Тень гоблина

Когда Кирилл Вениаминович наконец добрался до своего кабинета, который, как и подобает финансовому ведомству, располагался в некотором отдалении, у дверей двое рабочих в синих спецовках старательно снимали со стены вывеску с именем и фамилией теперь уже бывшего владельца кабинета.

— Мишка, а кто он такой этот Мудадохов? Фамилия какая-то чудная, не то бурятская, не то казахская, — подавая гербовую рамку, спросил совсем еще молодой усатый работяга.

— Музадохов, грамотей хренов! И чему вас только в этих колледжах учат! Названий громких понавыдумывали, а по сути как были «пэтэухами», так ими и остались, — и, машинально смахнув пыль с рамки, безразлично добавил. — А кто ж его знает, видать какой-то московский жучок. Тебе-то что за дело? Ты, знай, саморезы крути. Да пробки, пробки куда ты, раззява, выкручиваешь, может, к вечеру новую трафаретку вешать придется.

Кириллу Вениаминовичу хотелось властно, до петуха в голосе, крикнуть: «Это я Музадохов! И не вам, недоумки, полоскать мою древнюю фамилию!», но вместо этого он еще сильнее втянул голову в плечи и бочком просунулся в некогда принадлежащий ему кабинет.

На одного маленького человека в стране стало больше.

В уютной небольшой каминной, на удобных креслах вокруг продолговатого журнального столика, сидели четыре человека. Судя по утомленным лицам и по тому, как время от времени они вставали и прохаживались по комнате, пытаясь размять затекшие от долгого сидения ноги, можно было догадаться, что народ томится здесь уже не час и не два.

— И все-таки давайте итожить, — настойчиво предложила единственная в компании женщина, обликом и манерами очень похожая на своего державного отца. Как будто некий дух облегчения осенил ее собеседников, они одобрительно закивали, приготовившись выслушать резюме. — Ну и прекрасно. Значит вы, Михаил Львович, согласны с кандидатурой Пужина?

— В принципе да, на этом этапе он наиболее предпочтителен и уж ни в какое сравнение с нашим генералом не идет, хотя…

— Не с нашим, а с вашим, — перебил его долговязый, рыжеголовый господин, с лицом, отдаленно смахивающим на Гитлера. — Нам только еще раз не хватало прихода в Кремль этого самовлюбленного истерика. Достаточно и тех трех месяцев, когда он тут всех доставал своим дурковатым рыком…

— Генерал такой же мой, как и ваш, уважаемый Гол Владленович, — взвился, не сдержавшись Амроцкий, — и не будь его на том этапе, неизвестно еще, где бы мы сейчас все были! И давайте без мелких подначек, момент не совсем подходящий. Да, уважаемая, Наталья Николаевна, я еще раз подтверждаю, что солидарен с Голом Владленовичем и наиболее подходящим кандидатом в преемники на сегодняшний день считаю Пужина…

— Вы уж простите, может, я чисто по-женски чего-то недопонимаю, только странно, отчего это вы, Михаил Львович, все время, как заведенный, повторяете «на сегодняшний день», «на этом этапе»? Если вы в чем-то сомневаетесь, тогда давайте соберемся в другой раз, поищем более достойных, а если нет, тогда зачем же дергаться туда-сюда? Ведь именно с вашей подачи мы носились с генералом, как дурак с писаной торбой! И Совет национальной стабильности ему, и ранги помощников и советников, и постоянное членство в добром десятке международных комитетов и комиссий, а в итоге что? Хамство и черная неблагодарность! А главное, как он, подонок, мог желать смерти Отца, и притом, не таясь, не скрывая этого, обсасывать его болезни! Мразь! — Лицо Наталии побагровело от гнева, казалось, еще немножко, и она с кулаками бросится на Амроцкого. Но, в отличие от отца, она еще могла держать себя в руках и усилием воли подавила эту нечаянную вспышку. Да и перед кем метать молнии! Набрав полную грудь воздуха, она с шумом выдохнула его через нос: — Хорошо. Хотя хорошего, конечно, мало. Однако мои эмоции к делу не относятся, если мы убедимся в необходимости передать наше дело генералу, да хоть черту лысому, мои сантименты тому помехой не станут. В одном я уверена — спешить надо. Мы и так слишком много времени пустили псу под хвост. После генерала не менее полугода просеивали сквозь разные сита десятки других претендентов, наконец вроде забрезжил свет в конце этого дурацкого тоннеля, а вы, Михаил Львович, опять пытаетесь прятаться за свои «этапы» и, уж простите, вечные еврейские сомнения. Хватит. Если мы сейчас принимаем консолидированное решение, то это сегодняшнее решение и станет завтрашним днем для всей страны. Времени в обрез: не более полугода, так что я жду от каждого, подчеркиваю, от каждого, персонального решения. Договоримся — обратного хода не будет! Потом надо иметь в виду, что мне понадобится неделя, а может, и больше, чтобы подготовить маму, и уже только после этого вдвоем с ней начать осторожно и не спеша подводить отца к принятию этого важнейшего для него решения. А это, боюсь, может растянуться и на месяц, и на два, и на три, а может, и более. Так что давайте решать. Эдуард Валентинович, — обратилась Наталья Николаевна к сидящему рядом с ней летописцу Царя, щуплому невзрачному человеку, претендующему на роль её будущего мужа, — посмотри в свои записи, на чем мы при обкатке Пужина больше всего спотыкались?

— Да здесь и глядеть не надо, при всех поворотах всплывали всего два вопроса, — монотонным голосом ответил суженый, — первый, кагэбешное происхождение, и второй — возможность появления компромата времен работы в мэрии Ульянограда. Конечно, комитетское прошлое, — все так же монотонно продолжил Эдуард, — с точки зрения полноценного пиара, вещь проигрышная и ни в какое сравнение не идет со славой боевого генерала, миротворца и рачительного хозяина. Здесь есть над чем подумать…

— Нет уж, Эдуард, в этом деле не все так прямолинейно, — перебил его Гол Владленович, — может, для каких-то двух-трех сотен тысяч интеллигентов гэбэшное прошлое и покажется каиновым пятном, но не в целом для всего народа. Именно комитетчику народ, скорее всего, и поверит…

Голос «Ржавого Голика», как его в свое время метко окрестил Плавский, звучал излишне натянуто и недружелюбно, что не ускользнуло от чуткого уха Амроцкого: «Да, хорош союзничек! Он бедному Эдику увод Доченьки никогда не простит. Хотя мне какое дело! Да хоть глотки себе поперегрызайте, мне все будет в лыко», — а вслух произнес: — Гол Владленович прав, ген стукачества в наших согражданах так и не подавлен ни временем, ни материальным благополучием, так что сын стукача и внук стукача предпочтут последователя железного Феликса, это уж точно…

— Опасаться не выборов надо, — как бы не замечая реплики Амроцкого, продолжил Гол, — опасность будет нас подстерегать после вступления в должность нового хозяина страны. Где гарантии, что он, как человек системы, не потащит за собой своих? А что там за люди, не мне вам рассказывать. В целом я с кандидатурой согласен и даже был, так сказать, инициатором, знаю его не первый год и о неблагодарности с его стороны ни разу не слышал. Главное, он волевой и умеет держать слово, все остальное нарастет.

— Может, волевые качества в данном случае как раз и не столь важны, — мягко вставил, дождавшись паузы, Амроцкий. — Вот в этом, уважаемая Наталья Николаевна, как раз и заключаются все мои сомнения. Уж очень ответственно, ошибешься и прежде всего сам себя живьем закопаешь. Волевой, честный! Все это, конечно, хорошо, но вздорный и самовлюбленный дурак в погонах может быть более полезным и покладистым при определенных, а главное, критических обстоятельствах. Где гарантии, что он не взбрыкнет, вместе со своей волей, и не откажется выполнять наши условия?

— Наталья Николаевна, — видя, что она опять начинает закипать, хрипловато остановил ее Гол Владленович, — если позволите…

— Да, конечно…

— Это смотря что заложить в условия, которые мы ему предложим, если вам хочется стоя за его спиной рулить государством и чувствовать себя заправским кукловодом, тогда да, ни чести, ни воли такому человеку иметь не надо. Да, для безропотной марионетки наш кандидат не годится, как, кстати, и тот же генерал. — И видя, что Амроцкий дожидается малейшей паузы, чтобы его перебить, Гол предостерегающе поднял правую руку. — Одну минуточку, дайте мне закончить. Если же мы ему доверяем и предлагаем ограниченную самостоятельность в единой команде, сами при этом от активной политической деятельности устраняемся и собираемся заняться какими-то своими крупными и нужными для страны проектами, тогда дело другое, здесь и воля, и честность, и все прочие, так называемые, положительные качества понадобятся. Мне кажется, это абсолютно обоснованно.