Миланцы убивают по субботам (сборник)

Надо его раскручивать.

Дука присел на одну из кушеток и, сидя, оказался ростом почти вровень со старичком.

– Я только хотел получить от вас кое-какие сведения. – Он говорил спокойно и дружелюбно (он тоже чтит закон и никогда не давит подозреваемому на психику). – Я понимаю, у вас богатая клиентура, и все же, не приходилось вам принимать у себя некоего синьора Сильвано? Сильвано Сольвере. Не припоминаете?

К великой его радости, старичок замотал головой и даже возмутился:

– Да откуда?! У меня ресторан, а не гостиница, в ресторане клиенты имен не называют.

– Это я так, на всякий случай, – заверил Дука. – Знаете, как бывает: «Синьора Сильвано Сольвере просят к телефону», – вот вы и услышали, что клиента зовут Сильвано Сольвере. – Он все время повторял это имя – но мягко, ненавязчиво (закон гарантирует свободу личности и ее право на самозащиту от посягательств исполнительных и судебных властей).

– Бывает, конечно, но разве все имена упомнишь? – по-прежнему бесстрашно пояснил старичок этому чересчур уж корректному легавому – и не подумаешь никогда, что легавый.

– Вы совершенно правы, – согласился Дука. – Но тогда, может быть, вам что-нибудь говорит имя адвоката Сомпани? Туридду Сомпани. Тоже нет?

Старичок с готовностью наморщил лоб – не лоб, а карта железных дорог вблизи от какого-нибудь важного транспортного пункта.

– Нет, не помню, чтобы я когда-либо слышал это имя. Дука с пониманием кивнул и поднялся (он был почти вдвое выше старичка, но того такое превосходство в росте тоже ничуть не пугало), вот теперь надо его раскручивать – немедленно. Ах уж эти канальи – ну такие тупицы, вечно все отрицают: «Сколько у тебя пальцев на правой руке?» – «Не знаю, ничего не знаю!» – на том и попадаются.

– Видите ли, – сказал он, подходя к раковине и открывая кран с холодной водой, – автомобиль адвоката Туридду Сомпани и его приятельницы синьоры Адели Террини свалился в Павийский подъемный канал в километре отсюда, а то и меньше. Так вот, я думал, может быть, они ужинали у вас и вы потом прочли в газетах о несчастном случае, что произошел так близко от вашего ресторана. Или вы газет не читаете?

Он был слишком хитер и слишком стар, чтобы заглотить эту наживку и подтвердить, что вовсе не читает газет; его запирательство было более тонким:

– Когда читаю, когда нет, а на наших дорогах то и дело происходят несчастные случаи, разве все удержишь в памяти, да еще с именами? – Он чересчур самоуверенно усмехнулся, явно апеллируя к своим высоким покровителям.

– Значит, вы ни о Сильвано Сольвере, ни о Туридду Сомпани ничего не слыхали?

Дука глядел на старичка, потому что в этот момент как раз нагнулся за одним из полотенец, прикрывавших переносное биде, – розовенькое полотенце для женщин, голубенькое для мужчин, – взял голубенькое, подставил его под струю холодной воды и хорошенько смочил; то, что он собирается проделать, не доставит ему большого удовольствия: кому приятно заниматься такими вещами в солнечный весенний день, когда запах разогретой земли вползает в комнату, постепенно вытесняя из нее зловоние греха? Но старичок не оставил ему выбора: он держит людей и, в частности, полицейских, за идиотов, за умственно отсталых, а закон и гражданские права воспринимает как смешной анекдот, и только; ведь у него, как он мыслит, найдутся более могущественные защитники, чем закон и полиция, а поэтому, несмотря на почтенный возраст, необходимо научить его уважать закон и полицию – даже по телевизору говорят, что учиться никогда не поздно.

Мягко, не рывком (тем временем собеседник со скучающим видом наблюдал за его действиями), он левой рукой взял старичка за холку, а правой быстро зажал ему мокрым полотенцем нос и рот, или – говоря научно – блокировал дыхательные пути.

Старичок попробовал высвободиться, но Духа, не отпуская хватки, повалил его на постель лицом вниз и прижал ноги коленом. Прошло четыре секунды; старик продержится секунд сорок, так что еще есть время. Намоченная махровая ткань прилегает к лицу очень плотно, полностью перекрывая доступ воздуха в легкие.

– Послушайте меня внимательно, – сказал он (когда хочешь произвести впечатление, надо всегда называть собеседника на «вы», потому что «вы» звучит более внушительно и угрожающе), – если вы откажетесь правдиво отвечать на мои вопросы, то я удушу вас этой тряпкой. Я уважаю старость, но, если вы сию секунду не кивнете, я это сделаю. А самое неприятное в вашем положении – то, что, даже когда я уберу тряпку, у вас, учитывая ваш преклонный возраст, может случиться инфаркт, поэтому советую не медлить. Как врач вам говорю – ведь я не только полицейский, но и врач, – соглашайтесь быстрее, прошло уже двадцать три секунды, мне в общем наплевать, что с вами будет: скажу, мол, внезапный инфаркт, а вы с того света уже ничего не сможете объяснить своим покровителям, как бы сильны они ни были, они вас не воскресят, пожалуй, даже довольны будут – одним соучастником меньше.

Он поднял руку с мокрым полотенцем, потому что старичок кивнул. Давая ему перевести дух, он бросил полотенце в биде и вернулся к кровати, чтобы пощупать пульс старичка. Про инфаркт он сказал, рассчитывая его попугать, однако цвет лица (из розового он стал лиловым, и даже губы посинели) указывал на то, что старичок гораздо ближе к инфаркту, чем можно было предположить; хорошо хоть пульс только слегка учащенный. Дука отошел к окну: пусть старичок придет в себя. Когда он повернул нагретое солнцем лицо к владельцу «Бинашины», тот уже почти оклемался.

– Лежите, не вставайте, мы и так поговорим. – Убивать стариков нехорошо, негуманно, но, устанавливая истину, он не делает различий между стариками, молодыми и людьми среднего возраста: собственно говоря, ему не сама истина нужна – в сущности, истина есть не более чем абстракция, – ему необходимо этих тварей, вообразивших, будто им все позволено и все сойдет с рук, пересажать за решетку, чтобы прочувствовали, каково там за решеткой. – Итак, вы знакомы с Сильвано Сольвере?

– Да, да! – Голос стал раболепный, умоляющий. – Он часто сюда приезжал.

– Один?

– Нет, почти всегда не один.

– А с кем?

– Ах, с девушкой!

– С одной и той же или менял их?

– С одной и той же.

– Как она выглядела?

– Высокая красивая брюнетка.

Как Дука ни старался не повышать голоса, но тут сдержаться не смог: уж очень его бесила тупость этих людишек.

– Не заставляйте меня терять терпение! – заорал он, поднося кулак к лицу старичка. – Вы отлично знаете, что эта та самая девушка, которая погибла в машине вместе с Сильвано Сольвере, что их изрешетили пулями ваши грязные покровители, охраняющие этот грязный притон для миланских бездельников!

– Да, да! – залепетал старичок, в страхе отворачивая голову от грозно нависшего кулака (жаль его – такой старый, беспомощный перед этим разбушевавшимся полицейским). – Я как раз хотел сказать, что это она.

– Она – кто?

– Джованна Марелли, его любовница.

Была любовницей, надо же различать мертвых и живых.

– Значит, Сильвано Сольвере со своей любовницей Джованной Марелли приезжал сюда, – сказал Дука, мгновенно успокаиваясь. – А зачем? – Странный вопрос, но этим канальям иногда полезно задавать вопросы.

– П-пообедать.

Вот именно, что же еще делать в ресторане «Бинашина»?

– А еще зачем?

Старичок секунду помедлил, прежде чем исповедоваться в своих грехах.

– Ну, еще они поднимались наверх.

– Ага, – кивнул Дука.

Старичок заерзал на постели.

– Лежите, не двигайтесь, иначе вам станет плохо. И хорошенько обдумайте свой ответ.

– Это все, больше я ничего не знаю, – всхлипнул старичок. – Потом они уезжали, и больше я ничего не знаю.

Он как будто говорил искренне, однако, когда имеешь дело с этими людишками, нельзя полагаться на «как будто».

– Постарайтесь припомнить все, а то ведь сердце в ваши годы такое слабое. – Он снова подошел к раковине и открыл кран. – И не надо кричать – хуже будет. Если вы станете надеяться на своих покровителей, а не на полицию, то вам всегда будет хуже.