Джек и Джилл

Глава 9

Какое-то физическое отличие, выделяющее убийцу среди прочих людей, наверняка существовало. Я был почти уверен, что от этого обстоятельства и следует отталкиваться.

Этим же днем мы с Сэмпсоном решили снова выйти на улицу, на этот раз в район новостроек Нортфилд-Вилледж. Вашингтонские газеты и телевидение не сильно встревожились по поводу убийства маленькой чернокожей девочки на юго-востоке. До Шанел Грин никому не было дела: все средства массовой информации смаковали смерть сенатора Фитцпатрика от рук таинственных преступников, называющих себя «Джек» и «Джилл».

Убийство у школы Соджорнер Трут никого не интересовало. Кроме меня и Сэмпсона, видевших изуродованное тело Шанел и беседовавших с ее убитыми горем родителями. Теперь следовало поворошить уличные источники информации среди их соседей и других жителей квартала. Пусть все видят, что мы постоянно находимся на улице.

– Я чертовски люблю хорошие убийства. Таскаешься по мерзким грязным улицам в противную сырую и холодную погоду… – высказал свое мнение Сэмпсон, когда мы проходили мимо черного «джипа», принадлежащего местному наркодилеру. Изнутри внедорожника грохотал, захлебываясь басами, «рэп». – Обожаю страдания, вонищу и такие вот отвратительные звуки. – Лицо его при этом сохраняло бесстрастное выражение. Он был выше всего окружающего и просто как бы констатировал факт.

Для тепла он одел под пальто шерстяную водолазку с надписью, как нельзя лучше подходящую по всей обстановке сегодняшнего дня: ДЕРЬМА НЕ ПРЕДЛАГАЮ, САМ ДЕРЬМО НЕ ЕМ, В ДЕРЬМОВЫХ ДЕЛАХ НЕ УЧАСТВУЮ. Лаконично. Емко. И вполне в духе Джона Сэмпсона.

Последний час или около того никто из нас не был настроен на пустую болтовню. Пока что дела наши складывались не блестяще, но мы привыкли к неудачам, часто сопровождающим Работу детектива.

Человек-гора и я появились на Капитолийском городском рынке в четыре часа дня. «Кэп» всегда славился, как излюбленное место встречи жуликов всех мастей с 8-ой улицы. Рынок представлял из себя скопище подозрительных, пользующихся дурной славой и наводящих тоску, универмагах с уцененными товарами.

«Гвоздь» распродажи обычно рекламируется с помощью розового мела, которым название товара пишется прямо на одной из серо-голубых блоков стены. В тот день «меню» предлагалось следующее: холодное пиво, сода, настойка подорожника, свиные шкуры и лотерейные билеты. На десерт рекомендовались тампаксы. Из этого, как видно, и должен состоять ваш ежедневный сбалансированный завтрак.

Наше внимание привлек экстравагантный молодец в плотно прилегающих к лицу узких солнцезащитных очках, бритый наголо, но с козлиной бородкой, стоящий возле «Кэпа». Рядом с ним отирался еще один тип, видимо, приятель первого. Изо рта у него, на манер сигары, торчал шоколадный батончик. Бритоголовый зажестикулировал, давая нам понять, что ему есть что сообщить, но разговор состоится не здесь.

– Ты доверяешь этой шпане? – удивился Сэмпсон, когда мы отошли на некоторое расстояние. – Алвину Джексону?

– Я верю абсолютно всем, – подмигнул я Джону, однако никакой реакции с его стороны не последовало.

– Тебя совсем затрахали, Шоколадка, – вздохнул он, серьезно взглянув на меня из-под полуопущенных век.

– Пытаюсь сделать хоть что-то полезное.

– По-моему, это уже чересчур. Смотри, не перестарайся.

– Но ведь именно за это ты меня и любишь.

– Да, – согласился Сэмпсон и наконец-то его каменная физиономия изобразила улыбку. – «Если любить тебя нехорошо, то я не хочу быть хорошим», – продекламировал он строку из популярной песенки.

Мы встретились с Алвином Джексоном по кличке «Коростель» на углу возле универмага. Иногда мы с Сэмпсоном использовали этого парня, как осведомителя. В общем, он был неплохим малым, но только вел временами очень опасную игру, и жизнь его в один прекрасный день могла оборваться. Когда-то он считался одним из лучших спортсменов школы, но только свое мастерство легкоатлета, как и все остальное, почему-то предпочитал демонстрировать на улице. Сейчас он немного приторговывал наркотиками и травкой. Во многом Алвин так и остался ребенком. А это было для меня очень важно. Общаясь с ним, я смог лучше понимать других детей, которые только хотели казаться «крутыми».

– Япрошанель, – скороговоркой выпалил Алвин, сливая три слова в одно, – вы че, до сих пор не прочухали, кто ее укокошил?

Пальто у Алвина было расстегнуто, что подчеркивало его новый, модный «тюремный» стиль. Самое главное в нем – чтобы виднелось нижнее белье. У Алвина над брюками просматривалась бело-красная полосатая майка. Здесь модники учитывали тот факт, что в тюрьме у заключенного отбирают ремень, и штаны, соответственно, начинают немного спадать. Сейчас Алвин представлял собой характерный образчик местного «стиляги».

– Рассказывай, что тебе известно. Только без дураков, – предупредил Сэмпсон.

– Ты чо, я ж вам помочь хочу, – обиделся Алвин и посмотрел на меня, ища поддержки. Он постоянно тряс головой, и его огромные серьги в виде колец громко позвякивали в наступившей тишине. Алвин сплетал и расплетал свои длинные мускулистые руки и беспрестанно переступал с ноги на ногу, словно исполняя какой-то танец.

– Мы это оценили, – кивнул я. – Не хочешь закурить? – Я протянул ему «Кэмел».

Он взял сигарету. Я сам не курю, но всегда ношу с собой пачку для других. Алвин еще в школе дымил, как паровоз, даже в те времена, когда занимался спортом. Такие вещи запоминаются.

– Эта кроха Шанел, она жила в одном доме с моей теткой. Там, в Нортфилде. Кажется, я знаю, кто ее пришил. Вы улавливаете?

– Пока что да, – сдержанно ответил Сэмпсон, стараясь сейчас быть вежливым. Алвин выкладывал все то, что знал, и уследить за ходом его мыслей смог бы даже человек, имеющий вместо головы кочан капусты.

– Ты хочешь нам что-то показать? – вступил я в разговор. – Или как-то еще помочь?

– Да, я хочу вам показать Чаки. Ну, как, годится? – Он улыбнулся. – Но только потому, что это вы и Сэмпсон. Я пытался достучаться до других легавых. Давно еще. Но они так и не врубились. Так и не выслушали меня. У них, мол, своего дерьма по уши хватает.

Сейчас мне показалось, что я выступаю в роли отца или дядюшки этого строптивого подростка, и несу за него ответственность. Это мне не понравилось.

– Ну, мы готовы тебя выслушать, – спокойно произнес я. – У нас хватит для этого времени.

Сэмпсон и я пошли с Алвином в кварталы Нортфилд-Вилледж. Нортфилд считается самым криминогенным районом вей столице. Но всем, кажется, на это глубоко наплевать. Первое полицейское управление уже отчаялось и перестало сопротивляться. Впрочем, если вы хоть раз бывали в Нортфилде, вы поймете, почему их нельзя за это винить.

Мне казалось, что наше путешествие ни к чему не приведет, однако, раз уж Алвин взялся нас проводить, приходилось пока слушаться его. Я сам удивлялся, зачем я иду за ним?

Наконец, мы остановились, и Джексон обвиняющим жестом выставил указательный палец в направлении желтого кирпичного жилого дома, стоящего в ряду таких же. Здание находилось в полуразвалившемся состоянии и срочно нуждалось в ремонте. Как, впрочем, и все дома по соседству. Над двойными дверями подъезда красовалась табличка с надписью «Строение 3». Лестница выглядела так, словно в ступени несколько раз ударила молния или здесь кто-то долго и методично работал кувалдой.

– Он живет здесь, – сообщил Алвин. – Ну, во всяком случае, раньше жил. Зовут его Эммануэл Перес. Иногда он работает швейцаром в «Феймос». Я имею в виду пиццерию «Феймос». Так вот, этот тип постоянно преследует маленьких детей. Чудак какой-то, а может, просто шиз. Но все равно опасный. Мне от него раньше жутко делалось. И он терпеть не может, когда к нему обращаются «Мэнни». Он Эм-ма-ну-эл, понимаешь ли! И всем твердит об этом.

– Откуда ты знаешь этого Эммануэла? – заинтересовался Сэмпсон.

Неожиданно глаза Алвина Джексона затуманились, а потом взгляд его стал каменным. Он выждал несколько секунд, прежде чем сказать: