Женщина в озере

– Давайте на воздухе. Очень вид красивый!

Припадая на хромую ногу, он быстро сходил в дом, принес два маленьких стаканчика и сел на камень рядом со мной. От него крепко пахло потом.

Я отвинтил пробку, налил ему полный стаканчик, а себе немного. Мы чокнулись и выпили. Он побулькал напитком во рту, и его лицо осветилось улыбкой.

– Друг, это то, что надо, – сказал он. – Интересно, с чего я это так завелся? Тут, в горах, в одиночку и рехнуться недолго. Без компании, без друзей, без женщины... – Он сделал паузу, искоса посмотрел на меня и повторил:

– Особенно без женщины!

Я смотрел на синюю воду в озере. Под нависшей скалой на поверхность вынырнула рыба. По воде пошли круги. Легкий ветер шевелил верхушки деревьев, они шумели, как далекий и тихий прибой.

– Она меня бросила, – проговорил он медленно. – Уже с месяц. В пятницу, двенадцатого июня. Я этот день никогда не забуду!

Я подлил ему еще виски. Пятница, двенадцатого июня. В этот самый день Кристель Кингсли ожидали в городе на вечеринку.

– Вам, конечно, это неинтересно, – продолжал он. Но в глазах его было отчаянное желание с кем-нибудь поделиться. Это было ясно видно.

– Вообще-то это меня не касается, – сказал я, улыбаясь, – но если вам от этого станет полегче... Он торопливо кивнул.

– Знаете, бывает, встретятся случайно двое людей, например, в парке на скамейке, и ни с того, ни с сего начнут говорить о боге. Такого с вами не случалось? А ведь это мужчины, каждый из которых и с лучшим-то другом постеснялся бы об этом говорить.

– Отчего же, так бывает. Я знаю. Он выпил и посмотрел через озеро.

– Она была славная, – сказал он тихо. – Иногда немного на язык остра, но славная. Мы с Мюриэль полюбили друг друга с первого взгляда. Я встретил ее в одном баре, в Риверсайде, год и три месяца тому назад. Вообще-то в этом баре трудно рассчитывать встретить порядочную девушку. Но так уж получилось. Мы поженились. Я ее любил. И, представляете, как последний дурак изменил ей.

Я пошевелился, чтобы показать, что слушаю. Но ничего не сказал – боялся нарушить его настроение. Стаканчик я держал в руке нетронутым. Я люблю немного выпить, но не тогда, когда кто-нибудь использует меня в качестве исповедника.

Он продолжал с грустью рассказывать.

– Ну, вы, наверное, знаете, как иногда бывает в браке. Проходит немного времени, и появляется идиотское желание пощупать другую бабу. Может, это и подло, но это так. Ничтожество я.

Билл Чесс посмотрел на меня. Я согласился: это, конечно, бывает. Он проглотил содержимое своего стаканчика. Я протянул ему бутылку. Над нашими головами сойка легко перепрыгнула с ветки на ветку.

– Да... – продолжал он, – все лесные жители – немного сумасшедшие, – и я такой же. Казалось бы, живу бесплатно, расходов немного, каждый месяц получаю пенсию – половину моего военного жалованья. Рядом красивая белокурая жена – чего еще желать? И все время, как ненормальный, позволяю себе поглядывать в ту сторону! – Он показал на большой красный дом. Сейчас, в лучах заходящего солнца, он приобрел цвет темной ржавчины. – Рядом с собственным домом, что называется, прямо под окнами – с кем? С разряженной потаскухой, которая для меня значит меньше, чем какая-нибудь соломинка. О, господи, что я за осел! Каким скотом может стать мужчина!

Он выпил и поставил бутылку на камень. Потом выудил из кармана сигарету, чиркнул спичкой об ноготь большого пальца и глубоко затянулся. Я молчал, боялся вздохнуть, как взломщик за портьерой.

– Черт возьми, – сказал он наконец. – Ну ладно, собрался изменить жене, так уж выбери себе для разнообразия женщину другого типа. Но эта баба – там, напротив... Такая же блондинка, как Мюриэль, тот же рост, та же фигура, даже глаза того же цвета! Красивая? Пожалуй. Но не красивей других, а моей Мюриэль и в подметки не годится! Так вот, тем утром иду я к большому дому – мне надо было палить хворост – а она выходит из задней двери, в одной пижаме, да еще совсем прозрачной, прямо все видно... И говорит своим ленивым развратным голосом: «Заходи, выпей стаканчик, Билли! Такое прекрасное утро, а ты вкалываешь!» Я вообще-то люблю выпить – иду к кухонной двери. Она наливает мне рюмку, потом еще одну, и еще одну. И я сам не замечаю, что уже вошел в дом, и чем ближе я к ней подхожу, тем все более постельные у нее глаза!

Он усмехнулся.

– Вот вы спросили, удобные ли постели, – я и завелся. Конечно, вы ничего такого не думали. Но я-то помню... Да уж, постель была очень удобная!

Он замолчал, и его слова как бы повисли в воздухе. Они падали медленно-медленно, потом наступила тишина. Он наклонился над бутылкой и уставился на нее. Казалось, он в душе борется с нею. Бутылка, как всегда, победила. Он сделал большой, долгий глоток из горлышка, потом решительно завинтил пробку, словно хотел этим сказать: кончено! Поднял камешек, бросил его в воду.

– Возвращаюсь я по дамбе, – начал он снова. Его язык отяжелел от алкоголя. – Я, конечно, не новичок в таких делах. Думаю: все обойдется по-тихому. Да, мы, мужики, чертовски ошибаемся в таких вещах, – на этот раз я поплатился, тяжело поплатился! Мюриэль мне такого наговорила! Она так бранилась – я и понятия не имел, что она знает подобные слова. Меня как громом поразило!

– И она ушла?

– В тот же вечер. Меня не было дома. Мне так дерьмово было, что я не мог оставаться трезвым. Сел в свой «форд», поехал к озеру Пума, собрал несколько таких же бродяг, как я, и надрался вдрызг. Все равно легче мне не стало. Возвращаюсь часа в четыре, а Мюриэль и след простыл. Упаковала чемодан и исчезла. И ничего не оставила, кроме записки и следов крема на подушке. Он вытащил из бумажника маленький потертый клочок бумаги и протянул мне. Бумага была в голубую линейку, на ней было написано карандашом: «Мне очень жаль, Билл, но я скорей умру, чем останусь с тобой жить! Мюриэль». Я вернул ему записку.

– А что стало с той, другой?

Билл Чесс поднял плоский камешек и попытался бросить его плашмя по воде, но не получилось.

– А что с ней могло стать? Упаковала вещи и той же ночью убралась. Я ее не видел. А о Мюриэль весь месяц ни слуху, ни духу. Понятия не имею, где она. Наверно, нашла себе другого. Надеюсь, он будет с ней обращаться лучше, чем я.

Он встал и вытащил из кармана связку ключей.

– Если хотите посмотреть дом – пожалуйста. И спасибо за то, что слушали мою болтовню. И особенно за виски. Нате! – Он поднял бутылку и протянул мне.

В ней оставалось немного.

Глава 6

Мы спустились к озеру и прошли по узкой дамбе. Билл шел, с трудом выбрасывая больную ногу и держась за трос, натянутый как поручень. В одном месте вода, лениво пенясь, переливалась через дамбу.

– Я сегодня утром спустил немного воды из озера через мельничное колесо, – сказал он через плечо. – Это – единственное, на что эта проклятая штука годится. Тут несколько лет назад какой-то фильм снимали, вот колесо и осталось. И вон та маленькая пристань. Большинство из того, что они построили, давно убрано, но Кингсли захотел сохранить колесо и пристань.

Это, мол, придает озеру колорит...

По деревянным ступеням мы поднялись на террасу дома Кингсли. Билл отпер дверь. В лицо мне пахнуло спертым застоявшимся воздухом, полоски света падали сквозь жалюзи на пол. Гостиная была большой и нарядной, с индийскими ковриками на простом деревянном полу, крестьянской мебелью и маленьким баром с круглыми табуретками в углу. Комната была чисто прибрана. Она не производила впечатления помещения, которое в спешке покинули хозяева.

Мы осмотрели спальни. В двух были одинарные, а в одной – большая двухспальная кровать, покрытая кремовым одеялом. «Это хозяйская спальня», объяснил Чесс. На зеркальном столике стояли янтарные туалетные принадлежности и множество всевозможной косметики. На банках с кремом красовались коричнево-золотистые этикетки компании «Гиллерлейн». Я отворил дверцу стенного шкафа и заглянул внутрь. Шкаф был битком набит женской одеждой. Чесс, прищурившись, наблюдал за мной. Я снова закрыл дверцу и осмотрел нижний ящик. Там стояло по меньшей мере полдюжины пар ненадеванной обуви. Я закрыл ящик и выпрямился.