Флинн при исполнении

— Ты у меня просто чудо, Коки. Как удалось тебе выяснить все это?

Коки пожал правым плечом.

— Позвонил Дафни в архив. Она по воскресеньям работает.

— Что ж… — Флинн запыхтел трубкой и выпустил длинную струю дыма. — Скажи-ка, Коки, а не кажется ли тебе странным, что молодой двадцатидевятилетний конгрессмен, приехавший на уик-энд на охоту, первым делом распаковал чемодан, аккуратно развесил все брюки и пиджаки в шкафу, разложил все рубашки, нижнее белье и носки по отдельным ящикам комода, затем вынул лезвие из станка и не заменил новым, аккуратно завинтил крышечку на тюбике с пастой, оставил на письменном столе непочатую бутылку хорошего шотландского виски, а на тумбочке — «Записки федералиста», [7] причем без всяких пометок, и после всего этого вышел в ночь?

Сидевший за шахматной доской Коки обернулся к Флинну правой стороной лица, чтоб тот мог видеть его улыбку.

— Нет, все же это странно, тебе не кажется? — заметил Флинн.

Коки сказал:

— Никак не мог найти здесь коммутатора.

Флинн покосился на телефонный аппарат, стоявший у постели.

— Думается мне, что в доме, где собираются все эти важные шишки, коммутатор просто необходим.

— Согласен, — кивнул Флинн. — А кстати, Коки, ты не знаешь, кто улетел на вертолете?

— Уолтер Марш.

— Будем считать, отправился купить свежую газету. — Флинн надел пиджак. — Думаю, Рутледж уже давно меня дожидается. Надеюсь, на сей раз ему есть что сказать, и он скажет. — Затем, взглянув на Коки, склонившегося над доской, Флинн спросил: — Ну давай, пошевеливайся, ходи!

Коки пошел пешкой на d4.

Флинн съел его пешку.

Коки пошел конем на f3.

— Ага… — Флинн сунул трубку в карман пиджака. — Дашь мне время подумать?

— Сдается мне, инспектор, то будет одна из самых необычных партий.

Глава 7

Дверь в комнату за номером 23 отворил на стук Флинна Пол Уэлер, все еще одетый как на выход в Сити.

Номер состоял из двух комнат. В гостиной сидел Чарлз Рутледж. Он обернулся, увидел Флинна и тут же опустил телефонную трубку на рычаг.

— Итак, Флинн… — На этот раз на Рутледже был просторный твидовый пиджак и серые фланелевые слаксы. — Уже почти время ленча…

— Для меня оно еще не наступило, — бросил Флинн. — Только что позавтракал, французским тостом.

— В таком случае сомневаюсь, что вам понравится и ленч. Сами, наверное, знаете, что подают в этих частных клубах.

— Разве?

— Ну, просто я хочу сказать, что поваров нанять очень сложно. Где найдешь хорошего повара, который бы согласился приехать и жить здесь, в глуши. Повара, они как бабочки, их влечет свет и тепло.

Довольный своим сравнением Рутледж улыбнулся Уэлеру, который тут же изобразил одобрительную улыбку.

— Итак, Флинн, место происшествия вы осмотрели?

— Происшествия… — проворчал Флинн. — Я бы сказал, не происшествия. Место, где свершилась грандиозная ошибка.

Рутледж покосился на открытую в коридор дверь и кивнул Уэлеру. Тот подошел и закрыл ее.

— Садитесь, Флинн. И объясните, что вы имеете в виду.

Рутледж снова сидел в кресле спиной к свету. Флинн опустился на цветастый диван.

Уэлер раскрыл папку, лежавшую на коленях, и принялся делать какие-то пометки.

— Вам нужен театральный критик, а не я, — сказал Флинн. — Тот, кто умеет по достоинству оценить декорации, сцену, где разворачивается действие. Сцену, на которой действие казалось бы естественным и достоверным.

Уэлер записал.

Рутледж молча ждал продолжения.

— Даже если б ваш юный конгрессмен был наделен ангельским терпением, он никогда не смог бы столь аккуратно распаковать и разложить свои вещи. Нет, он не из тех. Он из тех, кто, едва забросив вещи в номер, тут же выходит из него. Я с первого взгляда понял, тут действовал настоящий профессионал по части распаковывания вещей, ну типа Тейлора. Он точно так же аккуратно распаковал и разложил мои вещи, пока я любовался делом рук его в «Хижине лесоруба».

— Да, все вещи Хаттенбаха в «Хижине лесоруба» были аккуратно разложены, — подтвердил Уэлер.

— И если местная полиция ничего не заметила, — сказал Флинн, — то уж его жена наверняка заметит, когда приедет за телом.

— Его жена уже здесь, — сказал Рутледж. — И, естественно, она совершенно обезумела от горя. Ее привез какой-то друг семьи. Карл Моррис показал ей ее комнату. Он же распаковывал и вещи Хаттенбаха.

— Гм… — Флинн потер ладонью подбородок и вспомнил, что брился он сегодня слишком рано. — Даже великий режиссер иногда не совсем удачно оформляет сцену действия.

— Место происшествия, Флинн, — заметил Рутледж.

— Какого такого происшествия? — Флинн окинул Рутледжа беглым взглядом. — Его убили, это ясно.

— Да, да, — кивнул Рутледж. — Но как вы догадались?

— Очень просто. В одиннадцать вечера молодой человек берет ружье и выносит чистить его на улицу, в место совершенно не освещенное. Не знаю, когда вчера ночью прошел дождь, но догадываюсь, что около одиннадцати температура на улице не превышала десяти градусов по Цельсию. И вот молодой человек выходит в такой час и такую погоду чистить ружье, и одет при этом лишь в твидовый пиджак и тонкую шерстяную рубашку да еще с расстегнутым воротом. Или вы собираетесь сказать мне, что он в это время суток и одетый подобным образом отправился на охоту, решив поразить всех снайперски меткой стрельбой?..

— Да, его поведение не совсем совпадает с поведением человека, намеренного совершить самоубийство, — вставил Уэлер.

— Никакое поведение не совпадает с намерением совершить самоубийство. — И тут вдруг Флинн улыбнулся во весь рот. — Да и почему этот молодой человек должен совершить самоубийство, когда в номере на тумбочке его ждут «Записки федералиста»?

Уэлер улыбнулся краешками губ и снова записал что-то.

Флинн вздохнул:

— Одна дробинка пробила верхнюю губу и выбила передний зуб. Другая попала в глаз и убила его. О господи боже ты мой… — Флинн снова вздохнул. — Человек, который хочет покончить самоубийством, чтобы сделать выстрел из охотничьего ружья, который бы разнес ему череп, должен иметь руки, как телеграфные столбы, иначе ему просто не спустить курок. Представляете, как все это должно выглядеть? Короче говоря, вашего Дуайта Хаттенбаха убили выстрелом с дальнего расстояния.

Хитро прищурившись, Уэлер заметил:

— Возможно, и не с такого уж дальнего, Флинн…

— И не говорите мне, что вам удалось одурачить этих местных ребят, которых вы решили использовать в качестве свидетелей. Сельский врач, сельский шериф, местный похоронщик-пьянчужка… Просто стыд и позор, что вы вовлекли в свои игры этот народец!

Рутледж шаркнул ногой по ковру.

— Уверен, заработать на жизнь в этой глуши не так просто, — продолжил Флинн. — Уверен также, что добропорядочным гражданам, обитающим здесь, куда ближе благополучие своих семей, нежели судьба некоего молодого богача, явившегося из дальних краев и погибшего в результате попадания дробинки в голову. Я в одном точно уверен: вы заплатили им за хлопоты реальными деньгами, а не страхом и унижением.

Рутледж не сводил с Флинна невозмутимого взгляда.

— Таковы ваши выводы, верно, инспектор?

— Чувствую себя просто школьником, — сказал Флинн, — которого оставили после уроков долбить таблицу умножения. Хаттенбах в себя не стрелял. Более того, судя по состоянию его обуви, он был застрелен в помещении. По всей видимости, в довольно просторном помещении. Его убили здесь, в клубе «Удочка и ружье». И мне не понадобилось много времени, чтобы определить, где именно. Нет, не в главной гостиной внизу, я уже осмотрел это место. У вас имеются и другие просторные помещения, в частности, кладовые, где держат запасные лампы, коврики и оконное стекло. Затем, уже после убийства, его вещи перевезли в номер 22 в «Хижине лесоруба». А тело положили рядом с «Хижиной», на лужайке, причем нимало не озаботясь тем, как оно выглядит. Господи боже, — вздохнул Флинн. — У него даже прядь прилипла ко лбу!.. Не слишком характерно для тех случаев, когда человек стреляет себе в лицо с близкого расстояния.