Автограф президента

Знают об этом американцы, перемещают время от времени местный обслуживающий персонал, периодически вообще полностью заменяют его, а положение поправить не могут, потому что все равно кто-то должен убирать помещения, а раз кто-то должен, то и чужие глаза и уши в посольстве всегда есть!

Поэтому безгранична наша признательность беззаветным советским женщинам, в том числе и женам дипломатов, которые взяли на себя эту тяжелую и грязную работу, благодаря чему мы и избавлены от необходимости пускать иностранцев в наши учреждения…

Заметив меня, Лариса Васильевна быстро выпрямилась, стыдливо спрятала мокрую тряпку за спину и пропустила меня наверх.

Я поднялся на третий этаж, набрал шифр замка и вошел в помещение резидентуры.

Резидентом у нас в ту пору уже был Андрей Петрович Скворцов. Мы работали вместе менее года, до этого даже не были знакомы, и у нас все еще продолжался процесс взаимного сближения и «притирки».

Отношения между нами были очень уважительные, но пока ограничивались исключительно официальными рамками. Скворцов держал меня на определенной дистанции, но делал это, надо отдать ему должное, очень тактично, и, может быть, поэтому я не очень расстраивался: я понимал — чтобы сократить эту дистанцию, нужно время, необходимо лучше узнать друг друга, посмотреть, как говорится, в деле. К тому же личные отношения возникают только при обоюдном к ним стремлении, и насиловать друг друга в этом смысле ни в коем случае нельзя, особенно когда речь идет об отношениях начальника и подчиненного.

Трудно сказать, что нам мешало, может быть, какие-то особенности наших характеров или разница в возрасте. Конечно, тринадцать лет — не такая уж большая разница, но в нашем случае это была целая пропасть, потому что Андрей Петрович успел повоевать, войну закончил командиром разведроты, да и в разведке служил почти вдвое дольше меня. Напротив, с его предшественником мы были почти одногодками, да и знали друг друга много лет, а что толку?

Он был, как говорится, из молодых да ранний, ему покровительствовал один наш очень большой начальник, поэтому он тоже стремился стать большим начальником и не скрывал этого. А такое «стремление», как известно, портит человека. Вот и его заботило не столько дело, которое он возглавлял, сколько его внешняя сторона. И хотя он, признавая мой опыт, предоставлял мне большую свободу действий и не слишком вмешивался в мои дела, работать с ним было скучновато, потому что он избегал всякого риска и занимался в основном встречами и проводами высокопоставленных лиц, очень любивших наведываться в нашу страну.

Я тоже хотел расти, но влиятельного покровителя у меня не было, да и не в моих правилах было искать себе покровителя, и поэтому я мог рассчитывать только на личные достижения в работе. А с достижениями как раз и возникали сложности, и, самое обидное, не столько потому, что этому мешала местная контрразведка, сколько из-за чрезмерной осторожности шефа. Поэтому, несмотря на великолепные личные отношения, я расстался с ним без особых сожалений. Если доведется, я с удовольствием съезжу с ним на рыбалку или в туристскую поездку, но оказаться еще раз в одной стране мне бы не хотелось.

Работать со Скворцовым мне было намного сложнее, но зато и намного интереснее. В нем мне особенно импонировало то, что для него на первом месте всегда стояло дело. Каждого работника он тоже оценивал прежде всего по деловым качествам, сам превосходно разбирался во всех тонкостях нашей профессии, и работа с ним была для меня отличной школой.

Вот и сейчас мы быстренько расставили все по своим местам…

В самом этом происшествии для нас обоих не было ничего сверхъестественного. Во все советские учреждения за границей довольно часто обращаются иностранцы с предложением различного рода услуг, в смысле как единовременной, разовой передачи нам всевозможных сведений, составляющих государственную или служебную тайну, так и долговременного сотрудничества с советской разведкой. Безусловно, на дверях наших посольств никто не вывешивает объявлений типа «здесь осуществляется круглосуточный прием лиц, желающих сообщить информацию», но такие люди все равно идут, и от этого никуда не деться.

Идут чиновники государственных учреждений, сотрудники частных фирм и научно-исследовательских центров, занимающихся разработкой новейших технологий или образцов военной техники, военнослужащие и гражданские специалисты. Довольно редко, но все же обращаются к нам с подобными предложениями и сотрудники секретных служб.

Конечно, всякий здравомыслящий человек, а тем более сотрудник секретной службы, представляет себе, какими серьезными последствиями чреват для него подобный визит в советское посольство и последующее сотрудничество с советской разведкой. И раз уж он решается на этот шаг, значит, у него есть какие-то серьезные причины.

Одной из таких причин нередко бывает искреннее желание оказать помощь нашей стране в борьбе за мир, в разоблачении происков враждебных сил. У нашей страны всегда было много друзей, и с каждым годом их становится все больше. Разве можем мы запретить им поступать, сообразуясь со своими симпатиями и убеждениями?!

Довольно часто в наши учреждения обращаются люди, доведенные до отчаяния нуждой или иными обстоятельствами, а иногда из элементарного стремления заработать шальные деньги. Должны ли мы отказываться от их услуг только потому, что деньги для них значат больше, чем убеждения?

Так, однажды в наше посольство в одной азиатской стране пришел майор американской военной разведки и заявил, что попал в трудное финансовое положение и, чтобы выбраться из него, ему срочно нужны десять тысяч долларов. За эту сумму он был готов передать нам любые известные ему сведения о деятельности американской разведки в Тихоокеанском регионе, включая сведения об акциях, проводимых в районах, прилегающих к советскому Дальнему Востоку. Сама по себе такая информация была интересной, однако по вполне понятным причинам его заявление было встречено с известной долей недоверия, потому что среди американских вояк, да и сотрудников других ведомств достаточно много разного рода авантюристов, которые не прочь подзаработать на традиционной русской отзывчивости к чужому несчастью.

Вот и в этом случае ему задали массу уточняющих вопросов, на которые он с готовностью ответил, обозначили проблему, освещение которой стоило бы таких денег, но твердо заявили, что вопрос о вознаграждении может быть рассмотрен только после получения от него информации и ее оценки нашими специалистами.

Такой ответ не устроил майора: он понял, что получить десять тысяч в течение нескольких дней ему не удастся, и был этим явно разочарован. Уходя из посольства, он сказал на прощание, что мы были его последней надеждой и что теперь он конченый человек.

Это заявление не встретило особого сочувствия, да и визит майора был расценен как какая-то проделка американских спецслужб, но суровая действительность опровергла эти предположения. Буквально через пару дней над столицей этой азиатской страны поднялся американский военный вертолет, завис на высоте трехсот или четырехсот метров, и из вертолета выпал незадачливый майор, то ли сам решивший подвести итог своей неудачно сложившейся жизни, а скорее, выброшенный из вертолета своими безжалостными сослуживцами, которым он задолжал крупную сумму.

Этот печальный случай дал нам повод уяснить, что иногда жизнь американских разведчиков складывается таким образом, что они оказываются у последней черты и в такой момент готовы на все. Вот как только угадать, последняя ли это черта или первый шаг к крупной провокации?..

Это большая удача, когда нам по своей инициативе предлагает свои услуги честный человек, располагающий к тому же интересной информацией. Но каждый визит такого доброжелателя, каждое его обращение к сотруднику советского учреждения — это и большая опасность! На нашей памяти было довольно много случаев, когда слово «доброжелатель» приходилось брать в кавычки.