Убийца (Выродок)

— Да ты вроде прямо из тюряги, — сказал он.

— Что, заметно?

— И воняешь к тому же…

Я и сам это знал, черт возьми, да только мне очень не понравилось, как грубо он это сказал.

— Повежливей, приятель!

Не желая, видимо, обострять ситуацию, он молча пожал плечами и куда-то скрылся. Вернулся он минут через десять. Я валялся на клоповнике, подложив руки под голову, и разглядывал замысловатую трещину на потолке.

Робби приволок с собой кучу всякого добра.

— Держи, парень, — буркнул он. — Все, что нужно для превращения в сказочного принца. А еще вот распашонка и костюм. Я на глаз прикинул — должны подойти. Расфуфыришься — все так и попадают!

Он гыгыкнул и исчез.

Я повернул ключ в замке и разделся догола. Мои старые тряпки, лежавшие кучкой на полу, казались мне теперь вообще никуда не годными. Они и в день ареста были уже в стиле «хиппи», а пребывание в тюремной камере хранения их почему-то не обновило.

Я вымылся «по-взрослому», как говорила моя мама, когда я был шпингалетом. Потом побрился. Робби — даром что бука — ни о чем не забыл: принес даже расческу и флакон лавандовой воды. Видно, запашок у меня и вправду был не из лучших…

Надраившись, я стал свеженьким, как ломтик ананаса в вишневой водке. Я сиял и благоухал. В крапчатом зеркале над умывальником отражалась теперь знакомая и дорогая сердцу физиономия, и было снова видно, что мне двадцать два года и что парень я хоть куда. Будто с плаката красавчик. Девчонки увидят — задом будут пятиться.

Воротник рубашки был чуть велик, а брюки длинноваты, но если ворот не застегивать, а ремень затянуть потуже, получалось очень даже ничего. Костюм мне нравился: серый, неброский, в тоненькую розовую полоску. В нем я сразу стал выглядеть как некто. Даже как некто достойный, осмелюсь доложить.

Эти приготовления меня отвлекли, но лишь только я привел себя в порядок, как снова ощутил всю двусмысленность своего положения. Люди подбирают на дороге преступника и преспокойно поселяют его в пустом доме, за которым присматривает этакий крутой парень… Это, по-вашему, нормально?

Но в таком возрасте недолго ломаешь кочан над загадками, а к чудесам привыкаешь быстрее, чем к тесным ботинкам. Ведь я, в конце концов, не так уж давно перестал верить в Деда Мороза…

Взглянув напоследок еще разок в зеркало, я вышел в коридор. Потом спустился по лестнице — и на втором этаже столкнулся нос к носу с той самой бабой. Она тоже успела переодеться. Теперь на ней были сиреневые штаны и едко-зеленый джемпер. Все это ей чертовски шло, а главное — четко обрисовывало ее авансцену. Глаз туда так и прилипал, будто муха к варенью, и нужно было скорей запихивать руки в карманы, пока они не бросились на добычу полезных ископаемых.

Я усек, что эта цыпка смотрит на меня уже по-другому — с явным интересом.

— Да он же совсем мальчишка! — пробормотала она.

Я улыбнулся ей.

— После чистки я получше?

— Да я думала, что вам лет сорок. А сколько на самом деле, кстати?

— Двадцать два.

— А за что сидели в тюрьме?

— За рассеянность: покупал в баре пачку сигарет, а унес кассу.

Она засмеялась.

Это шло ей не меньше, чем джемпер и брюки Я вдруг ощутил, как давно не залазил на бабу И не нужно было звать на помощь экстрасенса, чтобы понять по ее бесстыжим глазам: она тоже не прочь…

III

Есть люди, которых можно с первого взгляда отнести к тому или иному слою общества. Вот так и для парочки, которая меня выручила, мигом нашлось место в моей личной картотеке. Его я представлял себе врачом, практикующим в каком-нибудь богатом квартале, или архитектором. Да, пожалуй, скорее архитектором. А ее без колебаний причислил к тем мымзам, которые посещают парикмахерские «Карита», водят на длинном поводке боксера с не менее длинной родословной и пилятся днем в тихой пригородной гостинице.

Однако вскоре я стал подозревать, что мои выводы слишком поспешны и требуют пересмотра. За добропорядочной наружностью и светскими манерами моих хозяев, похоже, скрывалось нечто темное. Я согласился бы отсидеть еще полгода сверх недосиженного, чтобы узнать, что именно. Но считал делом чести держать рот герметично закрытым и строить из себя расслабона, который всякое видал и ничему не удивляется.

Я спустился на первый этаж. Одна из дверей была открыта, и за ней виднелась большая, под старину меблированная комната. Я вошел туда, плюхнулся в кресло и положил ноги на столик из красного дерева. Утомленный волнениями, пережитыми за этот тяжелый день, я уже начал было дремать, но тут на пороге появился хозяин.

Увидев мою позу, он нахмурился.

— Ведите себя прилично, пожалуйста, — тихо сказал он.

Мне захотелось послать его куда надо, но он смотрел на меня так сурово, что я невольно подчинился и сел как полагается.

Он прикрыл дверь и шагнул вперед. Я смотрел, как он подходит, и понимал, что крупно ошибался на его счет. Вблизи он был совершенно не похож на обычного мелкого буржуа. Надо было видеть его квадратный подбородок, тонкие губы и внимательные глаза… Да, уж поверьте, это была личность. И личность неординарная.

— Кажется, вас зовут Капут? — сказал он с улыбкой.

— Кажется, да, — ответил я, стараясь выглядеть подостойнее.

— Это пережиток детства, — заверил он. — Вы, наверное, мальчишкой любили играть в гангстеров, а? Капут… Неплохо звучит!

Он зажег сигарету и выпустил большое пахучее облако. Мне захотелось выхватить соску у него из рук и поскорее зачмокать. Он понял и протянул портсигар. Я тоже принялся напускать в комнату тумана. И жизнь снова показалась мне прекрасной, несмотря ни на что. Я почему-то чувствовал, что благодаря этому человеку покинул тюремные стены раз и навсегда. Если уж он спас мне жизнь, то не для того, чтобы тотчас отшить. Он наверняка имел на меня виды. Оставалось только надеяться, что оказанная им помощь будет мне по карману…

Последовало долгое молчание, не слишком приятное для меня. Он стоял у открытого окна и мечтательно смотрел на ветвистые деревья, где воробьи устроили настоящий фестиваль лирической песни. Обо мне он, казалось, забыл.

Вдруг он обернулся.

— Вы сказали моей жене, что ограбили табачную лавку?

Я пожал плечами.

— Да ну, ограбил… Просто цапнул, что было в кассе. Голодный был, не подыхать же с голоду, когда монеты прямо перед носом лежат. Логично?

— А что вы делали раньше?

— Кормил старого дядьку, который меня приютил… Матушкин брат, жлоб и скотина. Когда мать отдала богу душу, он забрал меня к себе с условием, что я буду зарабатывать на двоих. Я работал на фабрике химикатов, вместе с арабами. Ох и дерьмо! Не арабы дерьмо — химикаты. Через месяц — спазмы, через два начинаешь кровью кашлять. Кто упорствует, кончает больницей, а то и крестом. Так что я бросил и фабрику, и дядю. Перебивался то здесь, то там, и еще кое-где, ну, вы понимаете, что я имею в виду.

— Понимаю.

— Ну вот. И однажды погорел. В той самой лавке. Удача ведь сопутствует не всегда… Табачник поднял крик, и какой-то, как говорят газетчики, мужественный прохожий подставил мне подножку. В таких случаях всегда находятся мужики, которые усердно лезут не в свое дело. Болезнь, что ли, у них такая? Я получил пятнадцать месяцев: почти на всю катушку, потому что еще я заехал ногой по шарам тому легавому, который меня забирал. Фараоньи яйца для присяжных священны…

Он искренне засмеялся.

— И сколько вам еще оставалось отбывать?

— Почти год… Для моего возраста это много: двадцать лет бывает в жизни только раз.

— Понимаю.

Он задумался.

— В целях безопасности вам не мешало бы на время исчезнуть со сцены, верно?

— Пожалуй, что так.

— Можете пожить здесь. Я только что купил этот дом, его нужно привести в порядок. Будете помогать Робби. А взамен получите жилье и питание. Предложение, по-моему, неплохое?

Я едва сдержал радостный порыв, который наверняка показался бы этому ледяному столбу неуместным.