Дом, который построил Джек

«Он украл этот секретный рецепт и продал его компаниям Анхузера и Буша или Пабсту или Миллеру… Вот потому-то она его и уволила», — подумал Мэтью.

— Я не крал секрета, если вы об этом подумали, — сказал Холден. — По сути дела, я не крал вообще ничего.

— А Элиза Брэчтмэнн заявила, что вы украли.

— Ну разумеется! — Брови Холдена поднялись. — Что еще можно было ожидать от сучки ее полета?

— Заявила, что вы украли у нее огромные суммы денег, разве не так вы сказали?

— Да.

— Ну, а точнее?

— Солод. В этом-то и суть дела. Она заявила, видите ли, что я пожирал солод их компании.

— Я все-таки не знаю, что такое солод.

— Пивоваренный солод, или ячменный, — это одно и то же. Он важен для пивоваренного процесса и выцеживается из сырого ячменя… не буду входить в детали, потому что, по правде говоря, это слишком скучно. Достаточно сказать, что без ячменного солода, мистер Хоуп, вообще не будет никакого пива. И вот теперь-то мы и добрались до сути обвинения нашей великой красавицы.

— И в чем же эта суть?

— Потерпите, мистер Хоуп. — Холден вздохнул. Потом отхлебнул пива. И посмотрел на жестянку. — Было время, когда я испытывал отвращение к запаху солода. Ах да, — он сделал еще глоток, — когда я работал на Брэчтмэннов, мы владели солодовнями, которые обеспечивали тридцать процентов наших потребностей в солоде. Но тридцать процентов — это все же не сто, и поэтому мне пришлось обратиться к зарубежным солодовникам, чтобы приобрести недостающие семьдесят процентов. Вы должны понять, как много солода мы ИСПОЛЬЗОВАЛИ, мистер Хоуп, и как дорого он обходился нам.

— И сколько же вы использовали?

— Чтобы сварить два миллиона баррелей пива, которое мы поставляли на рынок ежегодно, нам нужно было шестьдесят три миллиона фунтов солода.

— Такая уйма солода, — сказал Мэтью. — И во сколько он вам обходился?

— Цены на бушель меняются все время, но в тысяча девятьсот восемьдесят первом году мы тратили около пяти миллионов долларов ежегодно на солод, который мы получали из внешних источников.

— Пять миллионов, — протянул Мэтью.

— То ли прибыль, то ли убыток, — улыбнулся Холден. — По мнению Элизы, это была по большей части прибыль.

— Как же так? Она ведь заявила, что вы воровали, но как?

— Возвращал обратно часть уплаченных денег, от разных солодовников, с которыми я имел дело.

— И насколько крупные суммы вы возвращали?

— Пятьдесят центов за бушель.

— Разве это много?

— В одном бушеле тридцать четыре фута солода. Подсчитайте-ка, мистер Хоуп.

— Лучше сами подсчитайте.

— Мы использовали шестьдесят три миллиона фунтов солода в год. Разделите это на тридцать четыре фунта в бушеле — и вы получите один миллион восемьсот пятьдесят тысяч бушелей, что-то близкое к этому.

— При возврате пятидесяти центов за бушель.

— Так заявила Элиза.

— Это же масса денег.

— Я был бы рад их иметь, — сказал Холден.

— И какое доказательство у нее было для подобного заявления?

— Да никакого.

— И все-таки она уволила вас и сказала газетчикам…

— Сумасшедшая баба. — Холден покачал головой.

— Так почему же она вас уволила, мистер Холден? Вы говорите, что была пристойная и истинная причина. В чем заключалась истинная причина?

— Вы хотите сказать, что вы не заметили? — спросил Холден и улыбнулся. — Ведь я же педик. Мой любовник оказался ее хорошим приятелем.

— И кто он?

— Джонатан Пэрриш.

— Из всего этого следует, — сказал Блум, — что ты оказался плохим парнем.

Он сидел в кабинете за письменным столом, похлопывая по копии полицейской сводки, где значились преступления Артура Хэрли. Купер Роулз, партнер Блума, сидел на краю стола. У Роулза были широкие плечи, крутая грудь и здоровенные ручищи. Человек, с которым лучше не связываться. Мужчина, на которого Артур Хэрли восемь лет назад бросился с разбитой пивной бутылкой, был негром, Купер Роулз — тоже.

— Так то было тогда, а это — сейчас, — сказал Хэрли.

— А теперь ты, значит, стал паинькой, да? — спросил Роулз.

Хэрли посмотрел на него так, словно это заговорил таракан.

— Ответь-ка мне, Арти, — сказал Роулз, — теперь ты паинька?

— А почему я здесь? — Хэрли посмотрел на Блума. — Вы что, обвиняете меня в чем-то?

— А ты этого хочешь?

— Я хочу знать…

— Куп, — сказал Блум, — ты не посоветуешь мне, в чем бы нам его обвинить?

— Как насчет непристойной брани в адрес офицера полиции, который…

— Он не имел никакого права арестовывать меня.

— А кто говорит-то, что тебя арестовали? — спросил Блум. — Полицейский вежливо попросил тебя проехаться с ним и ответить на его вопросы — только и всего.

— Значит, это был не арест? А как же у вас это называют? Полевыми расследованиями, что ли? Я под арестом, а раз так, то вам бы следовало почитать мне о Миранде [16] и раздобыть мне адвоката.

— Ты не под арестом, — сказал Блум.

— Прекрасно. — Хэрли встал. — В таком случае я просто пойду в…

— Сядь на место, — сказал Роулз.

— Твой приятель сказал мне, что я не…

— Сядь, сука, на место! — рявкнул Роулз.

Хэрли со злобой посмотрел на него.

— Я думаю, что тебе лучше присесть, — мягко сказал Блум.

— Ну, и что дальше? — спросил Хэрли, садясь. — Я провел слишком много времени в тюрьме за вещи, которых не делал.

— Это уж точно, — откликнулся Роулз. — В тюрьмах вообще одни невиновные.

— Ну, не все.

— Только ты.

— Пару раз я на самом деле был невиновен. Я ничего не делал, но в тюрягу меня упекли.

— Как нехорошо, — сказал Роулз.

— Конечно, и это еще называется правосудием, — проворчал Хэрли. — Да я и сейчас ничего не сделал.

— Никто и не говорит, что ты что-то сделал, — сказал Блум. — Мы просто хотим потолковать с тобой.

— Я полагаю, вы и с Билли тоже хотите потолковать? Вы его тоже приволокли сюда. Куда вы его подевали? В соседнюю комнату? Задаете ему те же вопросы, что и мне, сверяете наши рассказы?

— А разве мы тебе уже задавали вопросы? — спросил Роулз. — Нет? Тогда заткнись, черт тебя подери!

— Почему? Твой партнер только что сказал, что я ничего не сделал. И в этом случае…

— И в этом случае, сука, заткнись, — сказал Роулз.

— Если я ничего не сделал, что же вы имеете в виду под этим?

— То, что ты не убивал офицера полиции, к примеру, — сказал Блум.

— Ух ты, черт подери, — сказал Хэрли, — так вы это пытаетесь на меня навесить? Господи, выпусти меня отсюда!

— Сядь на место, — сказал Роулз.

— Нет, сэр, вы лучше перечислите мне мои права, прямо сию же минуту, черт подери! Раз уж убили какого-то легавого, то лучше знать свои права и иметь адвоката. И Билли тоже надо это сказать. Скажите ему, что ваш легавый сыграл в ящик. Парни, это же серьезное дело. Если так, то это очень серьезно. Не убивал я полицейского, черт подери!

— А кто сказал, что ты убил полицейского? Я сказал, что ты не убивал офицера полиции. — Блум говорил терпеливо и спокойно.

— Разумеется, черт вас подери.

— А для чего вы наблюдали за домом Пэрриша? — спросил Роулз.

— Так вот в чем дело, — вздохнул Хэрли.

— Вы в самом деле наблюдали за домом Пэрриша, верно?

— Верно, и кто-то в доме был, так что я и не собирался туда входить, пока они не выйдут. А в чем дело-то? Там легавый был в доме? И его убили?

— Что-то ты чертовски много знаешь о том, что было там и чего не было, — сказал Блум.

— Я узнаю сыщика, когда его вижу, а это был сыщик. Он украдкой смотрел в окно, не надо быть гением, чтобы понять, что это сыщик. Значит, там, внутри, был полицейский, да? И его там прихлопнули, верно? Ну, уж точно ни я, ни Билли этого не делали.

— Так для чего вы наблюдали за домом? — спросил Роулз.