Срочно, секретно...

Абдуллах, заискивая, принес старику термос с кипятком. Нюан не замечал его. Лицо замкнулось.

Дорогой товар, изъятый из тайников и пачками сложенный в пластиковый мешок с грузилом, полетел за борт. Куплено, оплачено — и владелец вправе распоряжаться им по усмотрению. Как и пустой бутылкой из-под виски, которая булькнула следом.

Цзо протянул пачку банкнотов. Рука не дрожала. Влажный ротик все еще жевал, теперь — кусочки шоколада.

Кто-то нажал на большой палец его ноги, когда старик вернулся на борт «Морского цыгана». Скосив глаза, различил жену рулевого.

— Хозяин, — шепнула женщина, — муж говорит, что ему понравилась сказка, которую ты рассказал малайцу. Про По Куньи, который только и мог оторвать крыло у цикады. Красный, говорит муж, может повторить это. А Абдуллах знал об этой встрече и сказал мужу: становись на первую вахту, второй не будет. Муж думал, что малаец, как всегда, подшучивает над ним...

— Красный! Эй, Красный! — крикнул Нюан и, не дождавшись ответа, снова полез на чужой борт.

Мокены ставили паруса на своих джонках — предчувствовали ветер. На востоке небо заметно желтело. Море тоже светлело, обретало зеленоватый оттенок. И, словно в далекой молодости, хозяина «Морского цыгана» охватило нетерпение: быстрее, солнце!

На мгновение показалось, что вместо предрассветного моря перед ним изумрудные чеки с рисовой рассадой, каналы и протоки, вспухающие в одном дыхании с Меконгом. Голуби и чайки, утки и болотные выпи над дельтой, тяжелый галоп буйволов, вспугнутых подвесным мотором плоскодонки... Разбросанные на полях могилы предков, похожие на осевшие в трясину цементные сампаны без мачт. Родная земля, незабываемая дельта, страна отцов, куда ему, изгнаннику, не вернуться.

Старик ощутил прилив ярости. Он спрыгнул в кокпит катера. Матрос в белой робе возился с проводкой возле аккумулятора. В дверь каюты хозяин «Морского цыгана» увидел Цзо и Красного, разглядывавших на экране видеомагнитофона какого-то человека — в лицо, со спины и в профиль. Он расхаживал в толпе оборванцев, которые слушали, сводя брови, как это делают крестьяне, пытаясь сосредоточиться. Это были таиландцы, и они вопреки тому, что впитывалось веками в плоть и кровь, ни разу не улыбнулись.

— Запомните, главное, походку, — говорил Цзо. Свисавший из-под воротничка его гуаяберы замочек почти купался в стакане с виски на ковре. Цзо полулежал, нажимая на клавиши аппарата. — По походке вы выявите его в любой толкучке. И постарайтесь, пока не встретитесь с этим типом, не воспроизводить его в памяти. Любая попытка вспомнить его вообще, просто так, может разрушить образ...

— Оружие?

— Я хотел бы, чтобы оно подбиралось в соответствии с задачей, дорогой мистер Йот, а также вашими психологическими особенностями, конкретной обстановкой. Мы должны отдавать себе отчет в том, что требуется: тяжелое ранение, контузия или смерть...

Отхлебнув, Цзо вытянул из-под диванчика атташе-кейс из крокодиловой кожи, стукнул застежками. На зеленоватом бархате обивки лежал браунинг.

— Компактная модель. Тринадцатизарядный. Калибр девять миллиметров. Ход спуска мягкий, но не слабый... Не боится воды. Достаточно легкий. Устраивает?

Красный взвесил на ладони браунинг, снова положил в атташе-кейс. Задрал подол тенниски, вытянул из-за брючного ремня солдатский кольт, уронил на ковер. Вытряс и со стуком загнал опять обойму в рукоятку браунинга. Сунул оружие за пояс, одернул рубашку.

— Красный, эй, Красный! — окликнул хозяин «Морского цыгана».

Майкл Цзо резко повернулся, привстал на коленях.

— Я говорю, братья, пора расходиться. Рассвет...

Голос Нюана звучал глухо, бесцветно. Перед ним словно был император Сюань, которого он, По, бедная обезьянка перед пастью тигра, сейчас сметет вместе с дорогим катером, виски, матросами, чтобы этот хам не считал, что ему все дозволено. Море развязывает и не такие узлы. И тогда и он, хозяин «Морского цыгана», и Красный, видимо, крепко прижатый Майклом Цзо, будут жить, как жили.

— Красный, — едва слышно в ухо ему говорил старик, пока малаец и матросы с катера отдавали концы. — Ты помнишь про свой подарок?

На корме «Морского цыгана» в укромном рундуке ждал своего часа американский гранатомет. Два года назад Йот уступил его старику в обмен на медикаменты и убежище: сампан Нюана, укрывшийся на мелководье среди коралловых рифов близ берега, заросшего мангровыми деревьями, послужил тогда лазаретом для шести человек «братства» Красного. Все имевшиеся двести штук 40-миллиметровых гранат можно было за полминуты высыпать на катер.

Солнце взошло. Мелкая рябь колыхнула джонки мокенов, которые двинулись, раскинув рваные паруса. Казалось, не слабый порыв давит на коричневые крылья гигантских бабочек, а они тянут за собой ветер. Мощный катер, взревев мотором, окутался синим выхлопом, осел кормой в пену, поднятую винтом, и выпрыгнул на глиссирование, потащив по зеленой воде седые усы буруна.

— Нет, — сказал Йот, — нет...

— Ты не боец, Красный!

— Нет, — твердо ответил старику Йот.

2

Хлюпая на короткой волне, «Морской цыган» держал курс на северо-восток. Аромат тиковых досок палубы, на которых вытянулся в тени надстройки Йот, щекотал ноздри. Сверив по компасу направление на Мекку, малаец, полузакрыв глаза и вывернув ладони, творил молитву. Рулевой тычками в штурвал подправлял ход, сидя на корточках и поглядывая через дверь рубки. Из-под махровой тряпицы, кутавшей голову, сверкали глаза. Яркое, бесцветное солнце сплавляло воздух и море в единое раскаленное вещество.

Трое суток хода до места высадки давали Йоту долгожданную возможность отоспаться и оглядеться. Два дня перед этим он практически не смыкал глаз. Усталость тяжелила веки, вжимала голову в надувную подушку, брошенную Нюаном из надстройки, где он готовил еду. Несло дымком очага и керосином, запахами разваренного риса и лангуст с молодыми побегами бамбука.

Хозяин «Морского цыгана» готовил только себе. Надстройка служила ему домом, куда матросам ход заказан. Спали они, где удобнее спалось, и ели, что прихватывал с берега каждый. Лишь пресная вода в пластиковых канистрах считалась общей. Нюан был буддистом, Абдуллах — мусульманином, мокен с женой поклонялись воде, огню и небу, поэтому составить семью, как это складывалось на каботажных джонках и сампанах, они не могли, Йот не имел съестного вообще.

Но не о еде были думы. Томило: узнал или нет его Цзо? Ловушка, в которой Йот оказался, в конечном счете распахнется, если он, Йот, оплатит свободу той ценой, которая назначена. Однако, ставя капкан наугад — кто попадет из морского «братства», неважно, лишь бы попал, — Цзо, возможно, если он вспомнил настоящее имя Йота, выиграл. Он получал возможность манипулировать Йотом сколько захочет, ибо в этом случае знал, что у Йота есть брат, единственный родственник в этом мире. Брат, с которым в огромном Бангкоке может случиться все, что угодно. Так вспомнил или не вспомнил?

...Летом 1973 года рядовой войск особого назначения Палавек, как звали до 1979 года Йота, щурясь на утреннем солнце, доедал вторую пиалу кенсонпа — рыбного супа в передвижном ресторанчике на рынке лаосского города Луангпрабанг. Двое других солдат предпочли курицу в красном соусе, поправляя мешавшие есть длинные козырьки зеленых бейсбольных кепи с фиолетовыми надписями «Тайская армия», они рвали зубами жгучее мясо посреди базарной толкотни. Карабины, пояса с подсумками, флягами и лопатками, против обыкновения, побросали без присмотра там, где среди расплющенных сигаретных коробок и бутылочных пробок ползали бесштанные дети. Война для троих кончилась, каждый на свой вкус наслаждался благами мира.

Палавек и с превосходством, и с завистью наблюдал за товарищами. Крестьяне, чьи родители задолжали ростовщикам, перекупщикам и банку, они-то хорошо знали, чего хотят. В нагрудном кармане лежал в целлофане чек на тысячу двести долларов — 24 тысячи бат! Куча денег составляла годовое жалованье за «труды» в лаосских горах.