Русские горки

Находившаяся в бумажном пакете бомба разворотила стену кабинета, ударная волна внесла внутрь и впечатала в шкаф чугунную оконную решетку, засыпала кабинет осколками стекла. Влетевшие следом две бутылки с "коктейлем Молотова", метко заброшенные неизвестной рукой, вызвали к жизни весело заплясавшие голубые огоньки.

Когда Ленка пришла в себя, она лежала на полу, накрывая неподвижное тело Гольдина, а кругом бушевал огонь. Черный пепел сгоревших бумаг танцевал в ярко-желтых языках пламени. От съеживающегося на глазах синтетического ковра расползалось вонючее черное облако. Оно перекрывало дорогу к двери. Ленка попыталась крикнуть, но раздался только беспомощный щенячий визг. Ей показалось, что дверь в кабинет на мгновение приоткрылась но тут же захлопнулась. Ленка метнулась к выходу и отступила, чувствуя, как начинают скручиваться волосы Бросив взгляд на поверженного взрывом Гольдина, она увидела, что банкир пришел в себя и пытается что-то сказать. Надо выбираться. Пока эта корова в приемной сообразит, что происходит, они тут обуглятся.

Закусив губу, Ленка стянула свитер и соорудила на голове что-то вроде тюрбана. Потом посмотрела на Гольдина, сняла юбку и замотала ему лицо. Черт! Вот ведь мужики! Старый козел! Лежит, чуть дышит, а как увидел, что она без лифчика, губки все же облизал.

Ленка схватила Гольдина за руки, набрала воздуха в легкие и, несмотря на нестерпимую, дергающую боль в плече, потащила его к двери.

Корреспонденты "Московского комсомольца", появившиеся одновременно с пожарной командой, успели-таки сделать несколько уникальных снимков. Один из них на следующее утро появился в газете. Ленка, в ободранных до лохмотьев колготках, прикрывая двумя руками обнаженную грудь, сидит на каменном полу в вестибюле банка, а рядом, с обалдевшим лицом, лежит банкир Гольдин, держа в руках наполовину сгоревшую Ленкину юбку.

Взрыв в банке, последовавший сразу же за убийством Пети Кирсанова, создал множество проблем. Не стоит даже говорить о приостановке платежей, возникшей из-за того, что Гольдин, не то ушибленный взрывом и последующими впечатлениями от пожара, не то пришедший в состояние невменяемости от неожиданно близкого контакта с Ленкой, загремел в больницу с гипертоническим кризом, а обладавших правом подписи заместителей он не держал. Все обстояло намного хуже. Даже Платон с его стратегическим гением не мог увязать эти два события, а связь между ними, несомненно, существовала. Федор Федорович часами просиживал с Ларри за закрытыми дверями, но ход их мыслей оставался для широкой публики тайной за семью печатями. Самым значительным событием в первые часы после взрыва было происшествие с Мусой. Когда Сысоев, узнавший о теракте от водителя, вбежал в офис, он увидел Тариева у входа в приемную – на стуле для охраны. Муса сидел, закрыв глаза, и мерно постукивал сжатыми кулаками по бедрам. Услышав шаги, он открыл глаза, посмотрел на Виктора и сказал:

– Я не понимаю. Я просто ни хера не понимаю. Что происходит?

Потом Муса снова закрыл глаза, обхватил голову руками и стал медленно сползать со стула. Виктор закричал, набежала охрана, вызвали "скорую". Мария, с красными от слез глазами, звонила одновременно по трем телефонам, выбивала госпитализацию в Кремлевку. На шум вышел Ларри, посмотрел на Мусу, лежащего на диване с мокрым полотенцем поверх лба, приказал закрыть контору и никого не впускать, а потом, схватив мобильный телефон, мгновенно договорился, чтобы в больнице вместе с Мусой неотлучно находилась личная охрана. Затем Ларри вызвал Марию в коридор и сказал тихо, но внятно:

– Закажи быстренько чартер. В Швейцарию. Пусть ждет. Я тебе сейчас дам тридцать штук, отдашь как задаток. Поняла? Завтра Петю похороним, и Платон Михайлович сразу улетит. Поняла?

– Но Платон Михайлович... – начала было Мария, привыкшая получать указания из одного-единственного источника, – он мне ничего...

Никто толхом не понимал, почему и из каких соображений у Ларри время от времени прорезался грузинский акцент. Однако когда это происходило, вопросов уже не задавали. Ларри посмотрел на Марию неожиданно потемневшими глазами, ласково взял ее за плечо и прошептал:

– Сдэлай как говорю. Быстренько. А то мы найдем Платону Михайловичу другого личного помощника. Поняла мою мысль?

Взглянув в приветливо улыбающееся лицо Иллариона Георгиевича, Мария вдруг отчетливо поняла и его мысль, и тот непреложный факт, что сейчас есть только одна власть и только одна сила. И если Мария хоть на секунду попытается противопоставить себя этой власти, то на нее – пусть не сейчас, пусть через месяц – обрушится неминуемое возмездие, обрушится и молниеносно сломает ту хрупкую систему взаимоотношений, которую она так старалась выстроить все последние годы. И еще Мария поняла – эта власть не от мира сего. Неважно, с каким она знаком – с плюсом или с минусом. Но она настолько реальна и настолько огромна, что задавать вопросы и пытаться выяснить, кто в этом мире главный, просто кощунственно. И Мария, признававшая до сих пор исключительно Платона как альфу и омегу мироздания, вдруг ощутила невыносимое физическое давление, которое невозможно было ничем уравновесить.

– Я свои бабки плачу, – как бы угадав ее состояние, добавил Ларри. – Поняла? Свои. Если не надо будет чартера, я сам разберусь. Ты сделай, как я сказал. Ладно? Считай, что я просто к тебе с личной просьбой обратился. Хорошо?

Мария кивнула и, будто загипнотизированная, пошла к телефонам.

Похороны Пети Кирсанова были назначены на субботу. Уже вечером в пятницу с Завода прилетела представительная делегация, возглавляемая директором и папой Гришей. Примерно час они прождали Платона в клубе, потом директор усадил всех ужинать, а сам поехал в больницу проведать Мусу. Когда появились Платон и Ларри, ужин под председательством Марка был в самом разгаре.

– А где уважаемый товарищ руководитель? – спросил Платон, оглядываясь по сторонам.

– Поехал навестить Мусу Самсоновича, – ответствовал папа Гриша, подходя с объятиями.