Логово горностаев. Принудительное поселение

— И девочку? Этот тип захотел забрать и девочку? — спросил Бауэр и невольно пожалел о грубости своего вопроса. Но исправить оплошность не успел. Балестрини, похоже утративший спокойствие старой, умудренной опытом черепахи, ответил неподдельно просто:

— Но ведь это его дочь.

— Я бы сказал — твоя дочь, — возразил Бауэр и снова пожалел о вырвавшихся у него словах. Но на этот раз Балестрини промолчал. Бауэр воспользовался этим, чтобы переменить тему разговора:

— Скажи, меры предосторожности хотя бы приняты? Ну… охраняет ли тебя полицейская «газель» или же тебе позволяют ездить в обычном автобусе?

— Да, об охране позаботилась судебная полиция. Но ты-то откуда узнал?

— Андреа, — негромко, с мягкой улыбкой сказал Бауэр. — Эх, Андреа…

— А что?

— Ты отдаешь себе отчет?.. Знаешь хоть, почему меня сюда послали? Понимаешь ли, что произойдет в Риме, если будет вынесен суровый приговор?

— Не смеши меня, Бауэр. Вы все вбили себе в голову, будто человек, если он выполнил свой долг и помог осудить одного из преступников, уже…

— Подожди, подожди. Не считай меня полным болваном. Волнения начнутся вовсе не из-за Буонафортуны. Этот мальчишка послужит лишь поводом. Любой человек может стать поводом для всех тех, кто сражается по разные стороны баррикад. Думаешь, до сих пор судей и прокуроров убивали только потому, что они вели какое-то следствие или вынесли обвиняемому суровый приговор? Я знаю судей, которые не любят своего дела либо умышленно выполняют его плохо. А есть здесь, Андреа, и такие, и тебе понятно, о ком я говорю, кто охотно прислушивается к якобы убедительным доводам всяких темных личностей… И я знаю таких жрецов правосудия, которые выполняют тайные приказы даже и не судебных властей. А ведь по закону они и этим властям неподвластны, совершенно независимы.

— Знаю, на что ты намекаешь, но разве в этом дело?

— Такие случаи, Андреа, общеизвестны. Но лжеблюстители закона живут себе преспокойно и умрут только от старости. Для убийц важен предлог, а не сам человек. Ты — неподкупный представитель государства с большой буквы. А Буонафортуна представляет всех остальных: от наркоманов до юнцов, которые верят, что ведут справедливую борьбу! Всех, кто в Италии причисляет себя к «левым». За исключением, разумеется, коммунистической партии.

Он усмехнулся, стряхнул пепел в пустую пепельницу. Но заметил, что его нарочито злая усмешка не подействовала на Балестрини — нет, тот явно думал о чем-то своем.

— Во всяком случае, теперь всему пришел конец, — сказал Балестрини, и Бауэр поспешил его отвлечь, боясь, как бы другом не завладела совсем уж бессмысленная и безысходная тоска.

— Не думай сейчас об этой истории. Может, все еще и уладится.

— Уладится? — Балестрини улыбнулся почти весело.— Я не о Ренате говорю, с ней ничего уже не уладится, и ты сам это отлично знаешь. Я говорю об этом проклятом процессе. Кстати, по мере возможности я слежу также и за ходом следствия по делу о смерти того капитана…

— Де Дженнаро?

— Да, Де Дженнаро. И стоит мне копнуть поглубже, как из шкафа вываливается очередной труп. За всем этим кроется что-то серьезное. Практически у меня нет никаких доказательств, но именно поэтому я убежден, что… они сумели замести следы, вплоть до самых ничтожных. Умудрились даже взломать мой шкаф. Я почти уверен, что и Розанну Паскуалетти, попросившую встречи со мной, убили они…

Он и на телефонный звонок научился реагировать мгновенно, с удивлением отметил Бауэр. Кто бы мог предположить такую быструю реакцию у столь сдержанного человека, как Андреа!

— Полковник, я вас два дня разыскиваю!.. — Бауэр весь подался вперед, не пытаясь скрыть живейший интерес. Из трубки допотопного аппарата голос полковника разносился по всей комнате. «А может, дело не в аппарате, а в громком, звучном голосе полковника?» — подумал Бауэр.

— Я давно уже не имею никаких сведений от лейтенанта Стеллы, — объяснил Балестрини, и Бауэр заметил, как при этих словах гневно сверкнули глаза друга.

— Заболел? А как же дело… то расследование, что я ему поручил?.. Погодите, полковник, погодите… может, вы не совсем ясно себе все представляете? Когда синьора Россетти позвонила мне, я еще не отдал распоряжения об аресте ее мужа, и ее телефон прослушивался. Между тем она позвонила не из дома, а из кабины телефона-автомата, где подслушивать не могли. Я приказал лейтенанту Стелле проверить, не доходят ли до чужих любопытных ушей разговоры по одной или нескольким линиям прокуратуры, я уж не говорю о собственном телефоне.

До Бауэра донесся громкий, протестующий голос полковника.

— Возможно, но проверить было необходимо. А теперь я блуждаю в потемках. Стелла мог письменно попросить вас, позвольте мне договорить… чтобы кто-то его заменил.

Бауэр с живейшим интересом прислушивался к спору, принимавшему характер поединка гладиаторов. Сам он не вполне понимал, какие служебные отношения существуют между помощником прокурора и офицером следственного отдела карабинеров или судебной полиции, что, наверно, одно и то же, но Андреа-то, безусловно, это знал. Ему понравилось, как Андреа возмущенно крикнул, что «пора дать кое-кому по мозгам», и он улыбнулся великолепному «у меня это ваше „еще потерпеть“ вот где сидит». Но, увы, на том разговор, по существу, и закончился.

— Хорошо, полковник. Из чувства уважения к следственному отделу я подумал: раз бедняга Де Дженнаро тоже оттуда… совершенно верно, но теперь вижу, что ошибся. Поручу расследование судебной полиции, а если понадобится, сам буду вести слежку и производить обыски.

— Браво, — захлопал в ладоши Бауэр, — я бы для начала произвел обыск здесь, в окрестностях, поискал бы хороший ресторанчик. Уже час дня, старина.

— Как? Ты проголодался?!

— Ты-то — нет, я знаю. Но уже стало традицией, что мы с тобой при встрече обедаем вместе. И потом, часам к четырем я должен написать статью, и если мы толком все обсудим… кстати, сколько, по-твоему, заседатели просовещаются?

— Кто знает. Но думаю, приговор не вынесут до позднего вечера.

— Прекрасно. Разделим обязанности, старина. Ты угощаешь аперитивом, я — обедом.

— Подожди, остался еще один телефонный звонок. Не волнуйся, я быстро.

Стекла кабинета были довольно грязные, но Бауэр все время с удовольствием разглядывал улицу и по привычке набивал табаком трубку.

— Майора Армани, пожалуйста… Да, это я, Балестрини.

— Еще хочешь поругаться? — спросил Бауэр.

— Нет, тут ссорой не пахнет. Армани — начальник отдела судебной полиции, человек… очень сообразительный. А… понятно, и сегодня больше не вернется? Да, понял… До свидания.

Он с яростью бросил трубку и так резко отодвинул стул, что тот ударился о стену. Улыбаясь про себя, Бауэр наконец набил трубку. У этих маленьких удобных трубок один недостаток — табак выгорает как раз тогда, когда только входишь во вкус.

— Ну, двинулись? — спросил Андреа.

— Куда же ты меня поведешь?

— Куда пожелаешь. Если хочешь, можем сделать спагетти у меня дома. Или же…

Бауэр представил себе пустую, унылую квартиру, атмосферу запустения, сплошные возгласы отчаяния («Ох, куда же девался майонез? Подожди, наверно, за баночкой с…»). Он пожал плечами, притворяясь, будто ему все равно, где обедать.

— Мне захотелось пельменей по-римски… знаешь, я дал обет съедать в день по тарелке пельменей по-римски, — прошептал он с мечтательным выражением лица. Но его уловка оказалась излишней — Балестрини и так сразу согласился.

В коридоре их внимание привлек спор между пожилым господином, похожим на адвоката, и наглого вида крашеной блондинкой (ей сильно за сорок, подумал Бауэр), которая в чем-то его упрекала. Бауэр собрался было зло пошутить на их счет, когда какой-то молодой человек, словно только что принявший ванну, остановил их.

— Поздравляю тебя, Андреа, — сказал он с улыбкой, — защитники, бедняги, рыдали. По-моему, ты их просто изничтожил.

— Я сказал то, что думал.

— Доктор Балестрини, — вмешался в разговор пожилой курьер, с трудом приподнявшись из-за стола у входа.