, то они с Джейн смотрели на многое настолько по-разному, что просто невозможно было даже начать разговор, предчувствуя его неприятное завершение.

Лаверн, видимо, ощутила это раньше, так что, встречаясь, они старательно выбирали темы, далекие от политики. Джейн довольно часто слышала о детях Лаверн (детях Неда), о ее братьях, которые счастливо избежали военной карьеры и жирели на том, что извлекали из правительственных оборонных контрактов с их компаниями.

Они с Джейн как-то сравнивали своих матерей и даже говорили о сестре Джейн Эмили. Отчасти потому, что Лаверн чем-то напоминала ее. Эмили тоже была полная, красивая и светловолосая. Да, впрочем, красота, наверное, уже ушла. Жизнь пощипала ее.

Обе были самоуверенны, возможно, от того, что их баловали в детстве. Ну можно ли было не восхищаться крошкой Эмми? А ведь Лаверн была единственной дочкой, и можно представить, как носились с ней! А Джейн, угловатая, неуклюжая девчонка, покрытая прыщами до тех пор, пока ей не стукнуло семнадцать, и она перестала расти, достигнув пяти футов десяти дюймов... она была совсем не такой, каких балуют, как Эмми.

В пять тридцать она выскочила из здания, моля Бога о том, чтобы избежать встречи с Недом, и отправилась в большой скучный отель в нескольких кварталах от канцелярии на Парк-Лэйн, где она договорилась встретиться с миссис Блондинкой-Бомбовозом в баре. Не надо сравнивать ее с Эмили. Не надо так нервничать перед встречей с женой любовника. Во всяком случае, пока нет повода для беспокойства.

Тем не менее от волнения у нее перехватило дыхание, когда она вошла в холл гостиницы и направилась к бару. Она пришла на несколько минут раньше – видимо, чувство вины. Лаверн, которая жила довольно далеко, наверняка опоздает из-за часа пик. Но нет, она уже в баре.

– Здравствуйте, – сказала Джейн, садясь. – Какой прекрасный выбор – пунш «Плантерз».

– Спасибо, что пришли, – сказала Лаверн, сразу переходя к делу. – За этот бокал плачу я. Мне нужно только десять минут. Обещаю, что дольше вас не задержу.

Она беспокойно ждала, пока Джейн не принесли бокал с напитком. Они чокнулись. Отпили коктейли с ромом.

– Позвольте вам сказать... – Лаверн остановилась. – Я имею в виду, что я должна... – Очередной глоток наполовину уменьшил содержимое бокала. Джейн заметила, что Лаверн тщательно оделась для встречи: на ней был приятный бежевый костюм; расстегнутый пиджак скрадывал размеры ее бюста. Для меня хоть этой проблемы не существует, подумала Джейн. Она отметила, что мужчины глазеют на Лаверн точно так же, как прежде на Эмили.