Кукла госпожи Барк

Когда Аркатов описал говорившему черты и внешний вид убитой женщины, рассказчик задумался и потом сказал:

– Похоже на нее, однако, по-моему, госпожа Янковиц была блондинкой, – потом, напрягая память, он воскликнул: – Очень хорошо помню ее маленькую, точно нарисованную родинку на щеке и холеные, красивые руки. Вот все, что осталось в памяти, – как бы извиняясь, закончил он.

– Что же? И этого не мало, – сказал я, – хотя у погибшей нет родинки, она шатенка, и руки ее похожи на руки женщины, знакомой с трудом.

– Шатенка могла перекраситься в блондинку или наоборот, родинку или мушку может поставить любая кокетливая женщина, а руки… руки могли погрубеть позже, когда настали лишения и физическая работа, – постукивая пальцем по портсигару, сказал генерал. – Гораздо интересней – это появление в нашем деле имени Андерса…

– Сейчас оно появится снова, – сказал Аркатов. – Среди шоферов, ведших автоколонну, двое оказались бывшими андерсовцами. Один служил под его началом еще в польско-германскую войну в 1939 году, а другой поступил в Куйбышеве, где формировался этот корпус. И оба одновременно отмежевались от него перед самым уходом Андерса в Иран.

– Интересно! – проговорил генерал.

– И оба вели свои машины рядом, – Аркатов сделал паузу и тихо сказал: – самыми последними в колонне.

– Их фамилии?

– Рядовой Ян Кружельник и младший капрал Тадеуш Юльский. Последний был в частях Андерса в 1939 году. За ними ведется наблюдение органами их дивизии, и новый материал, по мере поступления, будет направляться к нам. Вот копия их личных дел.

Мы стали разглядывать бумаги.

– Образованный человек этот Тадеуш Юльский, – знает русский, английский и немецкий языки. Последний «плохо», что ж, для шофера очень недурно. Окончил восемь классов Лодзинского коммерческого колледжа, сын приказчика фирмы «Годлевский и Смит». Тоже неплохо.

В комнату вошел запыхавшийся адъютант генерала лейтенант Рябов.

– Товарищ генерал, я за вами, – сказал он.

– Что случилось?

– Шифровка из штаба фронта, – и он передал генералу бумагу.

– Так! – прочтя бумагу, сказал генерал. – Неожиданно, – и протянул шифровку мне.

– Значит, – вставая с места, сказал я, – нам надо срочно выезжать.

– Да, тут ясно сказано – мне и вам.

– В Москву, – перечел я. – Конечно, кому не лестно побывать в Москве, но сейчас я, право, не радуюсь этому. Столько незаконченных дел и особенно эта проклятая история с привидениями.

– Приказ, дорогой мой, – остановил меня генерал. – Аркатов и те, кто останется вместо нас, разберутся во всем, а нам, Александр Петрович, следует собираться… Люди мы военные, и приказ остается приказом.

Мы выехали в штаб фронта. Провожавший нас Аркатов с грустью сказал:

– Расстаюсь, как с родными. Чует мое сердце, что вы уже не вернетесь сюда.

– Война не кончена, фронты велики, а военная служба разнообразна. Мы еще встретимся и поработаем с вами, дорогой капитан, а вы обещайте вкратце регулярно сообщать нам о дальнейшей судьбе дела «о привидениях», – прощаясь с Аркатовым, сказал генерал.

– Обещаю, – горячо сказал капитан.

Под утро мы прибыли в село Суковники, где находился штаб фронта, а ночью, уже с предписанием вылететь в Москву, приехали на аэродром. Зачем мы вызваны командованием, никто не знал, но было ясно, что сюда больше не вернемся, так как на наши места уже назначены новые люди.

Ночью взмыла в воздух наша легкая и сильная птица, держа курс на родную Москву.

Мы вышли из «Метрополя» и направились в штаб. На улицах, бульварах и площадях Москвы было оживленно.

Вот она, Москва, военная столица советского народа.

Как эта суровая, затемненная, могучая в своем величавом напряжении Москва непохожа на тот праздничный, веселый и гордый город, каким мы знали его в предвоенные дни! И все же есть что-то близкое и кровное между той и этой Москвой. Спокойное достоинство и уверенность в своем завтра чувствуется во всем.

Генерал, с которым я еще не успел обмолвиться своими мыслями, остановившись, вдруг сказал:

– Солдатская, трудовая, в суровом цвете хаки, победная Москва. Хотя мы на фронте видим, как немцы пятятся назад, но здесь еще яснее видна наша неминуемая, закономерная, кровью и страданием добытая победа.

Генерал, встретивший нас, старый конармеец, участник гражданской войны, радушно сказал:

– Поздравляю с новым назначением, ответственным и почетным, – и, не закончив своей фразы, заторопился. – Прошу за мной, товарищи, вас ждут, – и он проводил нас в кабинет генерала, возглавлявшего управление штаба.

– Вам уже сказали о новом назначении? – спросил генерал. – Нет? Дело в следующем. Завтра же вы должны вылететь в Тегеран. – И, заметив наше изумление, он добавил: – Что ж тут необычного? Вы – востоковеды и, если б не необходимость, вы с самого начала были бы посланы туда. Но, – он развел руками, – в начале войны вы были нужны здесь, а теперь – там. Садитесь.

Рядом с генералом сидел человек в штатском. Умные глаза, внимательный взгляд, добрая улыбка и радушное, крепкое рукопожатие располагали к нему.

– Познакомьтесь, – генерал назвал фамилию нового знакомого, известного востоковеда, – мы пригласили сюда товарища для совместной беседы. Одна сторона моего разговора – военная, другая – дипломатическая. Вы, товарищи, будете жить и работать в стране, которая всего год назад готовилась выступить против нас и по указке Гитлера намеревалась захватить Кавказ и Баку. Правда, это было намерение не самого народа, а лишь бывшего Шаха-Резы и клики продажных царедворцев и военных, но, так или иначе, власть и политика находились в руках этих людей и, не прими мы своевременно меры, поля Ирана стали бы ареной кровавых боев… Но обо всем этом вам расскажет Андрей Андреевич, я же скажу несколько слов о военном положении и причинах, заставивших нас снять вас с оперативной работы на фронте и направить в Иран. Если что-либо будет неясно, спрашивайте.

Генерал поднялся, медленно прошелся по кабинету и остановился у огромной карты, утыканной разноцветными флажками и пересеченной в нескольких местах красной и желтой ленточками фронтов.

– До начала гитлеровского вторжения в СССР у нас были все же, хотя и ненадежные, пути сообщения с Англией и Соединенными Штатами. Первый путь через Балтику был закрыт воюющими между собою странами, второй – через Мурманск, – был сложен и тяжел, третий – через Тихий океан, – оставался единственным… И хотя он был небезопасен, так как находившаяся с нами в мирных отношениях Япония неоднократно срывала наше судоходство обстрелом, торпедированием и прочими провокациями, но он все же существовал.

Генерал перешел к другой карте и, водя по ней указкой, продолжал:

– В декабре тысяча девятьсот сорок первого года Япония, по примеру своего партнера, гитлеровской Германии, по-разбойничьи, без объявления войны, атаковала Пирл-Харбор. Началась японо-американская война. Теперь и этот путь был закрыт… Остался один лишь Северный, через льды, моря и туманы Ледовитого океана, но и здесь шныряют десятки немецких подлодок, базирующихся в финских, норвежских и прочих фьордах и портах. Сотни бомбардировщиков дальнего действия, торпедоносцев поднимаются в воздух с аэродромов Скандинавии и идут топить торговые караваны с необходимыми нашей Родине грузами. Рузвельт и огромное большинство американского народа – наши друзья. Они стараются всеми силами помочь нам в нашей сверхчеловеческой борьбе с черными силами фашизма, но фашизм еще очень силен. Люди, создавшие и вскормившие Гитлера, не хотят разгрома гитлеровской Германии.

Знаете ли вы, товарищи, что уже не раз кто-то неоднократно направлял германские подлодки и торпедоносцы на пути, по которым должны идти советско-американские караваны, в то же самое время снимая конвой и посылая его ловить и топить германские подлодки куда-нибудь вдаль. Конечно, в тех секторах, куда уходили удивленные такими приказами моряки, никаких «подлодок» не обнаруживалось, зато на лишенные охраны караваны обрушивались самолеты и нападали подлодки немцев.