Охота на мух. Вновь распятый

— Однако! — заволновался Шеффер. — Предстоит очень важный разговор. Конфиденциальный! — не удержался и вставил свое любимое слово неисправимый болтун.

Был один из последних теплых дней, и поэтому стол накрыли в саду. Но как только Мир-Джавад и Шеффер сели за стол, председатель понял, что не только поэтому: охранники предусмотрительно отошли на такое расстояние, когда их было видно, но им не было ничего слышно.

— Прислуги нынче нет! Ухаживай за собой сам!

Мир-Джавад наполнил деликатесами тарелку до верху, налил себе водки, выпил и стал жадно есть, нисколько не заботясь о госте. Но тот и сам последовал примеру хозяина, и несколько минут за столом царило молчание, прерываемое лишь позвякиванием столовых приборов, хрусталя да почавкиванием двух любящих хорошо поесть мужчин.

Насытившись, Мир-Джавад первым делом посмотрел, на месте ли охрана, не подслушивает ли кто.

— Хорошо сидим? — спросил он гостя, торопливо доедающего последний кусок.

Тот с набитым пищей ртом промычал что-то, похожее на «хорошо», и закивал согласно головой.

— А ты знаешь, что нас с тобой могут через неделю застрелить? — продолжил, улыбаясь, Мир-Джавад.

Шеффер поперхнулся и долго кашлял, запивая вином застрявший поперек горла кусок.

— Шутите, шеф? — спросил он, откашлявшись.

— Ни капельки! Нам с тобой осталось жить ровно неделю!.. Если… — и Мир-Джавад многозначительно промолчал.

— Что если? У меня жена, дети, кто их будет кормить? — с надеждой взмолился Шеффер.

— Если — это если! — усмехнулся Мир-Джавад. — Надо устроить небольшую заварушку.

— Восстание? — побелел от страха Шеффер.

— Тоже мне предводитель рабов нашелся! — презрительно протянул Мир-Джавад. — Зачем восстание? Считай, что я от тебя такого слова не слышал… Слушай, дорогой, ты заставляешь меня совершать должностное преступление: как начальник инквизиции я обязан тебя арестовать… Да, именно, обязан! Но не буду… Поднимешь рабочих на демонстрацию протеста, соберешь тысячи, чем больше, тем лучше, и поведешь их в город: с лозунгами, славящими Великого Гаджу-сана, с его портретами, со знаменами…

— А повод какой я им придумаю? — взмолился Шеффер. — Повод-то должен быть?

— Если повода нет, то его организуют… Например: завтра же исчезнут продукты, послезавтра не привезут зарплаты рабочим, а ты и твои люди будете говорить, что это Атабек специально вызывает недовольство, интригует против отца родного, Гаджу-сана, и призывайте их к мирной демонстрации протеста.

— Трудно будет, шеф! И не опасно ли? Я все силы трачу, чтобы заставить рабочих смириться со своим положением полурабов, говорю, говорю им, что это временные трудности, мол, потерпите, а скоро рай наступит. Не получилось бы худа! — заюлил Шеффер.

— Не юли! — жестко отрезал Мир-Джавад. — Знаешь, кто сказал: «после нас хоть потоп»?.. Нет? И я не знаю, одно ясно, что из окружения Великого Гаджу-сана, неглупый человек, сразу видно… Ты делай свое дело, а я буду делать свое, если оба культурно постараемся, то оба будем живы. Понятно?

— Понятно-то понятно, но если народ не пойдет «качать» права? — тихо, как бы про себя, прошептал Шеффер.

Но Мир-Джавад его услышал.

— Тогда ты первый отправишься к аллаху вестником, что вскоре последую я.

Мир-Джавад встал и пошел в дом.

— Холодно что-то стало, скоро зима… О! — вспомнил Мир-Джавад. — На зиму и ссылайся, а я еще прикажу увезти топливо. Голодные и холодные пойдут, только ты уж постарайся. И не вздумай бежать, о жене и детях подумай, я за тобой пригляжу на всякий экстренный случай.

И, не прощаясь, Мир-Джавад ушел в дом. Председатель профсоюза топтался на месте, не зная: следовать ли ему за Мир-Джавадом или ехать на рудники, организовывать демонстрацию. И, словно читая его мысли, из дома донесся повелительный окрик:

— Поезжай! Нечего тебе тут делать, работай!

Шеффер, проклиная тот день, когда он связался с инквизицией, поехал сразу на рудники, причем гнал автомобиль с такой скоростью, что дело не раз повисало на волоске, но на дорогах в ту пору было мало машин, а те, что встречались, проявляли удивительное понимание ситуации и уступали дорогу.

На руднике первым делом Шеффер собрал всех своих членов профкома.

— Какие настроения у рабочих? — спросил прямо, по-деловому, за что его и ценили.

— Спичку поднеси — взорвется! — отозвался первый заместитель председателя.

Посыпались возмущенные реплики:

— Люди недовольны!

— Временные трудности ожесточили их!

— Говорят, что сейчас хуже, чем было при Ренке!

Шеффер насторожился.

— Кто такое говорит, — враг! Бери его на заметку, сколько раз я буду вам, олухи, повторять, — прорвалась злоба у председателя.

— Да записал, что толку, работать становится все труднее и труднее, рабочие нас считают предателями.

— Вот мы им и докажем, что не предатели, а защитники! — обрадовался Шеффер.

Удивленное молчание повисло в воздухе кабинета председателя профсоюза горняков. Это слово здесь слышали и произносили впервые.

— Что замолчали? Не верите? — улыбнулся Шеффер. — Готовьте мирную демонстрацию во славу Великого Гаджу-сана. Пойдем в город требовать свои права. Не для того боролись, чтобы жить сейчас хуже, чем при Ренке.

— Правду говоришь, председатель! — неожиданно произнес пожилой рабочий, сидевший обычно на всех заседаниях молча. — Если пойдем все, должны будут прислушаться, а то только говорят, что наша власть, на самом-то деле права голоса мы и не имеем.

Председатель улыбнулся.

— Ну, уж если наш молчун заговорил, мы их заставим прислушаться к нашему голосу… На какое число назначим демонстрацию? — забеспокоился Шеффер. — Может, на девятое ноября?..

— Чем раньше, тем лучше! — утвердил пожилой рабочий.

Все с ним согласились и единодушно проголосовали за резолюцию, призывающую рабочих к демонстрации протеста.

Как только Шеффер остался один, он позвонил Мир-Джаваду.

— Шеф, полный успех!

— Успех приходит после завершения, а ты пока только в самом начале, — устало внушил Мир-Джавад. — Поведи колонну более короткой дорогой через речку Шарпе.

— Но эта дорога старая и узкая, — попробовал возразить Шеффер. — Мы растянемся на несколько километров…

— Грандиозно! Это будет величественное зрелище. Хотелось бы мне посмотреть, как это будет выглядеть, взлететь в вышину, чтобы с высоты птичьего полета охватить взглядом всю картину, — заливался Мир-Джавад, а когда надоело, рявкнул: — Короче! Это — приказ, а приказы, как тебе это известно, не обсуждают.

Переговорив с Шеффером, Мир-Джавад немного успокоился и вновь почувствовал прилив сил. И поехал к самому верному слуге Атабека полковнику Ширали. «Беспощадный» Ширали был гордостью Атабека, но глуп, как пробка, и, подобно всем недалеким людям, считал себя очень умным человеком. Понять, что Мир-Джаваду что-то от него нужно, не составляло для него труда, и мысль об этом наполнила Ширали гордостью, мол, его-то на мякине не проведешь.

Так как Мир-Джавад был родственником Атабека, то Ширали и отнесся к нему подобающе: принял его по самому высокому разряду, угощал и льстил, льстил и угощал, а сам все думал: «по какому поводу нагрянул столь высокий гость?» Командир «дикой» дивизии и не подозревал о последних важных событиях, когда решались судьбы и Атабека, и Мир-Джавада, и самого полковника Ширали. Наконец, гость приступил к делу, ради которого он и явился.

— Мои мальчики раскопали сегодня: горняки собираются многотысячной колонной идти в город, выражать недовольство. Против Атабека между прочим.

— Я их не пущу в город! Какой дорогой пойдут, не узнали твои? — важно, соблюдая достоинство, процедил Ширали.

— Мои все знают! Дорогой через Шарпе. Ты мне на всякий случай дай своих джигитов, пусть плетками поработают.

— Там я на всякий случай пулеметы поставлю.

— Делай, как считаешь нужным, ты — хозяин! — почтительно откланялся Мир-Джавад. — Приехать к тебе на помощь?