Епитимья

«Молись со мной, мой мальчик», — говорила тетя Адель.

Десятилетний Дуайт пытался подавить слезы. Стоя в углу ее спальни, он мечтал вжаться в стену, слиться с ней, исчезнуть... Она заставила его снять с себя одежду; казалось, что тело до сих пор чувствует боль побоев.

Он представлял, как выглядели красные рубцы, следы бешеной злобы и ярости — из-за них он не мог по-человечески ни присесть, ни прилечь. Он хорошо знал эту боль.

«Мальчик, если ты не придешь и не получишь свое лекарство, ты никогда не будешь чувствовать себя хорошо».

Она закурила сигарету, но это простое действие заставило Дуайта съежиться. Раздувая ноздри, яростно выпустила дым. «А теперь сюда, черт возьми!» Она указала на пол, справа от себя.,

Дуайт судорожно сглотнул и двинулся к тетке. Что такого он сделал, в конце концов? Что плохого было в том, что он разглядывал дам в нижнем белье в каталоге Сирса?

— Я... Я не хотел ничего плохого, тетя!

— Иди сюда.

Дуайт медленно подошел, руки его дрожали, колени подгибались.

— Тетя Адель, у меня там болит с прошлого раза.

— Отлично! Боль сделает тебя сильнее, мальчик.

— Но мои колени...

— Что за кошачьи концерты!

Тетя свирепо воззрилась на него.

— Не заставляй меня вставать с места, чтобы дотянуться до тебя.

Она с такой яростью затянулась сигаретой, что ее щеки запали. Потом вынула ее изо рта и тщательно осмотрела оранжевый огонек на конце сигареты.

Дуайт поспешно занял место рядом с теткой. Она называла его «молитвенным местом». Это была возвышавшаяся над полом деревянная платформа, покрытая крупнозернистой бумагой.

Колени Дуайта были стерты до крови от предыдущих «молитвенных сеансов». Жгучая боль в коленях не давала ему сосредоточиться, и он никак не мог вспомнить слова молитвы.

Он осторожно опустился на наждачную бумагу. Тетка, стоявшая над ним, подтолкнула его.

— Почувствуй эту жесткость, сынок. Почувствуй и запомни эту боль. Это спасет тебя.

Дуайт закусил губу, сдерживая крик.

— Давай, мальчик, ты знаешь слова. Дуайт начал:

— О мой Боже, я искренне сожалею...

Марианна и Бекки могут убираться к черту на кулички, раз он покончил с этим. Он покажет Марианне, что она потеряла. У него будет другая женщина, другие дети, и он станет любящим отцом и примерным семьянином.

И по крайней мере одна часть Чикаго будет очищена от этих калечащих чужие жизни маленьких ублюдков. Очищена раз и навсегда.

Когда он заглушил мотор пикапа, Джули поняла, что они приехали, что это и есть конечный пункт их путешествия. Она услыхала, как перед ними открылась дверь гаража.

— Значит, здесь... — тихонько прошептала она.

Внезапно она почувствовала, что между ногами у нее стало тепло и влажно. Джули закусила губу, сдерживая слезы. Ухудшит ли это ее положение? Или наоборот?

Пикап въехал в гараж, и Джули замерла, услышав, как опустилась дверь гаража.

Что он собирается сделать со мной?

Они долго сидели молча. Наконец Джули немного успокоилась и стала прислушиваться к неровному, тяжелому дыханию своего спутника. Что дальше? Может быть, и ничего, надеялась она, может быть, он просто хочет немного секса и потом отпустит меня. Конечно, на этом все закончится. Не так уж все плохо. Разве не бывало так прежде, что у меня был секс с кем-то, кто мне не нравился? Может быть, это будет самое худшее, что меня ждет.

Но сейчас у нее было такое чувство, как совсем недавно, когда она подошла к своему туалетному столику с одним только желанием — «словить кайф» — и обнаружила, что мешочек с марихуаной (пол-унции) исчез. Но ведь было множество, миллион мест, куда мог запропаститься проклятый мешочек: он мог остаться в ее шкафчике в школе, мог быть у ее подруги Майры, которая имела обыкновение одалживать вещи без спросу, может быть, даже у Дона Хьюза, шофера грузовика из Стьюбенвилла, который недавно заглядывал к ним... Она продумывала тысячи вариантов, выдумывала самые невероятные ситуации. И при этом знала, что его нашла Нана.

Она и теперь знала, что этот псих хотел большего, чем просто трахнуться в темпе рок-н-ролла. Он мог получить это и в пикапе.

— Прекрасно, молодая леди. У меня револьвер. Сейчас будем выходить. Я хочу, чтобы ты шла впереди меня и вошла в белую дверь, которую увидишь, когда мы подойдем. Она ведет в дом. Только одно неверное движение, и я всажу пулю в твою черепушку. Ясно, молодая леди?

Джули содрогнулась. Она не могла заставить себя взглянуть ему в глаза.

— Да, хорошо, только, пожалуйста, не делайте мне больно, ладно? Я сделаю все, что вы пожелаете.

Он расхохотался.

— Ну, давай вылезай.

Когда Джули вышла из машины, глаза ее тотчас обратились к ряду горизонтально расположенных окошечек в двери гаража. Хотя они находились довольно высоко, она все же увидела некоторые из соседних домов. На улице ряд за рядом выстроились чистенькие кирпичные домики. Джули увидела даже женщину на противоположной стороне: стоя на парадном крыльце, она, укутанная-упакованная в сотни одежек (день был холодный) наблюдала за маленьким мальчиком, возившимся в снегу у дома. Женщина улыбалась. Мимо проезжали машины, и одна из них приветствовала гудком женщину на крыльце. Та помахала в ответ.

Как везде, обычная жизнь, нормальные люди... Этого не может случиться! Это как сон. Джули начала медленно двигаться к белой двери, ставя перед собой то одну ногу, то другую. Эта дверь приведет нас в дом. А что в доме?

Джули кусала ногти. Она раздумывала о том, сможет ли вырваться и подбежать к окну. Она представляла себя барабанящей в окна и кричащей в надежде привлечь внимание женщины в доме через дорогу. Конечно, он ее не застрелит, нет, — если эта женщина будет свидетельницей, женщина, которая, вероятно, знает, кто он такой, раз она его соседка.

Но потом она вспомнила, какие безумные были глаза у этого мужчины, и то, как он все время нашептывал что-то про себя. А ненависть и ярость в его голосе, когда он бормотал себе под нос?..

Джули подумала, что малейшая неосторожность будет стоить им жизни — ей, женщине и маленькому мальчику. Поэтому она и была покорной.

— Такая молодая дама могла бы передвигаться и пошустрее, — проворчал тип каким-то механическим голосом. — Ну, вперед, — скомандовал он.

Джули подбежала к двери и обернулась в ожидании дальнейших указаний. Он вытащил ключи и улыбнулся ей. У него были ровные белые зубы. Слишком ровные и слишком белые, чтобы быть настоящими.

— Я приготовил для тебя уютное местечко, — сказал он. — Думаю, тебе оно понравится.

Он отпер дверь. Распахнул ее. Внутри было темно и зловонно. У нее появилось ужасное предчувствие: вот она войдет сюда и никогда больше уже не выйдет.

— Шагай вперед, малышка. Заходи.

Джули переступила порог; мужчина последовал за ней. Он закрыл дверь, и она тотчас же почувствовала, что в доме ужасно жарко и душно. И пахло скверно — воняло разлагавшимися пищевыми отходами и какой-то мертвечиной. Она остановилась, вглядываясь в серые тени. Однако почти ничего не рассмотрела. Поняла лишь, что они на кухне: в раковине — горы грязных тарелок с объедками, мусорная корзина в углу.

— Пошли, — сказал он. — Вот сюда.

Джули прошла под аркой и оказалась в комнате. Комната, в которой она стояла и которую назвала бы гостиной, была практически пустой, если не считать занавесок на окнах, которые были задернуты, и высокой стопки газет в углу, а также глубокого кресла, обитого бежевым плисом.

— Уютно, а? — спросил он. — С точки зрения минималиста... утонченный вкус.

Джули понятия не имела, о чем он говорил.

А потом он положил ей руки на плечи и начал их рассматривать. Она чувствовала, как деревенеет, как стынет ее тело от его прикосновений.

— Расслабься, малышка. Я просто пытаюсь успокоить тебя.

Джули поняла, что вот-вот разревется.

Смех... Смех его был пронзительным, «металлическим». Казалось, она слышит его уже вечность.