Убийца (Выродок)

— Верно, был такой за два дня до самолета. Только видел его не я, а мой сын. И не тут он проходил, а низом, мимо леса…

Я едва не запрыгал от радости и протянул ему тысячу франков.

Он непонимающе посмотрел на меня, потом бросил на деньги такой взгляд, словно впервые в жизни видел французский банковский билет.

— Это чего? — спросил он.

— Вам…

— Нам милостыни не надо!

Мне показалось, что он готов тюкнуть меня киркой по темечку. Оскорбленное достоинство лезло у него изо всех дыр.

— Ну-ну, не обижайтесь…

Мы снова подняли паруса и понеслись к Визилю.

— Не понимаю… — проговорила Эрминия.

— Чего ты не понимаешь? И вообще — разве с тобой такое бывает?

— Как Рапен — если это был он — мог появиться здесь за два дня до своего приземления?

Тут я блеснул мозгой:

— С чего ты взяла, что до приземления? Почему бы не предположить, что самолет нашли только два дня спустя?

Она слегка наклонила голову:

— Да, действительно… Значит, приземлились они двадцать седьмого.

— Несомненно. А Бидона никто не видел, потому что он проспал до поздней ночи.

— Вывод?

— Вывод такой: человек, который проходил здесь двадцать седьмого числа (или двадцать восьмого, если дед ошибся) — действительно Рапен. И доллары были при нем. Мы на верном пути.

До Визиля мы доехали не торопясь.

— Как по-твоему, — спросила Эрминия, — он не мог закопать деньги где-нибудь в лесу?

— Ни в коем случае. Только крестьянин доверяет свою кубышку земле… Рапен был слишком тонкой натурой, чтобы копать яму. И потом — чем ему было копать? И куда он положил бы деньги? Не говоря уже о том, что это вообще рискованно: в лесу человека замечают чаще, чем может показаться…

Тем временем мы въехали в Визиль. И тут у меня родилась идея… Родилась в тот момент, когда я увидел пузатого почтальона с кожаной сумкой через плечо.

Я резко затормозил, шины взвизгнули, прохожие обернулись на нас.

— Эй, господин почтальон, можно вас на секундочку?

Он важно приблизился.

— У меня к вам один вопрос: сколько времени может ждать адресата письмо или посылка «до востребования»?

Я почувствовал, как сидящая рядом Эрминия вздрогнула.

Она поняла. Черт возьми, разве это не лучший выход? Обменять свои доллары Рапен временно не мог. Увезти с собой за границу тоже не мог, а уезжать нужно было немедля. Значит… Доллары, упакованные как следует в коричневую бумагу, превращаются в безобидную посылку. Посылку, которую можно отправить куда угодно…

Но очень многое зависело еще и от ответа толстяка почтальона.

— Письма и посылки «до востребования» хранятся в почтовых отделениях в течение двух недель, следующих за неделей поступления… — отбарабанил он заученную наизусть формулировку.

Мои руки, лежавшие на руле, начали дрожать.

— Следовательно, письмо, отправленное двадцать седьмого числа прошлого месяца, хранится до…

— До пятнадцатого.

Сегодня было четырнадцатое…

— Включительно?

— Включительно.

Он оказался не таким гордым, как тот старый сморчок, и поспешно сцапал тысячную бумажку, которую тот отверг.

— О, благодарю, мсье…

Еще бы: ему выпала нежданная возможность наклюкаться, не подрывая семейного бюджета…

XIII

Мы с ней ничего не сказали друг другу.

Для нас наступил решающий, вернее, даже критический момент. Как будто нам предстояло пройти по канату, натянутому над Ниагарским водопадом.

Один неверный шаг — и все пропало!

Если Рапен действительно оставил деньги на почте до востребования, нам нужно было забрать их в ближайшие несколько часов. Иначе просроченная посылка пойдет дальше, и на ней можно будет поставить крест.

Я спросил у почтальона, где находится почта. Я почти не сомневался, что Рапен отправил (если вообще отправил) свою посылку именно отсюда: его торопило время.

Бидон говорил, что после приземления они ели. Потом он заснул… Значит, Рапен покинул равнину уже после полудня. Он шел пешком, и сюда должен был добраться к двум, а то и к трем часам. Он направлялся в Гренобль, но не был уверен, что успеет туда до закрытия почты, и наверняка решил выгрузить свою добычу в первом же поселке.

На почте сидели за окошками две девушки-брюнетки. Я обратился к той, которая ведала посылками:

— Скажите, мадемуазель, вы все время работаете в этом отделе?

Она, видимо, приняла меня за приставалу и нахмурилась.

— А что?

— О, не хмурьте брови, мои помыслы совершенно чисты. Я ищу своего друга, с которым мне обязательно нужно увидеться, и надеюсь, что вы сможете меня выручить.

Она смягчилась.

— Нет, я здесь не одна. Мы сменяемся каждую неделю.

— А двадцать седьмого или двадцать восьмого числа прошлого месяца была ваша смена?

Она взглянула на большой настенный календарь и кивнула.

— В таком случае у меня к вам разговор. Я смотрю, уже без пяти двенадцать; позвольте нам с женой пригласить вас в ближайшее кафе. Можете не сомневаться, мы вас отблагодарим.

Она помедлила, но в конце концов согласилась — то ли потому что я оказался с «женой», то ли клюнула на это «отблагодарим».

— Все класс, — сказал я Эрминии. — Идем в кафешку. Там посылочницу легче будет пытать…

Девчонка пришла через семь минут после первого знакомства. На ней было цветастое платье, пиджак от костюма и белые носки. Во всем этом облачении она, похоже, казалась себе законодательницей мод. Ее губы были накрашены в виде фиалки, а крепкий южный акцент оправдывал черные волоски на ногах.

— Двадцать седьмого или двадцать восьмого числа прошлого месяца, — начал я, когда ей принесли поесть, — этот мой друг отправлял отсюда посылку до востребования…

Она наморщила лоб.

— Вот как?

Я достал паспорт Рапена и сунул фотографию покойника ей под нос.

— Вот этот парень. Не припоминаете?

Мы с Эрминией затаили дыхание и лишь проникновенно смотрели друг на друга, сознавая, что переживаем сообща неординарную минуту.

— Возможно… — проговорила почтальонша, глядя на фото.

И жизнерадостно добавила:

— Как ни странно, я лучше запомнила не лицо, а фамилию. Рапен… Как у художника.

Молодчина девчонка!

— Фамилия была и на посылке?

— Ну конечно…

Черт возьми, где же еще она могла ее прочесть? Ну и дурацкие же у меня вопросы…

— Значит, к вам приходил именно этот парень?

Она опять наклонилась над фотографией. Ее сделали несколько лет назад, и к тому моменту, когда Рапен появился у окошка почтового отделения, его внешность успела несколько измениться.

— А не было ли у него на шее золотого медальона?

— Верно, был!

Я дико обрадовался.

— Это просто невероятно, мадемуазель! У вас феноменальная память!

Она покраснела.

— Наша профессия требует внимания…

Я выложил ей пятитысячный билет. Она не поверила своим моргалкам.

— Это слишком много, — прошептала она. Потом зиркнула вокруг и, успокоившись, сунула бумажку в карман.

— Спасибо…

— Вас ждет еще одна и покрупнее, если вспомните, куда он отправил эту посылку.

Тут она, видно, почуяла неладное, потому что быстро подняла на меня глаза.

К счастью, Эрминия с ее мягким голосом и ясным взором поспешила прийти мне на помощь:

— Видите ли, парень наверняка отправил посылку самому себе. Но мы ищем его по очень серьезному поводу. И если выясним, куда отослали посылку, то узнаем, где он сейчас живет.

Неумело размалеванная рожа почтарки снова расцвела. Но тут же помрачнела: адреса она не помнила.

Тут нас с Эрминией охватил испуг. Надо же, у самой цели!..

— Я не помню…

— Ну, пожалуйста, постарайтесь!

— Помню только, что адрес где-то на юге… Я сама с юга, и каждый раз, когда отправляю туда письмо или посылку, мне хочется оказаться внутри…

Юг! Да, это совпадало с планами Рапена… Только юг ведь большой…