Красная площадь

Итак, Вы получите это письмо 26-го, я жду освобождения Гиви ровно неделю, а если не получу своего жениха - 4 февраля иду к американским корреспондентам.

Аня Финштейн

Европа, 23 января 1982 г.

P. S. Не бойтесь, это письмо вам доставит не ЦРУ. Я нашла человека, который сегодня летит в СССР в турпоездку».

- Ха! - сказал Светлов. - Наивная дура! Я сейчас запрошу списки туристов, которые прибыли в Москву за последние два дня, я найду этого типчика…

- Подожди, - сказал я. - Ты понимаешь что-нибудь в этом письме?

- Что ж тут не понять! Ее папа каким-то образом записал домашние разговоры Брежнева, а потом почему-то бежал из СССР, а пленки не вывез и не успел уничтожить. И теперь она будет шантажировать нас этими пленками, чтобы мы ей отдали преступника, который поджег «Россию»! Фигу ей! Ей Мигун его не отдал, а мы уж… Подожди! - вдруг прищурился он и снова стал перечитывать письмо… - Но ведь ее первое письмо могло и не попасть к Мигуну… И тогда… Тогда это и есть те пленки, которые ищут Краснов, Бакланов и Маленина!

Я снял телефонную трубку и, полистав телефонный справочник, набрал номер начальника Главпочтамта Москвы Мещерикова.

- Виктор Борисович, вас беспокоит следователь Шамраев из Прокуратуры СССР. Я вам в субботу отправил постановление о выемке почтово-телеграфной корреспонденции Мигуна…

- Я знаю, знаю, - пробасил он. - Я вам как раз готовлю ответ. Дело в том, что всю почту товарища Мигуна с 19 января изымает Следственное управление КГБ СССР.

- А до 19-го?

- А до 19-го вся почта ему доставлялась лично.

- Вся?

- Ну, конечно! А как же!

- Спасибо, - я положил трубку и повернулся к Светлову. - Поехали на Комсомольскую площадь, в цензуру.

- Но меня урки ждут! - сказал он. - И кроме того, что делать Ожерельеву с женой Мигуна? Он ждет указаний. Я еду мимо него.

- Сначала мы с тобой едем в цензуру, - сказал я. - А жена этого Мигуна пусть пока смотрит кино: во всяком случае, нам сейчас не до нее, пусть Ожерельев ее пока не трогает, - я сложил письмо Ани Финштейн и спрятал в карман. - Поехали.

Светлов посмотрел на меня, вздохнул:

- Не было печали! Мало двух убийц искать, так теперь еще эти пленки! Чего ты ввязался в это дело?!

- Мы эти пленки искать не будем, - ответил я. И продолжил в ответ на его удивленный взгляд: - Если это те пленки, которые ищут Краснов, Бакланов и Маленина, то мы тут в гонку ввязываться не будем. Мы просто отдадим ей этого грузина, и все. Если он еще жив, конечно.

В кабинет вошел капитан Ласкин, доложил:

- Марат Алексеевич, эту Тамару Бахши опознали в «Национале». Каждый вечер бывает там в валютном баре. Вечером мы ее там прихватим.

- Нет уж! - воскликнул Светлов. - Прихватывать ее буду я! Лично!

Заседание у Андропова продолжалось. Здесь, в этом просторном кабинете, сидели сейчас люди, которым практически принадлежит вся надзирающая и карательная власть в стране. И они знали это, а потому их речь была нетороплива, никто не форсировал голос, не пикировался. Все были отменно вежливы и взаимно внимательны:

- Приходится признать, - говорил начальник Следственного управления КГБ генерал Борис Курбанов, - что при осмотре места происшествия 19 января лично я допустил несколько ошибок. Я не заметил там ни следов борьбы, ни следа второй пули на форточке. И, поскольку я не подозревал, что это может быть убийство, я не послал на экспертизу предсмертную записку Сергея Кузьмича. Все это, как я знаю, сделал следователь Шамраев. И если бы не эти подозрительные контакты Бориса Буранского с иностранными агентами, я бы первый сказал товарищу Краснову: отдайте этого Буранского Прокуратуре, пусть они разбираются. Но если этот Буранский - завербованный иностранный агент, то тут все сложней. Тут возникает не только перспектива разоблачения враждебной акции иностранных разведок, но и более интересная идея - перевербовка агентов, с которыми имел дело этот Буранский, то есть контригра с западными разведками. А это уже целиком в ведении нашего 8-го Управления. Конечно, - улыбнулся он, - у Прокуратуры или у МВД может возникнуть впечатление, что они провели всю основную работу, а мы тут снимаем пенку…

Все рассмеялись, Краснов сказал:

- Лично мы готовы пожертвовать наградами ради дела…

И все присутствующие взглянули на Генерального прокурора СССР Рекункова и начальника следственной части Прокуратуры Германа Каракоза. Рекунков взял у сидевшего рядом с ним Щелокова красную коленкоровую папку с грифом «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО» и надписью «Дело Б. Буранского» и, листая его, негромко прокашлялся в кулак, произнес:

- Кх-м!… Честно говоря, я с самого начала мечтал отбояриться от этого дела. Как говорится, баба с возу…

Снова все разулыбались, Краснов даже облегченно откинулся в кресле, но тут Рекунков продолжил:

- Но я вижу, что при расследовании этого дела мой следователь Шамраев и товарищи из Отдела разведки допустили ряд ляпсусов. Например, нет протокола допроса телохранителей Мигуна и его шофера…

- Они оба в отпуске, где-то на юге… - сказал Пирожков, чуть нервничая.

- Ну, это неважно, их можно вызвать, - заметил Андропов.

- Вот именно, - сказал Рекунков. - Нужно их вызвать, допросить: как так, что они выстрелов не слышали? Все-таки два выстрела прозвучало, если верить этому Буранскому. А кроме того, надо провести следственный эксперимент - отвезти этого Буранского на квартиру, пусть он по минутам покажет, как дело было. А внизу, в вестибюле, где сидел телохранитель, посадить понятых, пусть послушают - донесутся до них выстрелы или нет.

- Это все и мы сможем сделать, - сказал Курбанов. - Он у нас не только по минутам, он по секундам все покажет!

Все усмехнулись, а Генеральный все тем же, чуть врастяжку, тоном сказал:

- Я понимаю… Но вы и меня поймите: мне же идти к Леониду Ильичу и говорить ему, что я отказался от этого дела. Но для этого мне нужны веские причины, - и он посмотрел в глаза Щелокову: - Вот положите в дело протоколы допроса телохранителя и шофера Мигуна, результаты следственного эксперимента с этим Буранским и - все, я поеду к Леониду Ильичу, доложу, что убийца или там не убийца найден и мы отдаем его в руки КГБ.