Логово горностаев. Принудительное поселение

— Гнусный убийца, подонок! — прохрипел он.

— Доктор Балестрини! — фальцетом выкрикнул адвокат Пратович, открывая дверь. Из-за его спины заглядывали в кабинет второй карабинер конвоя и курьер.

— Убе… уберите его, — заикаясь, пробормотал Балестрини, показав на Баллони, но не глядя на этого ублюдка, трусливо вжавшегося в стену. Карабинер ушел, уведя заключенного, лицо его выражало полнейшее недоумение. Исчез и курьер. Адвокат несколько секунд пребывал в растерянности, а потом поспешил на помощь Балестрини, который пытался добраться до кресла.

— Вам дурно?

Ответа он не получил. Адвокат Пратович в нерешительности огляделся вокруг: дверь распахнута, в коридоре никого. Балестрини сидит, обхватив голову руками, но, видимо, понемногу приходит в себя.

— Господин помощник прокурора, уж не напал ли на вас мой подзащитный? — спросил Пратович, который и в самом деле ничего не понимал. Он пожалел, что сразу не вошел вслед за Баллони, когда того позвал Балестрини. Но кто мог предвидеть что-либо подобное?!

— Что вы, наоборот, это я на него напал, — еле слышно ответил Балестрини и, не глядя на адвоката, снова надел очки. Вид у него сейчас был довольно забавный — взъерошенные волосы, багровое лицо, — и адвокат Пратович вздохнул с облегчением.

— Ну что ж, в таком случае…

Балестрини подождал, пока адвокат ушел, притворив за собой дверь. Он, конечно, направился в кабинет прокурора. Де Леонибус от такой новости возликует. Балестрини попытался успокоиться, но недавняя слепая ярость не проходила. Неужели он надеялся утолить ее пощечиной подонку, который знает все процедурные тонкости следствия. Знает настолько, что оказался сильнее прокурора, в чью обязанность входило доказать его виновность?!

Тут нужно совсем другое: сжечь бесполезные документы, плюнуть Витторио Де Леонибусу в рожу, избить в кровь Баллони, пока тот не признается, ворваться в кабинет к генеральному прокурору и высказать прямо в лицо все, что он думает: права юстиции должны восторжествовать над правами бюрократии, этой бюрократии старого политикана-горностая.

Он снял трубку и набрал номер. За три дня он запомнил его наизусть, хотя обычно с трудом запоминал самое простое сочетание цифр.

— Алло.

Теперь он и этот голос узнал сразу. Они стали почти друзьями, он и секретарь генерального прокурора.

— С вами говорит Балестрини, — сказал он и испугался собственного хриплого голоса. Но секретарь узнал его без всякого труда.

— О, доктор Балестрини! К сожалению, господин прокурор уехал, его вызвали.

— Послушайте…

— Да, да…

Балестрини молчал, поглаживая пораненный глаз. Во время той короткой схватки его все же сильно ударили — временами боль в глазу становилась просто нестерпимой.

— Послушайте… завтра утром я заявлюсь в приемную и никуда не уйду до часа дня. — Он умолк и почувствовал, что секретарь удивлен.

— Но… но, доктор, ведь на завтрашнее утро не было назначено… понимаете? Словом, я не могу гарантировать, что господин прокурор непременно вас примет. Кроме того…

Он прервал секретаря самым ласковым, миролюбивым голосом, на какой только был способен:

— Не беспокойтесь. Я не требую, чтобы он обязательно меня принял. Главное, чтобы он знал: я сижу в приемной. До завтра.

И не слушая больше секретаря, повесил трубку. Увы, теперь он чувствовал себя куда менее спокойным, чем в тот момент, когда набирал номер генерального прокурора. Когда вдруг зазвонил телефон, он от неожиданности подскочил на стуле.

— Алло?

— Доктор Балестрини?

В первое мгновение ему показалось, что это звонит Рената. Буйство воображения. Ведь он не знал, где она, не получил от нее даже открытки, хотя им надо вместе решить много важных проблем, в том числе судьбу Джованнеллы Балестрини.

— Доктор Балестрини, с вами говорит секретарь доктора Де Леонибуса. Доктор Де Леонибус просит вас немедленно зайти к нему.

Балестрини улыбнулся, осторожно, чтобы не заболел пораненный глаз. Презрез старую дружбу, господин заместитель прокурора не соизволил спуститься к нему, а с недосягаемой теперь высоты третьего этажа срочно вызвал к себе.

— Передайте доктору Де Леонибусу, пусть идет к чертовой матери, — ответил Балестрини, но таким профессионально-вежливым тоном, что секретарь на другом конце провода изумленно переспросил:

— Простите, как вы сказали, доктор?

Балестрини смутно его помнил — такой любезный молодой человек с маленькими усиками.

— Передайте ему, пусть идет к чертовой матери, — повторил он тем же тоном и, так как больше вопросов не последовало, повесил трубку.

— С вами говорит Бонора, — донесся откуда-то торжествующий голос. Собравшись наконец с мыслями, Балестрини понял, что держит в руках телефонную трубку и голос доносится оттуда. Он попытался получше сориентироваться в темноте.

— Простите, синьор Бонора, но я как-то не могу вспомнить… — пробормотал он и тут же понял, что допустил бестактность, ибо незнакомец на миг умолк.

— Доктор Балестрини, с вами говорит майор Бонора, начальник отдела… — начал тот еще более громко, но охотно дал себя прервать, с удовольствием выслушивая сбивчивые извинения.

— Но… который час, майор?

— Почти восемь, доктор. Восемь вечера.

Балестрини сел в постели и стал изумленно тереть неповрежденный глаз. Он ушел из генеральной прокуратуры примерно в половине второго, забежал домой перекусить и прилег немного отдохнуть. Значит, заснул где-то в половине третьего.

— Мы сегодня вновь пришли на квартиру к господину Эрманно Саворньяну, — начал докладывать майор, и Балестрини улыбнулся тому, с какой силой было произнесено это «господин», как бы в умаление графского титула Саворньяна. Наверняка это французские предки майора Боноры из финансовой полиции (Бонёр?) переименовали Людовика Шестнадцатого в «гражданина Людовика Капета», — и мы узнали, что господин Саворньян отбыл в неизвестном направлении, короче говоря, скрылся. Если верить его секретарю, он находится в Соединенных Штатах. Во всяком случае, по словам секретаря, господин Саворньян оттуда позвонил ему в обеденный час. Впрочем, секретарь мог все это придумать, не исключено, что сбежавший укрылся не в Америке, а, скажем, в Лугано…

— Последнее не так важно, дорогой майор. Главное, что он скрылся. Этого более чем достаточно.

— Сожалею, доктор, но, право же, я не знал…

— Вы тут ни при чем, майор. Это моя вина. У меня в первый раз были все основания отобрать у него паспорт. Но я дал себя убедить… Ладно, не будем об этом. Что-нибудь любопытное обнаружили?

— В основном то, о чем я и раньше вам докладывал. Этот Саворньян руководил отделом секретной информации в СИДе, где служил и Гуидо Паскуалетти.

— А-а, налицо совпадение во времени…

— Как вы сказали, доктор?

— Они служили вместе в одно и то же время?

— Понимаете… точных сведений у меня при себе нет, но какое-то время они наверняка служили вместе. Затем Саворньян оставил службу…

— Его участие в тех событиях вы тоже проверили?

— Да, доктор. Именно Саворньян в тот день сопровождал министра в церковь святой Сабины. Кстати, я узнал от приходского священника, что несколько дней назад приходил кто-то из офицеров корпуса карабинеров и допрашивал его как раз в связи с этим делом.

Балестрини поморщился — бедный капитан Де Дженнаро, он в одиночку тянул свой воз, не доверял даже ему, Балестрини. Для него в то время все они были одного поля ягоды: он, полковник Винья, коллеги, другие следователи, прокурор. Теперь-то он понимал Де Дженнаро. Каково постоянно чувствовать, что за тобой следят, что ты в одиночку рискуешь жизнью… К тому же Де Дженнаро, надо думать, боялся, что ему устроят разнос. Да еще куда более грубый, чем способен устроить ему самому, скажем, Витторио Де Леонибус, который тоже миролюбив и деликатен не больше африканского буйвола.

Балестрини стал причесываться и попытался разглядеть в зеркале, что же стало с глазом. И в этот момент снова зазвонил телефон. Он сразу узнал веселый голос Эмилио Бауэра: