Тихие шаги в темноте

В любом случае сейчас мы всё ещё сидим под тем же самым валуном, куда он оттащил меня. Он спит, а я записываю. Я не думал, что мы отошли так далеко от города — он виднеется вдалеке чёрными точками башен и узенькой полоской стены. Вокруг нас сплошная выжженная пустыня с некоторым количеством камней, за которыми можно укрываться от солнца. Думаю, что возвращаться теперь нету смысла — слишком далеко идти, проще найти дорогу и по ней проследовать в столицу. Может быть, хоть там нам объяснят, в чём дело.

Решено, жду, когда мой брат проснётся, собираемся, защищаемся по возможности от солнца и идём в столицу.

Нам повезло, мы нашли дорогу, и теперь двигаемся по ней прочь от нашего города. Так как это основная магистраль между нашим городом и столицей, то, если не сворачивать, мы вскоре должны дойти туда. Часть моих запасов куда-то делась, поэтому мы вынуждены экономить провизию, чтобы её хватило на весь путь туда, а если того потребуют обстоятельства, то и обратно.

Никогда не был столице, как-то не доводилось. Хотя к нам приезжали иногда чиновники и простой люд, якобы погостить, но по ним сложно судить обо всём городе, который управляет страной.

Передвигаемся мы в основном по ночам, включая также утро и вечер, когда солнце ещё не такое ядрёное и не иссушает нас. Здесь ночами холодно, а днём невыносимо жарко; много раз читал о том, что в пустынях такой перепад температур — обычное дело, но никогда не думал, что это настолько неприятно, если не сказать грубее. Днём мы вынуждены просто сидеть в какой-нибудь тени без движения, чтобы не производить лишнего тепла, а ночью должны идти быстро, чтобы не замёрзнуть.

Я несколько раз видел в небе тех летающих существ, но склонен списывать это на миражи и галлюцинации. Брат выглядит плохо — как ни странно, но его не обучили, что делать в подобных ситуациях, поэтому он и я действуем по наитию. Он измождён и постоянно хочет пить, но просит воду редко, стараясь экономить. Вода — это самое важное, что есть сейчас, и она пока у нас есть, что же касается еды, то она почти на исходе, но мы не голодны. Я думаю, что мы нам не стоит пополнять запасы воды — проще дойти.

Это последний привал перед финишной прямой — вдалеке забрезжила точка столицы, и она всё ближе. Сейчас день, мы остановились под тенью самодельной палатки из наших камуфляжных плащей. Поблизости больше нет больших камней, они остались далеко позади, на той половине дороги, которая ближе к городу, из коего мы так опрометчиво ушли.

А может это и не опрометчиво? Может всё, что мы сейчас делаем, лишь на благо нам, нашим родным и близким? Я надеюсь, искренне надеюсь, что это так, и что наше путешествие достигнет своей цели.

Как там сейчас наши родители, что они делают? Мать, наверное, в панике мечется по дому, отец, скорее всего, тоже паникует, но сохраняет спокойствие и чёткость мышления. Наверняка по городу успели расползтись всевозможные слухи и байки. Так уже было раньше, почти такая же ситуация: ребёнок пропал бесследно и без предупреждения. Ворота тогда ещё не закрывались, поэтому была организована целая экспедиция, которая сутки искала его вне стен города. В итоге его нашли, играющим в одном из подвалов. А паники-то было, хотя он всё время был под носом.

На тот случай, на который я собственно и взял этот дневник с собой, я спрячу его не в рюкзаке, а у себя на груди поверх майки. Завтра предстоит последний переход.

Я дома. В смысле не в своём доме, но снова за стеной нашего города, лежу в больнице, иду на поправку. Странно, что я пережил эти несколько дней, которые местами казались сущим адом на земле. До сих пор не видел своего брата, и у меня есть основания волноваться за него. Никто ничего не говорит и не спрашивает, просто иногда приходят, смотря на приборы, или же еду приносят, и тут же уходят. Ни слова, ни писка. А я лежу, не подавая вида, что выздоровел, прикидываюсь спящим, когда кто-то входит.

В тот день, даже скорее в ту ночь, мы всё же дошли до столицы. Мы шли с нарочитым опережением графика, ибо не было ещё и пяти утра, как мы вышли к мощной стене столицы. Я написал насчёт времени, хотя понятие «время» было для нас с братом смутно — часов у нас не было после той ночи за камнями, а вычислять время по каким-либо другим приметам мы не умели. Поэтому я говорю: примерно около пяти, если судить по луне.

На радостях, что вскоре сможем попасть туда, где я никогда не был, мы выпили почти всю воду (а зачем она, если в городе её много). После этого мы бодро зашагали в сторону одних из ворот столицы — у неё было несколько ворот, порядка десяти, через которые можно было войти в город и выйти из него. Однако нас ждало разочарование: никто не спешил отворять нам двери, сколько мы не стучались. Меня тогда не насторожил звук канонады, который был очень близко, а зря, как понимаю я теперь.

В столице велись ожесточённые бои — это вытекало из периодического зарева, вспышек и автоматных очередей. Кто-то кричал. Это был ребячий голос, такой тонкий и неокрепший, но этот ребёнок всё же кричал довольно громко, хоть и срывался иногда на петуха. Я был утомлён, поэтому не особо хотел вдаваться в подробности. Я, конечно, подозревал это — что столица на осадном положении, но искренне верил, что это всего лишь подозрения, не больше. А тут всё было натурально и очень убедительно. Оставалось ещё много вопросов, но на них не хотелось искать сейчас ответы.

Одновременно со звуком очередного залпа стена в нескольких метрах от нас треснула. Я видел это как в замедленной съёмке: она треснула сразу в трёх местах, образовав контуры щита, потом чуть повыше середины она начала выдаваться вперёд, порождая ещё множество мелких и не очень трещин. Всё это произошло меньше, чем за секунду, но я видел всё в мельчайших подробностях, даже как откалывались песчинки и отлетали в стороны подобно пулям. Стена чуть просела вниз и распахнулась как двустворчатые двери, выпуская из себя реку огня и грохота. Ярко-оранжевые и красные, голубоватые и прозрачные, но, несмотря на цвет, одинаково опасные в такой ситуации языки пламени лизали воздух и почву.

— Оппаньки, — сказал тогда мой брат из-за спины, и я думаю, что он был прав.

Это действительно было ещё какое «оппаньки» — нам предоставлялся нигде официально не фиксируемый вход на территорию военных действий. Вынужден признаться, что о таком я мечтал давно. Сон сняло как рукой.

Как только огонь спал настолько, чтобы мог пройти человек, я несколькими большими прыжками подлетел к дыре в монолите и заглянул вовнутрь. Там местность не сильно отличалась от того, к чему мы привыкли в нашем городе, разве что домов было больше, стояли они плотнее, и почти отсутствовала растительность в виде деревьев. Впрочем, и простой травы там тоже было немного, всё больше преобладали синтетические укрытия от солнца.

Но, сейчас там не было того, чего я описываю — это было там раньше, а теперь было либо погребено под слоем пыли, каменных обломков, либо вырвано с корнем или срезано. Не было видно живых людей, повсюду царило опустение, но откуда-то издалека, из-за домов доносились отзвуки битвы.

Мы с братом перелезли через брешь в стене, и попали внутрь. Там мы короткими перебежками стали продвигаться в сторону грохота, двигаясь, как нам казалось, по наиболее безопасному маршруту. Я порвал рукав рубашки об торчащую и стены арматуру, но не поранился. На уцелевших фонарных столбах по-прежнему горели лампы, освещая нам путь, но, одновременно с этим, выставляя нас на обзор возможным врагам.

Мы шли всего пару минут, как вдруг за очередным поворотом наткнулись на нескольких человек в камуфляже с милицейскими значками. Мы хотели узнать, что здесь происходит, но они набросились на нас с пистолетами наперевес. Я и брат рванули врассыпную, побросав всё, что было из вещей, а они побежали за нами — их было не много, тех, кто пошёл в погоню, человека четыре. Нам было бы несложно от них оторваться, если бы не усталость и незнание местности. Брат шмыгнул в подворотню слева, а я понёсся чуть прямо, а потом направо, а уж там начал вилять, как мог, меж домами, чтобы запутать преследователей.