Остров Сердце

Каленин Веру оглядел мельком, отметив про себя странность выбора устроителей конкурса. Девушка была одного с ним роста. Вздернутый нос, на лице бестолковая россыпь веснушек, очень, кстати, похожих на те, что украшали физиономию самого Каленина. Волосы гладко зачесаны и собраны в узел на затылке. Да и одета – не пойми как: в холщовый балахон, который скрывал любые намеки на фигуру, отчего и так-то не слишком упитанная девица казалась существом бесполым или скрывающим какой-то телесный изъян.

Одним словом, Вера Каленину не глянулась. И он хотел уже двинуться дальше, чтобы поскорей со всеми родственниками обменяться дежурными приветствиями, только вдруг будто потянуло его еще раз в Веркину сторону взглянуть. Взглянул, и почудилось ему, что полыхнули в глазах девушки какие-то загадочные огни: только что были глаза синевато-серыми, как дым от вечернего костра, а тут вдруг за секунду антрацитово почернели. Был у Верки такой дар – расширять зрачок до невиданных размеров, отчего глаза в мгновение превращались в абсолютно черные.

А Вера брызнула черным огнем и, подперев бока, медленно двинулась на гостя невиданным для деревни ходом – покачивая бедрами и выбрасывая ноги вперед, словно ступала на невидимую линию, которая вела от нее прямо к Беркасу. Так ходят на подиуме – а здесь такого шага отродясь не видали…

Она вплотную приблизилась к дорогому гостю, постояла, вглядываясь огромными глазищами, которые снова поменяли цвет – теперь они были светло-серыми, как утренний волжский туман. Затем грациозным движением вынула шпильку, отчего густые русые волосы рассыпались по плечам, и неожиданно сильным красивым голосом произнесла:

– Что ж вы, Беркас Сергеевич, вид делаете, что мы с вами и не знакомы вовсе?

Беркас от неожиданности отпрянул и открыл рот. А Верка сделала еще шаг, подошла так близко, что Каленин почувствовал травяной духман ее волос, и с показной обидой сказала:

– А я уж забоялась, что не приедете к нам на Сердце, как обещали!

Родькина жена охнула и беспомощно опустилась на стул. Сам Родька судорожно крутанул головой, порываясь что-то спросить, но проглотил накатывающий вопрос. Другие родственники, сидевшие рядком за столом, дружно замолчали и, не скрывая своего любопытства, стали напряженно ждать развития неожиданного сюжета.

А Верка, доигрывая сцену, сделала озабоченное лицо и добавила.

– Вы, Беркас Сергеевич, с ними больше не тягайтесь по этой части! – она кивнула на стол, где стояли запотевшие бутылки водки. – Им выпивать – дело привычное, а вам – мука горькая!

– Эй, девонька! – одернул Верку дядя Коля. – Яйца курицу не учат!

– Знаете что, – продолжила та, как ни в чем не бывало, – вам, Беркас Сергеевич, сейчас поправиться бы надо! Потом – ни-ни! А сейчас надо! Знаю, что говорю!

Родька поборол, наконец, накативший столбняк и сумел выдавить:

– Ты спятила, что ль? Ты что несешь-то? Кому поправиться, а? Ты вообще знаешь, с кем говоришь, а?!

Но Верка, не удостоив его взглядом, ответила:

– Как не знать?! Не чужие, чай!…Ты, дядя Родион, зачем человека мучаешь? Знаешь ведь, как пособить?

Верка говорила, как заведено на Сердце: спрямляя слоги и жестко произнося шипящие. У нее получалось не "мучаешь", а "мучишь", звучало не "знаешь", а "знаш". Оттого сцена, и так-то нелепая, выглядела откровенным фарсом.

Беркас во все глаза смотрел на Веркины выкрутасы, силясь понять смысл происходящего. Талант несомненный: если и переигрывает, то самую малость, заметную только опытному глазу. Для театрального этюда – на твердую четверку! Понять бы, к чему это… Он уже собрался осторожно рассмеяться, как девушка подошла к столу, налила полную стопку водки, наколола на вилку сочащийся рассолом огурец и протянула Каленину:

– Выпейте, Беркас Сергеич! А то недолго и сердце сгубить. Наши-то меры не знают…

Тут Каленин явственно увидел, как девушка умоляюще подмигнула ему: мол, давай, помогай скорей! включайся в игру, что молчишь, как пень!?

Не очень понимая, зачем он ведется на непонятный каприз, Каленин вымученно улыбнулся и махнул рукой, мол, была-не-была! Потом взял рюмку и, преодолевая накатившую от запаха водки тошноту, сказал:

– Как думаешь, Родион, поможет?… Так сказать, подобное подобным!…

– Это из Булгакова, – заботливо пояснила присутствующим Верка.

– Из кого? – Родион беспомощно смотрел на жену, ожидая поддержки, но та, окаменев, сидела на стуле, не сводя с Беркаса и Верки распахнутых до боли глаз.

Беркас медленно выпил, хрустнул огурцом, продышался малость и сипло пояснил Родьке:

– Писатель был такой.

– Беркас Сергеич меня к конкурсу в Москве готовил, – с гордостью сказала Вера и опять умоляюще стрельнула глазами в сторону Каленина. – А там же надо начитанность показать. Вот мы и придумали игру: я ему что-нибудь из Пушкина прочту…

– … а я ей из Воннегута, – подыграл Каленин и тут же внутренне укорил себя за это. Ведь совсем недавно похожая литературная игра сблизила его с черноглазой красавицей Асей. Осенью они собирались расписаться, и Беркас очень расстроился, когда узнал, что Ася не сможет поехать с ним на Сердце по причине большой занятости на работе в Генпрокуратуре. А поехала бы, глядишь, и не было бы вчерашнего конфуза и сегодняшних мучений…

От грустных мыслей его отвлек дядя Коля Живописцев, который нарочито громко и осуждающе кашлянул: фамилия американского писателя ему явно не понравилась.

– Я ведь доктор филологии… – поспешно уточнил Беркас.

Тут дядя Коля снова кашлянул, уже одобрительно, демонстрируя уважение к профессии земляка.

– Так вы, – изумился Родька, потирая травмированный в детстве висок, – вы что ж, еще в Москве? Это самое…

– В Москве, дядя Родион! – подтвердила Верка. – В столице!… – И, будто решившись на что-то важное, добавила: – Беркас Сергеич! Что ж мы с вами? Неужто станем голову людям морочить? Не чужие же нам: и дядя Родион, и тетя Лиза… Говорите уж все, как есть. Что в Лондон вместе летим, и вообще.

Верка снова ободряюще подмигнула Беркасу.

– Что значит вообще?! – поперхнулся Каленин. – Какой Лондон? Может, хватит людям голову морочить?! – обратился он к Верке. Непонятная шутка явно вышла за допустимые границы, и Беркас уже пожалел, что подыграл коварной девице. – Ни в какой Лондон мы с этой девушкой не летим! – обратился он к присутствующим. – И вообще… – он замолк, чувствуя, что его слова звучат как запоздалое оправдание.

Все смотрели на него с откровенным удивлением и плохо скрываемым недоверием.

– Земляки сердешные! – высказался, наконец, дядя Коля, придвигая к себе открытую Веркой бутылку. – Я так скажу: не нашего ума это дело. Ты, Вера, зря так – сразу все на публику вывалила. Это дело ваше личное. Интимное даже! А ты, Беркас Сергеич, мужскую долю держи, раз так вышло.

– Да что вышло? Что? – возмутился Каленин, медленно начиная осознавать, что по уши вляпался в дурацкую историю. Он сердито двинулся в сторону Верки, а та опасливо попятилась к двери.

– А то! – веско ответил дядя Коля, реагируя на риторический вопрос Беркаса. – Было и было! Там, в столице, и не такое случается. Ты, кстати, женатый будешь, Беркас Сергеич, али как?

– Али как, – буркнул Каленин, и тут же смущенно пояснил, опять вспомнив свою Асю: – Разведен… пока. К чему это ты, дядя Коля?

– Да так! Если разведенный, то это, конечно, иной разворот. Разведенному вроде как можно! Но все одно, вы это, не выставляйтесь напоказ со своим… знакомством. В Лондоне – пожалуйста, – дядя Коля сурово взглянул на Верку. – А у нас тут, на Сердце, не надо бы… Не принято тут! Все-таки возраст у тебя, Беркас Сергеевич! Да и временный ты на острове человек: сегодня тут, а завтра ищи тебя на просторах Отечества или в заграницах. А девке жить…

– Вы что, с ума посходили?! – взорвался, наконец, Беркас. – Пошутила она! Прикололась! Зачем, ума не приложу!… Вера! Скажите же им, в конце концов, и перестаньте дурака валять!