Во имя Ишмаэля

По дороге в центральное управление полиции Лопес сказал агенту, тому, что сидел за рулем, об «ауди», агент связался с кем-то по рации. Отражение в окне: очень изможденное лицо. Он попробовал причесаться. Размышлял об «ауди». Водитель — это, должно быть, курьер Ребекки. Здесь была связь. Кто такой этот старик? Догадка: не тот ли, что забрал заключение о вскрытии Терцани в Милане? Все вращалось, все терялось. В управлении будет тяжко; надо привлечь к делу Сантовито.

В управлении действительно было очень тяжко. Его заставили прождать полчаса в комнатке для допросов. Потом явились два инспектора, имен которых он не запомнил. Он все рассказал.

Вручил им ежедневник Карла М. и объяснил, как его выкрал и зачем. Оказалось, Карл М. сделал заявление о его пропаже из своего офиса. Лопес упомянул о совместном с гамбургской полицией расследовании, один из инспекторов вышел из комнаты, чтобы связаться с Вунцамом. Второй стал выговаривать ему, выдвигая сокрушительные упреки: Лопес должен был проинформировать власти, Лопес должен был дождаться разрешения, Лопес совершил преступление на бельгийской территории в ходе расследования, Лопес… Другой инспектор вернулся, он уже поговорил с Вунцамом: тот все подтверждал и брал на себя ответственность за расследование в Брюсселе настолько, насколько это было возможно. Лопес попросил позвонить Сантовито. Инспекторы несколько минут переговаривались в уголке. Они велели принести телефон, но один из двоих вышел, сказал, что свяжется прямо с Сантовито, а потом передаст трубку Лопесу.

Несколько минут прошло в молчании. Инспектор, стоявший перед Лопесом, глядел на него, ни говоря не слова. Наконец — дребезжание телефона.

Лопес ждал, пока ему передадут трубку.

Сантовито:

— Алло? Гвидо?

— Это я, Джакомо.

Пауза.

— Ты — головка от хрена. Головка от хрена.

— Джакомо…

— Никаких Джакомо. Молчи и слушай меня. Ты — дерьмо, Гвидо. Как будто у тебя здесь не было проблем… Что за дурь ты вбил себе в голову? Ты устраиваешь мне это дерьмо в Пьолтелло, ты притаскиваешь мне в управление типа, у которого крыша — святые в раю. Из-за тебя эти его святые меня поимели. Ты исчезаешь, не звонишь, неизвестно, где ты. Мне говорят, что ты в Гамбурге. А теперь мне звонят из Брюсселя, потому что ты не запрашивал разрешения, а там появились трупы…

— Один труп, Джакомо.

— Два трупа. Один в Гамбурге и один — там, где ты сейчас находишься. И ты там — в самой гуще, в центре обеих этих смертей. Что за хрень у тебя в башке? Теперь ты понимаешь, что это дерьмо?

Лопес слушал молча, готовый взорваться.

А Сантовито все не унимался:

— Нас здесь мало, мы все по уши в американцах, а ты идешь по своему долбаному следу… Он идет по следу! Я говорю тебе: есть риск, что Черноббио полетит к чертям, если случится что-нибудь. Если мы не проследим, а ты идешь по своему следу…

— Я иду по тому следу, по какому иду, Джакомо. А если я не буду по нему идти, можешь быть спокоен: что-нибудь в Черноббио действительно случится. Иди в задницу, Джакомо. Иди в задницу.

— Ты иди в задницу. Теперь ты вернешься в Милан, а дело, которое на тебя заведут в Брюсселе, — сам из него выпутывайся. Не приходи просить меня ни о чем. Ты понял?

— Это ты не понял. Хрен ты уйдешь из отдела расследований, и хрен осуществятся твои прогулки в политику, если что-нибудь случится в Черноббио. Практически я работаю, чтобы спасти твой зад, — и должен еще выслушивать твои нотации.

— Ты кормишься тут в конце каждого месяца, потому что слушаешь мои нотации. Ты понял? Это твоя работа. Ты должен их выслушивать. Мои нотации… Иди в задницу, Гвидо.

Пауза. Лопес немного отошел.

— И что теперь?

— А теперь я поговорю с руководителем брюссельского отдела расследований. Если есть проблемы, скажу, чтобы американцы им позвонили. Сделай мне одолжение: помолчи и предоставь мне отчет о том, что ты сделал и чего ты не сделал за эти дни. И возвращайся в Милан. Мы потом ее распутаем, после Черноббио, эту историю.

— Отчет я тебе должен составлять!..

— Отчет, именно. И садись на первый же самолет в Милан. Сделай мне одоление. Позвони мне, когда прилетишь. Завтра увидимся и поговорим с глазу на глаз.

Ему выдали разрешение на то, чтоб уйти, полчаса спустя. Вместе с разрешением — запрет на пребывание на бельгийской территории. Он успел составить отчет и должен был подписать свидетельские показания. Позвонил Вунцаму, объяснил ему все, поблагодарил. Вунцам был в унынии. У них не получилось. Они проиграли по всем позициям.

В 19:25 был рейс на Милан, в Линате. Его отвезли в аэропорт на машине. Через десять минут после того, как они покинули управление, затрещала рация. Они нашли «ауди» на парковке возле магазина распродаж за пределами Брюсселя.

В аэропорту, с телефона-автомата, он позвонил братьям Пруна. У него не получалось собраться с мыслями. Человек на «мерседесе» в Гамбурге — это тот же человек, что и на «ауди» в Брюсселе? Старик был кошмаром. Он представил себе аккуратную, чистую дырку посередине лба Карла М. Ребенок теперь потерян… Тот Пруна, который в данный момент следил за Лаурой, взял трубку, он был спокоен. Ничего не случилось. Весь день на работе, потом дома: сейчас девушка у себя в квартире. Он позвонил другому Пруна. Сообщать не о чем: Инженер оставался дома до позднего утра, потом обедал у парочки наркоманов («Девка была шлюха, Лопес. Богач вместе со шлюхой…»), а потом вернулся домой. Он попросил обоих Пруна продолжать слежку вплоть до полуночи.

Позвонил Лауре. Два гудка. Три гудка. Четыре. Потом:

— Алло?

— Привет. Это Гвидо.

— Э-эй… У тебя голос, как у мертвеца.

— Я мертвец практически…

— Где ты?

Теперь он мог говорить.

— В Брюсселе. Возвращаюсь в Милан.

— Гм… И этим голосом мертвеца инспектор Лопес хочет что-то спросить?

Молчание.

— Да. Можешь ли ты встретиться со мной?

Пауза.

— Да.

Пиццерия под домом Лауры, на улице Фриули. Лопес поедет на такси. Он позвонит ей по телефону между половиной десятого и десятью.

Папироски кончились. В аэропорту было жарко. Он снова увидел стеклянную стену, выходящую на аэродром: черная дыра, малюсенькие, блестящие, смутно движущиеся огоньки. Он попытался привести мысли в порядок, но у него не получилось. Перечел отчет для Сантовито.

Делать было нечего. Вунцам прав. Нужно дождаться Черноббио и постараться избежать катастрофы. Нужно играть на защиту.

Он увидел какого-то старика, вздрогнул. Это был не тотстарик, естественно.

Он прочел бумагу с предупреждением, врученную ему бельгийскими инспекторами, не понял ни слова.

Потом был объявлен рейс.

В 21:05 он приземлился в Милане.

Американец

БРЮССЕЛЬ

26 МАРТА 2001 ГОДА

19:40

В задницу. В задницу, в задницу, в задницу.

В задницу Старика. В задницу немецкого прихвостня, ребенка, шведку, Инженера, пакистанца, итальянского копа. Ишмаэль велик. Он велик.

Американец лежал на постели в комнате в служебных помещениях виллы. Он сделал это. Он очень рисковал, но он это сделал. Он прибыл на виллу вовремя. Он это сделал. Он надеялся поспать, но у него не получалось. Он дрожал из-за адреналина, содержащегося у него в крови. Ишмаэль велик. Ишмаэль велик. Ишмаэль велик.

Он позвонил связному в Брюсселе: номера и адреса по инструкции, непосредственно под графой «Ребекка». Он позвонил ему поздно утром, прямо на сотовый. Передача ребенка все еще не сорвана, даже если этот Карл М. знает о Гамбурге. Ему показалось, что немец нервничает. Он порекомендовал ему быть осторожным. Это был мальчишка, еще один мальчишка. Они договорились. Они созвонятся днем, чтобы на ходу договориться о встрече. Общественноеместо. Карл М. сядет в «ауди», он отвезет его на виллу. Американец не следил за ним, как это было со шведкой: в Брюсселе — абсурдное движение, множество улиц, где движение запрещено, — лучше организовать все на ходу.