Вычислить и обезвредить

Ему, дурачку, в другом повезло. Рост-то у него почти подходящий, прямо баскетбольный, и телосложение ничего, в норме, по всем прикидкам ему персональная круглосуточная охрана полагалась. Так ведь почему отпал? Пьет, оказывается, так, что любого нашего Ваню или Васю за пояс заткнет, причем действительно пьет, а не прикидывается.

На радостях, что в Москву попал свидетелем очередной „судьбоносной встречи в верхах“, все деньги, какие с собой привез, пропил. Говорят, сильно на гонорар за будущий снимок рассчитывал. И — такой облом. Плакал этот швед, как ребенок, погорел синим пламенем, как его предки под Полтавой. Когда лес рубят — щепки летят. Пусть радуется, что с него подозрение в международном терроризме сняли. Правда, знать ему об этом совершенно необязательно.»

Подозрения, кстати, сняли не только со злополучного шведа. Из первоначального десятка подозреваемых сотрудники госбезопасности методично и скрупулезно отсеивали лишних. Какая при этом проводилась аналитическая работа — непосвященные (да и многие посвященные) могли только догадываться. Когда осталось пятеро, полковник мысленно перекрестясь, забраковал для себя тех двух журналистов, которые с явным трудом объяснялись на английском языке — одного англичанина и одного западного немца, хотя, по определению, данному им вслух самим же полковником, «рожи у обоих явно протокольные». Оставалось трое…

«Блокировать бы намертво этих троих, чтобы уж наверняка. Так ведь нельзя. Не пойман — не вор, а шуму может много получиться. Доказательств никаких, одни умозаключения. И полученная информация тоже стопроцентной гарантии не дает, ошибка всегда возможна. Мы этих трех заблокируем, а в Рейгана пальнет кто-то еще. Очень красиво получится, даже не с трех — с одного раза можно догадаться, кто как выглядеть будет, а времени почти нет. Его и раньше-то, считай, не было. Завтра Рейган улетает, осталось меньше суток… Думай, полковник, думай».

Он потер рукой лоб, словно это могло как-то стимулировать процесс размышления. Но видимых полезных результатов из этой процедуры так и не извлек. Тогда, решив дать себе хоть какую-то передышку, полковник потянулся к телефонному аппарату, снял трубку и набрал номер. Смена занятия — тоже отдых, а тут можно ещё и совместить приятное с полезным — выполнить обещание, получить (возможно) какую-то новую полезную информацию и какое-то время посидеть с закрытыми глазами…

— Ты почему не спишь, котенок?

— А ты?

— Мне по должности положено. А маленьким девочкам… Ладно, отставить, у меня всего пара минут. Как прошел день?

— Нормально. Как всегда — дурдом на колесах. Хотела бы я знать, какой идиот придумал эти подиумы. Стоишь на них, как дура.

— А ты бы стояла, как умная, — почти ласково посоветовал он, по-мальчишески обидевшись за свои любимые подиумы. — Никто, кстати, не жалуется. Что ещё хорошего скажешь?

На том конце провода зажурчал низкий, завораживающий голос, совершенно не соответствовавший Майкиному облику. Казалось, что говорит взрослая, роскошно-соблазнительная женщина, а не веснушчатое рыжее существо с глазами-блюдцами. Да, не повезло девочке с внешностью, что теперь делать, но какие-то мозги есть, и на том, как говорится, спасибо. Хотя — зачем женщине мозги? Только морщин до срока прибавляют.

Полковник тряхнул головой — от усталости и хронического недосыпания он, похоже, излишне нервничает. Женщины, внешность, мозги… Все это сейчас не имеет ровно никакого значения. Если интуиция на сей раз его подвела, если и Майка ничего интересного или необычного не заметила, то останется полагаться только… Да, только на свое вечное везение. Но ведь и оно на каком-то этапе жизни может кончиться?

— Ты меня слышишь? — переспросила Майя. — Или я напрасно напрягаюсь в поисках изящно упакованных силлогизмов?

Уж эта её манерочка — говорить насмешливо, с подковыркой, да ещё с цитатами неизвестно откуда! Иногда — забавно, иногда, как сейчас, раздражает. Ни слова в простоте не скажет. Господи, и он цитатами начал оперировать! Вот уж точно — с кем поведешься, от того и лечишься. Ладно, проехали…

Иногда Майя все-таки говорит дельные и интересные, даже полезные вещи, в наблюдательности ей не откажешь, нужно только внимательно слушать. Слава богу, сцен ревности она больше устраивать не пыталась. Как-то надо из этой истории плавно выходить. Выходить…

«А тебе этого хочется, полковник?»

— А тут Пьер как раз мне кофе принес, — перескочила Майя на новый виток событий. — И так посмотрел на Белоконя и Ларису, что их словно ветром сдуло. Уж не знаю, о чем они там подумали.

— Пьер — это новый поклонник? — попытался полковник притормозить повествование.

— Опять ревнуешь, — не без удовольствия констатировала Майка. — Жаль, что не хватает сноровки тебя помучить. Он не поклонник, просто мы с ним везде сталкиваемся, по жребию. Я тебе рассказывала, ты забыл. У него дома, по-моему, невеста осталась. Но вообще-то он немного странный.

— То есть?

— Ну, не знаю… Просто чувствую. Например, сказал, что я очень напоминаю одну его знакомую. Она, мол, в Бельгии осталась. А он скучает.

— И что тут странного? Я не в Бельгии, а по тебе тоже скучаю. Алло! Что ты вдруг замолчала? Алло!

— Перевариваю услышанное, — очень серьезно ответила ему Майя. — Ты ведь в первый раз хоть как-то обозначил свое отношение ко мне.

— Ну, так уж и в первый. Потом, есть другие способы.

— Догадываюсь. Странно, как большинство людей трепетно относится к устной речи. Слово — не воробей, и так далее. Действительно, зачем слова, если, как ты говоришь, есть другие способы.

— Тебя что-то не устраивает? — резче, чем ему хотелось бы, спросил полковник. — Что-то не так?

— Да нет, все, наверное, так, — как-то очень устало вздохнула Майя. — Просто… Просто я словам очень верю. Даже больше, чем делам. Я всегда думаю, что на самом деле словами кормлюсь, поэтому так отощала.

Последнюю фразу Майя произнесла уже с обычной для неё чуть ироничной интонацией, похоже, успокоилась. Надолго ли? Надо было ловить момент, да и времени на душеспасительные разговоры уже не оставалось. Ох уж эти женщины!

— Так чем тебе твой Пьер не угодил? — как ни в чем ни бывало поинтересовался полковник. — Что там у него с невестой?

— Понимаешь, он, как о ней заговорит, сразу мрачнеет. А один раз сказал так негромко: «Только бы все обошлось…» Я к нему пристала — что, да почему, а он как-то отшутился. Я ему говорю — моя бабушка меня так утешала: «Придет время, будет и пора». Тут он на меня вообще дико посмотрел и спрашивает: «И ваша тоже?» По-твоему, не странный?

— Все журналисты немного сумасшедшие, — машинально отозвался полковник, стремясь уже побыстрее закончить разговор.

Ничего интересного Майя ему на сей раз не сообщила, а жаль. Двух подозреваемых из пяти удалось отсеять именно благодаря её болтовне. Точнее, наблюдательности: девчонка подмечала такие детали, которые обыкновенному человеку просто не дано было заметить. Интуиция? Возможно, но на сей раз она ей явно отказала. Правда, этот Пьер… Она ведь не в первый раз о нем упоминает, да и по внешним данным он, так сказать, соответствует… Хотя наружка ничего подозрительного не выявила. Пока. Ему во всяком случае не докладывали.

— Этот твой Пьер — француз?

— Говорит, что бельгиец. Симпатичный такой мужик, чем-то, между прочим, на тебя похож. Глаза у него — смерть девкам.

— Ты там поосторожнее. Бельгиец он или нет, но почти француз. Смотри, не влюбись.

— Уже.

— Что — уже? — не поверил он своим ушам.

— Уже влюбилась, — серьезно сообщила Майя. — Даже полюбила.

Пока он усваивал полученную информацию, Майя фыркнула и рассмеялась:

— В тебя я влюбилась! В тебя! Так что никакие бельгийцы мне не страшны.

— Выпорю я тебя когда-нибудь, котенок, — уже беззлобно пообещал он. — Мне работать надо, а ты меня дразнишь. Все, пока, как-нибудь ещё позвоню. Давай, ложись спать, времени третий час ночи.

— Пока, — погрустневшим голосом отозвалась Майя. — Да, слушай, я же хотела тебе подарок сделать. У Пьера такая красивая ручка, я попросила, ты ведь их любишь. Протянула было руку, а он как дернется, словно под током, так и не дал. Жалко.