Операция "Кеннеди" (СИ)

— Так что, как видишь, статью эту мог написать кто угодно, — сказал Шайке Алон, — скорее всего, ее написали наши конкуренты, чтобы нас подставить.

— А в Гонконг его послали тоже наши конкуренты? — спросил я.

— Не знаю, кто посылал его в Гонконг, — ответил Алон раздраженно, — явно, что не мы, и не "Вестник". Возможно, будет еще расследование обстоятельств его гибели, и мы все узнаем. Но, во всяком случае, печатать этот материал ни "Мевасер", ни "Вестник" не имеют права, так как не доказано его авторство, и с этим тоже могут возникнуть юридические проблемы...

Это уже была непристойная чушь. Ежедневно и в "Мевасере", и в "Вестнике" публикуются десятки статей, присланных со всех концов земли по каналам модемной связи, и любую из них можно точно так же подделать, но никого и никогда это не удерживало от публикации. Спорить тут было бесполезно.

— Я понял вас, господин Алон, — сказал я, насколько мог, спокойно и сухо. — Что ж, вам придется перепечатывать этот материал из других изданий. Извините за отнятое время.

С этими словами я поднялся и, еле сдерживая переполнявшее меня бешенство, направился к выходу.

— Его нельзя печатать! — воскликнул мне вслед Шайке Алон с нотой истерического от чаяния в голосе. — Слышишь, нельзя! Это фальшивка!.. У тебя договор об эксклюзиве! Тебя уволят.

— Это не моя статья, а Матвея, — ответил я, не оборачиваясь. — Пусть его уволят. Статья, которая стоила ему жизни, будет напечатана. Не в израильской прессе, так в иностранной. Даже если вы предпочитаете остаться при своих уютных мифах. Извините еще раз за беспокойство.

КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ

АЭРОПОРТ КАЙ-ТАК, ГОНКОНГ

1 января 1996 года

04:12

В тот час, когда самолет компании Cathay Pacific, следующий рейсом из Сингапура, стал заходить на посадку, до рассвета было еще далеко. Биньямин Арбель сколько ни силился рассмотреть в иллюминатор очертания Каулуна, не мог ничего увидеть, кроме россыпи далеких огней внизу. Разноцветные пятнышки света с равным успехом могли бы быть окнами гонконгских полуночников, уличными фонарями или отблесками автомобильных фар. Лермонтова Арбель не читал, так что никакого воспоминания насчет дрожащих огней у него не возникло. Он только отметил про себя, что скоро уже пенсия, а с этой интересной работой, черт ее дери, мира не видел совсем. И даже после ухода со службы его ждет не отдых, как всех нормальных людей на государственной службе, а новая карьера — то ли в бизнесе, то ли в политике. Неправильно я живу, подумал Арбель, жизнь уже скоро кончится, а я этого, наверное, и не замечу.

Самолет с глухим стуком приземлился; теперь уже в иллюминатор было видно и освещенное изнутри призматическое здание аэропорта, и ряды новостроек позади него, и пересеченную отражениями взлетных огней черную океанскую рябь.

Пассажиры стали просыпаться, складывать свои китайские газеты, доставать сумки и дипломаты из багажных отделений. Среди поднявшейся суеты трое спутников Биньямина выделялись не только своим европейским видом (кроме них, самого Биньямина и случайного британского бизнесмена в самолете летели одни китайцы), но в особенности — совершенной своей невозмутимостью. Сложив руки на коленях, они бесстрастно глядели на остальных пассажиров, копошащихся между креслами. Со стороны можно было подумать, что эти трое просто спят с открытыми глазами. А может быть, они и в самом деле спят, подумал Арбель. Что ж не выспаться, столько всего впереди.

В зале прилета израильтян встречал чиновник колониального правительства. Через дипломатический коридор он провел их на крытую стоянку, где черный лимузин дожидался со включенным мотором. Арбеля пропустили в машину первым, и он устроился сзади, рядом с щуплым седым китайцем, который осмотрел каждого из гостей пристально и не слишком доброжелательно. Последний из спутников Арбеля хлопнул дверью, чиновник сел рядом с шофером, и автомобиль тронулся.

— Мне неприятно вам об этом говорить, мистер Арбель, — повернулся к Биньямину пожилой китаец, сверкнув очками в отраженном свете рекламного щита. — Но правительство Ее Величества относится к последним событиям с исключительной серьезностью. Когда мы рекомендовали правительству оказать содействие операции "Кеннеди", в сентябре... — он посмотрел на часы. — В сентябре уже прошедшего года... то упоминались некоторые гарантии израильской стороны. Все эти гарантии были нарушены...

— Глубоко сожалею об этом, господин Ли, — ответил Арбель с достоинством. — Я привез вам извинения главы правительства. Увы, операция вышла в определенный момент из-под нашего контроля...

— Мы так и поняли, — перебил его китаец. — Поэтому нам пришлось взять ее под собственный контроль. Несколько часов назад служба безопасности Ее Величества приступила к осуществлению нашей собственной операции "Кеннеди-II".

— Что вы хотите этим сказать? — упавшим голосом спросил Арбель.

— Я хочу сказать, что все наши прежние договоренности утратили силу, — спокойно ответил господин Ли. — Вероятно, вам не было даже смысла сюда приезжать...

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. АЛИНА

XXXI

Когда я закрывал за собой дверь, Шайке Алон и Амос Нойбах смотрели на меня с одинаковым выражением вековой еврейской скорби на лицах. Миновав приемную, где, недавно еще такая дружелюбная, Ривка теперь даже не подняла на меня глаза, погруженная без остатка в телефонные разговоры о своем, о девичьем, я вышел на лестницу. Спустился на два пролета, минуя портреты отцов-учредителей газеты и факсимильные копии старых обложек под стеклом. Вышел на задний двор и машинально направился к воротам, не совсем понимая, к кому мне теперь идти и что делать. "Вестник" статью Матвея явно не опубликует: если бы Гарик мог принять такое решение самостоятельно, то он не послал бы меня на ковер к Алону. Отнести эту статью в "Аелет аШахар" было бы, наверное, самым лучшим решением, даже если это дало бы моим нанимателям повод меня уволить за нарушение корпоративной лояльности... Хреновый повод на самом деле. Материал Матвея попал в мою почту не по служебным каналам, так что передать его для публикации в любое издание — мое законное право. Я в данном случае действую не как сотрудник "Вестника", а как душеприказчик своего покойного друга. Он просил меня, чтобы эта статья была опубликована, я честно предоставил ее для этих целей "Мевасеру" и "Вестнику". Если они отказываются, то моя обязанность — передать ее в другие издания. Если меня попытаются за это уволить, то любой адвокат по трудовым спорам заставит их передумать. С другой стороны, смертельно не хотелось идти сейчас к Шмуэлю Пирхия, затевать какие-то разговоры во вражьем стане без всякой гарантии, что я не встречу там такой же реакции, как у Шайке Алона... Пожалуй, надо переговорить еще раз с Гариком, а потом отправлять материал в Москву. Я брел к машине, глядя себе под ноги, и настроение мое с каждым шагом все ухудшалось.

Машинально я запустил руку в карман армейской куртки, чтобы достать ключи от "фольксвагена", но пальцы не успели коснуться брелка...

— Не пугайтесь, господин Соболь! — прозвучал уверенный голос слева от меня и одновременно обе моих руки чуть повыше запястья оказались в железных тисках. Я медленно повел головой. Два огромных жлоба, возвышающихся над моими метром восмьюдесятью пятью, в одинаковых синих спортивных куртках ответили на мой молчаливый вопрос взглядом, не заставляющим сомневаться в серьезности их намерений. Тот, что справа, снял у меня с плеча М-16.

— И что же я должен делать? — спросил я как можно спокойнее.

— Ничего, — ответил тот, что слева. — Вы просто пройдете с нами вон к той машине, — он кивнул в сторону стоящего на паркинге фургона GMC, — и мы вас подвезем.