Трое на трое

– Никогда. Если не считать дела об отцовстве, которое вам, вероятно, известно лучше меня, – медленно отвечал Покорный; видно было, что ему неприятно говорить об умершем брате в связи с этим процессом.

– Когда вы разговаривали с ним в последний раз?

Беседуя с Мартой Покорной, Томек задавал вопросы без колебаний. Теперь же он моментально пожалел, что спросил так неделикатно, и обиженный взгляд Павла Покорного привел его в замешательство.

– Я?.. – Покорный на мгновение задумался. – Точно не припомню… Кручусь как белка в колесе, еще и домой беру работу… Решишь что-нибудь сделать – и все откладываешь с недели на неделю, даже сам не замечаешь…

– Вчера вечером вы ему не звонили?

– Нет. А почему вы спрашиваете? – к удивлению Покорного примешивалось теперь с трудом скрываемое возмущение.

– Это помогло бы уточнить время его смерти, – поспешил объяснить Томек.

– Понимаю, – уже мирно кивнул Покорный. – К сожалению… Вчера я звонил только нашему заместителю, причем дважды, – речь шла о проекте переоборудования наших цехов в Просеке. Первый раз я звонил ему приблизительно в четверть восьмого, из своего кабинета дома, а потом еще около девяти, это уже из нижней гостиной, мне тогда пришла одна идея… У меня ведь коттедж, вы знаете? А так больше ни с кем я по телефону не разговаривал, и насколько мне известно, к нам тоже никто не звонил, стало быть, и Петр… Не то я знал бы – у нас ведь параллельные аппараты.

– Неважно, – сказал Томек. – Криминальный отдел наверняка разберется на месте.

– Где это случилось? Дома?

– Да, – кивнул Томек. – Понимаете, я и сам знаю немногое, криминальный отдел не очень-то любит прежде времени делиться результатами…

– Естественно, – согласился Покорный.

5

Доктор Томек уже поставил крест на своем сегодняшнем расписании. Только в полдень ему надо бы встретиться с клиентом, тот явится к нему в контору, а, кроме этого, ничего горящего вроде нет, и Томек решил все отложить. Из «Стройэкса» он поехал прямиком в криминальный отдел.

Он думал об этих двух столь несхожих между собой братьях. Петр всего несколько раз упоминал о Павле, из чего можно было заключить, что разлад между ними начался давно. И Томеку не так уж трудно было составить себе приблизительное представление о Петре, аутсайдере, который жил довольно тяжелой жизнью, изо всех сил стараясь выбиться на правильный путь. Но Петр Покорный прежде всего был его клиентом, и это обязывало Томека точно так же, как, например, врача, для которого самый грязный алкоголик, раненный в драке, несмотря на отвращение, внушаемое им, просто пациент, человек, которому следует всеми силами помочь. Томек не считал себя освобожденным от своих обязанностей по отношению к Петру по причине его внезапной смерти. Как раз напротив.

– Марта Покорная – женщина-кремень, – докладывал он о своих впечатлениях Яролиму и Матейке. – Да что я говорю – если б только кремень! Ее танком переедешь – на гусеницах вмятины останутся! Не часто доводится мне сообщать родственникам подобного рода известия, но все же практики у меня, простите, гораздо больше, чем у вас обоих, вместе взятых, так что, если я вам говорю, что давненько не встречал ничего похожего, можете себе представить…

– А что сам Покорный? – перебил его Матейка.

– Полная противоположность. Хоть он и настоящий мужчина – его основательно пробрало.

– Он не дал вам никакой путеводной нити к выяснению личности убийцы?

– Нет. Прямо я его не спрашивал. Впрочем, я и раньше, от Петра, знал, что он очень мало общается с братом, но общались они, по-видимому, еще меньше. Здесь вы ничего не извлечете.

– А по-вашему, есть что извлекать? – поинтересовался Яролим.

В эту минуту Томек решал, может ли он позволить себе вторую сигарету за сегодняшний день, и ответил не сразу.

– Считайте это моей личной догадкой, но… – Он вынул из кармана пачку сигарет, все еще не решив, стоит ли говорить и можно ли закурить. – Павел Покорный живет в небольшом коттедже, доставшемся ему от родителей. Точнее, коттедж был собственностью отца; после его смерти наследниками в равных долях были старая пани Покорная и оба сына. Недавно, а именно пять недель назад, умерла и мать. Иными словами, Петр Покорный стал владельцем уже половины дома. С братом-то они еще как-нибудь сошлись бы, но сомневаюсь, чтобы Марта Покорная согласилась жить под одной крышей с такой паршивой овцой, как ее деверь.

– И вы полагаете, что…

– В отличие от вас я имею право полагать, – усмехнулся Томек, – вы же обязаны доказывать. Вчера Павел Покорный был дома, работал у себя в кабинете и, по его словам, дважды звонил заместителю своего директора. Один раз из мансарды, потом из нижней гостиной, где сидела его жена. Не сомневаюсь, что он сказал правду и что этот заместитель, инженер Коуба, подтвердит все. Алиби Марты Покорной, конечно, более спорно.

– Но где район Качеров, а где Заводь, пан доктор?! – возразил Матейка.

– Минутку, Ломикар, – перебил его Яролим. – В Праге есть метро! Далеко ли от дома Покорных до станции?

– А из вас выйдет толк, коллега, – одобрительно кивнул адвокат. – Станция «Будейовицкая» не далее чем в ста метрах от них, а улица Заводь так близко от площади…

– Езды минут восемь, в два конца – шестнадцать, с ожиданием поезда, скажем, двадцать, – стал подсчитывать Яролим. – Да пешком от станции и к станции, четыре раза по пять минут – все вместе займет не более сорока пяти минут.

– Женщина – и пистолет? – поморщился Матейка.

– Насколько мне помнится, – заявил Томек, – огнестрельное оружие наряду с ядами – наиболее частые орудия убийств, совершаемых женщинами. Если б Петра Покорного зарезали или хватили топором – вот тогда бы я априори почти исключил такую возможность.

– Но на пистолете, по всей вероятности, был глушитель, – напомнил Матейка.

– Это уже деталь; идея глушителя может прийти в голову любому читателю детективных романов, – сказал Яролим. – По конструкции глушитель, как мне кажется, далеко не чудо техники.

– Ты всерьез собираешься утверждать, что Марта Покорная села в метро и поехала убивать деверя? – Матейка недоверчиво посмотрел на друга.

– Просто я и этого не исключаю, – отозвался Яролим. – Однако интереснее другое, пан доктор, – обратился он к Томеку. – Петр Покорный участвовал в хищениях в «Тойота-сервисе», да? Он бросил воровство до амнистии. Может, просто со страху, а может, и в самом деле из-за угрызений совести, как он показал тогда на следствии. Во всяком случае, он не был предан суду. Он-то нет, зато перед судом предстали его дружки. Угеру дали условно, Копржива отсидел полтора года, а больше всех досталось Чижеку – три года. Чижека выпустили из Картоузской тюрьмы в прошлый вторник.

– Да?! – оживился Томек и на мгновение задумался. – Нет, я все же буду рассуждать как адвокат. Покажите мне связь между этими фактами, коллега!

– Извольте. Всех трех обвиняемых изобличили главным образом показания Петра Покорного. Видимо, он был не совсем уверен, что и после объявленной амнистии ему ничего не грозит, и показал даже о том, о чем его и не спрашивали.

– Любопытно, – согласился Томек. – Все эти три года Чижек, конечно, вспоминал о своем дружке далеко не с любовью. Сидеть в Картоузах и знать, что твой подельщик свободно ходит в пивную, или в бассейн, или на свидания… Неизвестно, конечно, встречался ли он с Покорным, выйдя из тюрьмы.

– А вы думаете, Петр Покорный рассказал бы вам об этом?

– Нет.

– Вот и я так думаю.

В дверь постучали, и вошел эксперт из лаборатории баллистики. Он принес в коробке пистолет с патронами, снимки оттисков пальцев и несколько страниц, отпечатанных на машинке.

– Как успехи? – спросил Матейка.

– Мы свое дело всегда доводим до конца. – Баллистик уселся в кресло, покосившись на незнакомого человека.

– Это доктор Томек, – поспешил представить Яролим. – Можешь говорить при нем.

– Пистолет бельгийский, калибр шесть тридцать пять, год выпуска тысяча девятьсот тридцать восьмой. Нигде не зарегистрирован. Владелец содержал его в отличном состоянии, смазывал маслом для швейных машинок, технического вазелина или артиллерийского масла у него не было. Перед употреблением все части вытер досуха.