Охотник за головами

Кап...

Вторая спичка погасла, и он зажег последнюю. Нагнувшись, он нащупал на полу лужу застывшей крови, присыпанной пылью.

Кап... кап... Капля откуда-то сверху упала ему на руку. Блейк поднял голову и замер, потрясенный тем, что он увидел.

Барабаны заговорили снова.

Теперь их бой доносился сверху, с крыши, отдаваясь эхом в его голове.

Тело свисало с потолка вниз головой, прибитое гвоздями за ноги. Голова отсутствовала – на ее месте торчал белый позвонок, окруженный красным сплетением жил. То, что осталось от человека, еще было одето в алую куртку Северо-Западной конной полиции, и Блейк каким-то образом знал, что это его куртка. «Господи Боже, – подумал он в смятении, – что это та...»

Тук!

Что это?

Тук!

Вот, опять!

Скелеты начали двигаться. Их кости соединялись одна за другой, и вот все черепа разом повернулись и уставились на Блейка.

Инспектор непослушными пальцами расстегнул кобуру и нащупал там только воздух. Его "энфилд" исчез.

Дверь с треском рухнула, и в комнату ввалились пьяные индейцы.

– Он здесь, братья! – заверещал один из скелетов, ковыляя по направлению к Блейку. Его челюсти распахнулись в улыбке, открывая острые белые зубы.

Едва погасла последняя спичка, как костяные пальцы вцепились в ноги Блейка. В бедро ему впились клыки. Отбиваясь изо всех сил, он бросился вперед и нащупал в темноте лестницу.

Скелеты с воем устремились за ним, но он уже был наверху и поднимал тяжелую крышку лаза. Жалобно скрипнув ржавыми петлями, крышка открылась, о он просунул голову наружу. Тут же его окружил грохот барабанов.

Бум... бум... бум... бум...

– Нет! – громко воскликнул Блейк.

Перед ним, скрестив ноги, сидел нагой ашантийский воин. Из всей одежды на нем были только ожерелье из раковин и пояс из леопардового хвоста. Улыбаясь Блейку заточенными передними зубами, он бил колотушкой по барабану, на вершине которого что-то белело.

Блейк ахнул.

Барабанщик бил костью буйвола по его, Блейка, отрезанной голове в белом пробковом шлеме.

Глубоко в горле его родился крик, но он так и не дошел до рта. Чья-то рука ухватила инспектора за волосы и запрокинула голову назад. Блейк ощутил под подбородком острую режущую боль, потом на грудь его хлынул горячий поток. Давясь и задыхаясь, он попытался крикнуть, но звук только метался у него в горле, не в силах вырваться. Последним, что он увидел, был окровавленный нож в руке Гласа Всемогущего.

Бум... бум... бум...

Биение остановилось. Кошмар рассеялся.

Еще раз все закончилось.

Блейк поспешно отвернулся от головы Железного Мальчика. Глубоко вздохнув, он стал считать до пятидесяти и постепенно пришел в себя.

Скалистые горы нависли над Великой Американской равниной. Туман уже унесло ветром, и перед глазами Блейка расстилалась бескрайняя гладь, на которой серебром блестели на солнце сотни маленьких озер. Холмы, леса, болота – все сливалось на этом просторе в единую ровную поверхность.

Внезапно Блейк вспомнил Дженни и ее смеющиеся синие глаза под украшенной кружевом шляпкой.

"Да, – подумал он, – она отличная девчонка. Самая лучшая на всем Северо-Западе".

Эта мысль заставила его улыбнуться.

"Что ж, – решил он про себя, – в конце концов, каждому мужчине нужен ребенок".

Он повернулся и взялся за хлыст. Мгновение спустя Прыжок Оленя ускорил шаг, и скоро сани исчезли в снежной пелене.

"Даст Бог, – подумал Блейк, – буду дома к Рождеству".

НЬЮ-ОРЛЕАН, ЛУИЗИАНА, 1957

На улицах гремел джаз. Ласковый ночной ветерок подхватывал смесь рэгтайма, бопа, буги-вуги и свинга и нес ее над головами участников процессии Марди-Гра [7] , движущейся по Французскому кварталу, – белых и черных, богатых и бедных, богобоязненных и грешных, – и над головами толпы, в восемь рядов запрудившей тротуары. Люди стояли на деревянных трибунах, на стремянках, на кончиках носков. Родители поднимали вверх детей, которые без устали поглощали орешки, попкорн и яблоки на палочке. Мусор сыпался вниз, застилая улицу ковром вместе с конфетти и битым стеклом. Джаз плыл над «царицей Савской» в наряде, украшенном бабочками и улитками; над Кинг-Конгом и дамой червей; над Адамом и Евой с громадными фиговыми листками. Вдали от всего этого – от Ройял-стрит я ее флагами, воздушными шарами и толпами гуляющих, от принцесс и ковбоев, от зулусского короля с его свитой, – джаз затихал, и лишь слабые отзвуки его доносились до окна, забранного стальной решеткой.

В окно смотрела черная девушка. Она была обнажена.

Глаза Кристал затуманились; дыхание со свистом проходило сквозь ее ровные белые зубы. Ручеек пота стекал у нее по спине между лопаток. Тело ее еще вздрагивало после оргазма, и фейерверк, распустившийся над городом огненным цветком, взорвался, казалось, у нее в голове. Она впервые за долгое время чувствовала себя хорошо и спокойно. На миг она подумала, не перенесет ли ее отец теперь, когда ее нет, свои сексуальные домогательства на ее младшую сестру, но она тут же отогнала эту мысль. Откуда-то Элвис умолял ее «Не будь такой жестокой», и она, смеясь, и раскачиваясь в такт, начала ему подпевать.

– Хочешь? – спросил сзади нее голос, заглушая радио. – Это должно тебя освежить.

Кристал повернулась и подошла к стеклянному столику, на котором Сюзанна делила кокаин. Лезвие ножа, разделяющего белый порошок, звякало по стеклу в такт музыке. Закончив, белая женщина скатала в трубочку хрустящую стодолларовую банкноту и подала ее девушке.

Кристал заткнула пальцем одну ноздрю и поднесла трубочку к другой. Нагнувшись над столом, она втянула в себя наркотик, чувствуя, как рука Сюзанны сжимает ее грудь. Ее сосок напрягся и отвердел.

– Охладись, дорогая, – прошептала Сюзанна ей в ухо в то время, как вторая ее рука скользнула между ног девушки.

Кристал содрогнулась – то ли от прикосновения Сюзанны, то ли от действия "снежка". Но ее не волновала причина истомы, омывавшей ее тело, как теплый душ. Немного погодя она закрыла глаза и целиком отдалась ласкам своей напарницы.