Ожоги

Конечно, не лучшее начало для разговора, тем более что я собиралась обратиться к нему за финансовой помощью. После того как он наконец излил свою ярость, я объяснила ситуацию. Известие о том, что Элина на самом деле все еще в Чикаго и никакого нашествия на него не ожидается, к сожалению, нисколько его не смягчило. Он наотрез отказался дать ей денег на новое жилище.

— Ни в коем случае. Нет и еще раз нет. В тот последний раз, когда я давал ей деньги, я все объяснил предельно точно. После того как она профукала дом нашей матери… О чем тут еще говорить? А ведь тогда, если ты помнишь, я нанял ей адвоката; она вполне могла бы вернуть часть денег от продажи дома. Нет, больше я ей не помогаю. Пора бы и тебе принять такое же решение, Вик. Иначе такие, как Элина, выдоят тебя дочиста. Чем быстрее ты это поймешь, тем лучше.

Странное дело — слова его как будто повторяли мои собственные мысли, но слышать их от него было до того неприятно, что я вся сжалась на своем стуле.

— Насколько я помню, Питер, за адвоката она тогда заплатила сама. Даже не попросила у тебя денег, ведь так? Но дело не в этом. В моей квартире она жить не может, у меня всего четыре комнаты. От тебя мне нужна лишь небольшая сумма денег, чтобы снять ей приличное жилье на месяц, пока она найдет то, что будет ей по карману.

Он злобно рассмеялся.

— То же самое говорила твоя мать, помнить? Когда Элина вдруг появилась у вас в Южном Чикаго. Тогда даже Тони не выдержал, Тони, который славился своей терпимостью.

— В отличие от тебя, — сухо проговорила я.

— Знаю, ты хочешь меня оскорбить, но я принимаю эти слова как комплимент. Что оставил тебе Тони после смерти? Этот домишко на Хьюстон да еще остатки своей пенсии.

— И еще имя, которым я горжусь, — бросила я вне себя от гнева. — И если уж на то пошло, без его помощи ты никогда не запустил бы свою «мясорубку». Так что теперь ты просто обязан сделать хоть что-то для Элины, хотя бы взамен. Думаю, и Тони так считает… где бы он сейчас ни был.

Он просто пыхтел от возмущения, там, на другом конце провода.

— С Тони я расплатился, отдал все до копейки. Так что ни тебе, ни ему я даже дерьма не должен.

— Да-да, расплатился до копейки. А как насчет доли от прибыли? Хоть какой-то процент ты бы мог заплатить, не рассыпался бы!

— Нечего, нечего, Вик, этим меня не проймешь. С семейными сантиментами я давно покончил. Не раз спотыкался на этом, знаешь ли.

— Угу, как подержанный автомобиль, — съязвила я и почувствовала, что на том конце все стихло. Черт, бросил трубку. Удовольствие от прекращения разговора не компенсировало проигрыш.

Ну почему, почему из всей семьи моего отца в живых остались лишь Питер и Элина? Почему не случилось иначе? Пусть бы все было наоборот — пусть бы Питер умер, а Тони жил. Только не в том состоянии, что последние несколько лет. Я сглотнула и попыталась отогнать образ отца, такого, каким помнила его в последний год жизни: отекшее багровое лицо, тело, сотрясавшееся от мучительного кашля…

Я взглянула на кучу писем, которые дожидались ответа, на ворох неразобранных бумаг — их следовало рассортировать и убрать в каталожный шкаф. Пора, ох пора заняться всем этим… До начала следующего года остается еще целых десять дней. А если крупно повезет, может быть, удастся заработать и на секретаршу. Ассистентку для работы с бумагами… Мне бы это сейчас совсем не помешало.

Я стала торопливо рыться в бумагах и наконец нашла то, что искала: номера телефонов, необходимые в связи с предстоящей презентацией, которую я устраивала. Я позвонила в компанию «Видимые сокровища» — нужно было покончить с подготовкой материалов — и выяснила, что последний срок, когда я могу привезти им материалы, с тем чтобы получить готовые слайды утром, — восемь часов вечера. Они обещали сделать слайды срочно всего за двойную плату. Когда они назвали сумму, я немного повеселела — не так уж страшно, как я думала.

Я села за старенькую пишущую машинку «Оливетти», еще мамину, и отпечатала документы, думая о том, что уж если я не могу позволить себе секретаршу, то, может быть, стоило бы разориться на настольный компьютер. С другой стороны, печатая на машинке, сохраняешь силу рук, постоянно держишь их, как говорится, в состоянии боевой готовности.

Я закончила печатать уже где-то после шести. Перерыла все ящики в поисках большого конверта; пустого так и не обнаружила и не придумала ничего лучше, как освободить конверт с бумагами по страхованию и запихнуть в него только что отпечатанные документы. Бумаги я вывалила на стол, и он выглядел теперь, как городская свалка после приезда очередного грузовика с мусором. Представляю физиономию Питера, если бы он увидел, что я сделала. Уж конечно, это никак не согласовывалось с его представлениями об Истине, Справедливости и Американском образе жизни.

Ну и ладно. И хватит о нем. Я запихнула документы по страхованию в папку и нашла для них близкий по содержанию раздел — деловые расходы. С чувством глубокого удовлетворения я запихнула их в соответствующий раздел алфавитного ящика и стала разбирать двухнедельную корреспонденцию: кое-что разложила по секциям в каталожные ящики, кое-что выбросила в мусорную корзину, выписала несколько чеков. Уже добравшись до конца кипы, я наткнулась на толстый белый конверт; в левом верхнем углу золотыми буквами было выгравировано: «Женщины округа Кука за открытое правительство». В таких конвертах обычно посылают приглашения на свадьбу.

Я уже собралась было выбросить и его, как вдруг меня осенило. Господи, как же я могла забыть? Совсем недавно, и, видимо, в состоянии легкого помешательства, я согласилась стать спонсором одной политической деятельницы, которая задумала создать свой фонд. Марисса Дункан — так ее звали. Когда-то мы с ней вместе работали в полицейском управлении общественными защитниками. Она была буквально помешана на политике и ради политики не пожалела бы жизни, будь то в офисе или на уличной демонстрации, правда, выбор сферы деятельности оставляла за собой. В те времена, когда мы работали вместе, Марисса активно поддерживала, например, наше движение за создание профсоюза, однако наотрез отказалась связать свое имя с проблемой абортов — видимо, не хотела терять очки.

Несколько лет назад Марисса ушла из полицейского управления и включилась в совершенно безнадежную избирательную кампанию Джейн Бирн, вторую кампанию по выборам мэра. Сейчас она очень неплохо устроилась в какой-то процветающей социологической фирме, которая специализировалась на «продаже» кандидатов для избирательных кампаний. Мне она звонила, лишь когда начинала «двигать» очередную крупную кампанию. Последний раз это было недели четыре назад; я как раз очень успешно завершила одно дело по заказу крупной фирмы и пребывала в состоянии эйфории: еще бы, я ощущала себя профессионалом высокого класса, а в руке был зажат чек на крупную сумму.

— Слушай, есть новость, — с жаром начала Марисса, игнорируя мое прохладное приветствие. — Бутс Мигер собирается создавать фонд для Розалин Фуэнтес. Он будет главным спонсором.

— Да что ты говоришь?! — вежливо удивилась я. — Благодарю за столь важное сообщение. Теперь мне не придется покупать утреннюю газету.

— Меня всегда умиляло твое чувство юмора, Вик, — заметила Марисса. Политические деятели не могут позволить себе сказать прямо, что ты у них в печенках сидишь. — Но это и в самом деле нечто, — с тем же жаром продолжала она. — Ты только подумай, ведь это в первый раз Бутс оказывает публичную поддержку женщине. По этому случаю он устраивает прием у себя в Стримвуде. Там будут все! И кандидат, и члены окружного совета. Может быть, даже Диксон и Ростенковски заглянут на огонек.

— Потрясающе! — воскликнула я. — И сколько стоит билет?

— Для спонсоров — пятьсот.

— Пожалуй, для меня многовато. И потом, ты ведь, кажется, сказала, что ее спонсор — Бутс Мигер. — Я говорила это лишь для того, чтобы досадить ей.

Похоже, я достигла цели — в ее голосе впервые за время разговора прозвучало раздражение.