След "черной вдовы"

Дальше желание задавать самому себе вопросы, на которые изначально отсутствовали ответы, у него пропало. Турецкий допил пиво, перебрался на диванчик и, сунув под голову подушку, окончательно закрыл глаза. Дышалось легко, желудок не был отягощен жирной и плотной пищей, из приоткрытого окна со стороны недалекого Майна тянуло влажной прохладой. А вот и сон пришел…

Он проснулся незадолго до полуночи, и показалось, что от желания чего-нибудь пожевать вкусненького. Интересная мысль, неожиданная!

Тут же вспомнил, что ждет приглашения в бар, а уж там-то явно найдется такое, что можно будет с удовольствием «кинуть в клюв». Так что можно немного и подождать. А заодно одеться поприличней. Но и попроще. Чтобы не привлекать к себе ненужного внимания посторонних — с одной стороны, но и не оказаться совсем уж незаметной птичкой, которую собрались похитить неизвестные злодеи.

Вспоминая недавний телефонный разговор, он подумал, что это — ребята из «Нормы». Да чего уж там, пора называть вещи своими именами… Итак, авторитеты и братва, обеспокоенные его появлением здесь и наверняка уже зная о том, что за них крепко взялись дома —- по всем направлениям, а в Германии — так вообще за горло уже держат, решили если не пойти на мировую, то хотя бы как-то договориться. И желательно более-менее цивилизованными способами. А с кем это легче сделать, как не со своим же! В смысле — российским «важняком»! Наслышаны ведь о его подвигах, вот и пригласили. Знают же, что если он дает свое слово, то всегда твердо держит его. Ну а не дает, так на то она и служба. Как в том славном мультике, где жил- был пес. Джигарханян еще вздыхает тяжко: «Понимаю, служба такая…» Вон даже и волку понятно.

В принципе, когда имеется возможность договориться мирным путем, оно как-то и лучше. Правда, не с лютым убийцей. А Максим Масленников вряд ли лично явится на свидание, скорей, это его разведка. И цель ее — узнать, что конкретно может быть ему инкриминировано, а тем самым заранее определить способы защиты.

Ну хорошо, многого этот Вампир все равно не узнает, пусть довольствуется немногим. Зато появится возможность прозондировать место, где его можно будет потом накрыть. Тоже немало. Одновременно, если собеседником окажется неглупый и ответственный человек, не худо бы, к примеру, обрисовать ему некие перспективы дальнейшего расследования, в очень общих чертах разумеется, намекнув при этом, что лучший выход для них — полное сотрудничество со следствием. Как, впрочем, и единственный. Ибо все остальные могут оказаться связанными с большой кровью. В том смысле, что, если враг не сдается, его… ну и так далее. Короче, коту под хвост…

И тут вдруг оформилась совершенно идиотическая мысль: а с чего это ты взял, Турецкий, что с тобой кто- то решил советоваться? Может, они просто напугать решили! Сказать: не суй свой нос, а то худо будет. Чего тебе надо? Знать, кто убийца? Мы отдадим тебе его при условии, что и ты от нас отстанешь. Бывали же раньше подобные предложения и варианты? А то! Правда, им также должно быть известно, что свои дела он, Турецкий, на полдороге не оставлял, не бросал незавершенными. Приказывали — другое дело. Но это уж и не его вина.

А еще скажут, что все финансовые проблемы, которыми занимаются «немчики», его тоже никаким боком не касаются. И, в общем-то, по-своему будут отчасти даже и правы. Вот ведь как… Так идти на уступки? Или оставить за собой последнее слово? После определенных раздумий, а?

Куда они денутся?..

Телефон зазвонил ровно в десять по местному времени. Какая точность!

— Александр Борисович? Доброй… ха, извините. Чуть не сказал — ночи! Добрый вечер. Я готов встретить вас у входа в пивной бар, и, если вы так и не поужинали, у вас появится такая приятная возможность… хотя… ночь… а впрочем? Итак, жду, я вас знаю и подойду сам.

Он и подошел первым, хотя Турецкий, бегло оглядев пространство перед входом в бар с изображенной кружкой пива, из которой сплошным потоком лилась, низвергаясь водопадом, золотая, прозрачная жидкость, окутанная облаками пены, навскидку определил, кто его встречает.

Невысокий, скорее даже низкорослый, полный человечек с айболитовской «прической» и старомодным пенсне — или это у него такие, наоборот, новомодные очки — мягкой, чуть раскачивающейся походкой приблизился к нему и сделал полупоклон. Турецкий тоже склонил голову, что ему было сделать легче — с высоты своего роста и положения, и успел отметить с неожиданной легкой брезгливостью усыпанные перхотью плечи и лацканы коричневого вельветового пиджака. Незнакомец протянул руку — пухлую и немного потную. Турецкий, слегка коснувшись ее, изобразил пожатие.

— Прошу, — снова склонил голову с огромной плешью и венчиком седых волосенок вокруг нее этот неизвестный человек. — Меня зовут Алексеем Митрофановичем. Юрисконсульт. Веду некоторые дела, так сказать… Прошу, прошу, Александр Борисович, не стесняйтесь и чувствуйте себя вполне хозяином положения.

— А почему я должен стесняться? — хмыкнул Турецкий. — Или чувствовать себя иначе?

— Ну мало ли… воспитание, то-се… А у нас тут запросто, по-свойски. Наш столик — во-ои, в глубине, видите? Уже накрыт. Так… легкая закуска, прочее… для доверительного разговора, не больше.

— Так это вы и есть мой таинственный собеседник? —- уже и не удивился Турецкий.

— Я самый, с вашего позволения, любезнейший. Прошу к столу…

Он заказал хорошее рыбное ассорти, будто предварительно узнал вкус Турецкого. Предложил —- на выбор — водку, коньяк, любые иные напитки, Александр Борисович под рыбу предпочитал исключительно водку. Налили, чокнулись по-русски — за знакомство — и выпили. Стали молча закусывать. А толстячок-то «рубал» с приличным аппетитом. Так, словно заранее постился. Либо, выполняя чью-то волю, «сорил» не своими деньгами.

Но еще он, оказывается, обладал и непонятным шестым или неким иным чувством читать чужие мысли. Словно почувствовав, о чем думает его визави, он вдруг резко остановился, прекратил жевать, отложил вилку и остро взглянул в глаза Турецкому.

— Это, — он показал пальцем на тарелки с едой, — от нас не уйдет. Если позволите?

— Валяйте, — простецки ответил Турецкий. — Внимательно слушаю вас, Алексей Митрофанович.

— Вы хотите знать, кто и почему убил Володю Меркеля, Гарика Шилли, наконец, Ваню Герасимова, так?

— Для начала так, — кивнул Турецкий, — но не только.

— А кто еще вас может интересовать? — Толстячок сделал озабоченное лицо.

— Если разговор у нас конкретный, что ж… Я полагаю, убийство Нестерова и его спутников, похищение женщины — известной балерины — тоже имеют вполне конкретных исполнителей. Не говоря уже о заказчике, верно? А вы, я слышу, говорите о покойниках как о своих приятелях — Ваня, Гарик?

— А что же вы хотите? Мы же были все словно одна команда. И поэтому потеря для всех нас невосполнима, да, представьте себе… — Он изобразил на лице вселенскую грусть.

— Из этого должен последовать вывод, что вы не знаете убийц?

— Увы… это мы все как раз, к сожалению, знаем. И даже очень хорошо…

— И вы готовы поделиться со мной своими знаниями, так?

— Вы угадали, а иначе зачем бы нам с вами здесь сидеть? И что, разве нет куда более приятной возможности провести время? Окунуться в ночную жизнь, полную сказочных соблазнов? А мы — здесь…

— Ну так уж и не томите, — с иронией заметил Турецкий. — А то и ночь пройдет без всякой пользы, и соблазны рассеются, как дым.

— Вы в юности стихов не писали, нет?

— В юности я другим делом занимался. А стихи в основном читал. Так на чем мы остановились?

— Вы понимаете, Александр Борисович… — Толстячок задумался.

Или сделал вид, что он как бы сам себя в настоящий момент поставил перед весьма ответственным выбором: сказать чистую правду либо отделаться намеками на полуправду. Странно, если иметь в виду, что это он назначил ночное свидание, а не ему, и уж тем более не Генеральная прокуратура.

— Я постараюсь все понять правильно, — поощрительно кивнул ему Турецкий.