Чисто случайно

— Из Совета!

— Ну да, и может, бабу какую из газетки.

— Ты что это задумал, ублюдок ты эдакий?

— Да это мне, чтоб задницу прикрыть, к тому ж, в этой газетке такие смачные телки работают. Еще, может, позову кого-нибудь из Пробации…

Я уже думал об этом, хотел прикрыть и этот фланг тоже.

— Из Пробации! А эти на кой хрен тебе нужны — с них толку, как с козла молока.

— Позову этого Энди, пускай хоть на пару часов делом займётся, чем самопальное пойло гнать. Кстати, хочу предупредить, старик: будет предлагать — не пей, ни за что не пей. Я как-то забрел к нему, принял стакашек. Через двадцать минут скакал зеленым чертиком.

В разговоре наступила пауза.

— Я не стану тебя спрашивать, что это все значит, — говорит Ти-Ти, — наверное, что-то и в самом деле важное. А где состоится это наше высокое собрание?

Вот тут все с ним стало мне ясно, как божий день. С одной стороны, он подозревал, что все это фуфло, и я его накалываю, а, с другой, — чем черт не шутит — вдруг у меня для него какие-то расчудесные новости, и ему светит повышение, никаких тебе ночных смен, да и накладные пощедрее.

— В столовке Виппс-Кросса.

— Чего?

Пивом в больничной столовке не торговали, для такого собрания оно, конечно, минус. Но зато удобно — для всех наших амбулаторных и тех, кто на физиотерапию ходит. Сам я бывал там чуть не каждый день с тех пор, как выписался, окромя тех дней, что был на Ямайке, а после Ямайки мне это еще больше понадобилось. Джорджу, Рамизу и Дину физиотерапия тоже не помешает, это уж точно. А картошка жареная в этой столовке просто пакостная. Может, захотят купить у меня немного кофе «Синие горы» — хоть десертом больных порадовать. Кто его знает.

— Короче, тащи свою Карен, и чтоб никому ни звука, ни единой душе, ты понял меня, понял? Речь о серьезном преступлении, очень серьезном, если я все правильно понимаю. Прознают не те, кому надо, и мы с тобой оба трупы. Оба, слышишь?

— Я слышу все, что ты говоришь, Ники, только это все как-то неординарно, и если вдруг что…

— Столовка Виппс-Кросс, четыре ноль-ноль, понедельник, — говорю. И шмякнул трубку.

Потом позвонил Энди в Пробацию, но того, как всегда, на месте не было.

— Ники, ты где пропадал? — спрашивает Рози-секретарша. — Ты два раза подряд не отметился, Ники. Энди взял отгул на неделю — ремонт дома делает, а Аннабель Хиггс, я слышала, что-то там говорила насчет ордеров да судов, в таком духе.

— Погоди, Рози, не тараторь, у меня сейчас барабанная перепонка лопнет. Я позвонил, чтобы поговорить с этим Энди, блин.

— Но ведь ты условный, Ники, разве нет? Ты обязан отмечаться. В пятницу я видела на рынке твою матушку, вроде нормально выглядит после той операции, а?

— Рози, ты меня убиваешь. Неужто я впрямь два раза не отметился?

— Два раза, Ники, два раза подряд.

— А Энди вашего, значит, нету.

Хоть ума хватило не сказать этой Рози, что был на Ямайке. В спешке забыл сообщить в Пробацию, что лечу на Ямайку — и это на режиме УДО под честное слово.

— А кто сегодня дежурит?

— Сейчас гляну… Дороти Макерере.

— Как она — ничего?

— Хорошая тетка. Скандалить не станет. И одевается прилично.

— Скажи ей, я заскочу попозже.

— Скажу. Только не подведи меня, ладно?

— Железно.

Вот дерьмо, опять звонить надо.

Застал Энди дома, пусть спасибо скажет — оторвал от ремонта чего-то там. А он вместо спасиба говорит:

— Вот дьявол, Ники, я ведь номер поменял, только чтоб ты мне сюда не звонил. — Похоже, они все свои номера поменяли, думали, это им, дуракам, поможет. — Откуда у тебя номер?

— Зря ты старался-тратился, Энди, — говорю, — ты чего, забыл что ли, как приглашал меня к себе на хату, как впарил мне ворованное стерео и умолял научить твоих пацанов тырить тачки?

Он хихикнул нервно. Был я у него раз, так он дал мне старую кровать для Келли; ей тогда как раз квартиру дали. Насчет стерео я для понта завернул, а пацанам его тогда года по четыре было. Ладно, шутки в сторону.

— Короче, чего тебе надо, Ники? — спрашивает Энди. — Я кухню доделываю, а тут ты звонишь со своими подначками. Теперь, пока от тебя отделаюсь, столько времени потеряю, могу не успеть. Однако говори, пожалуйста, прошу тебя.

— Энди, — говорю, — ты должен быть в столовке госпиталя Виппс-Кросс в понедельник в шестнадцать ноль-ноль.

— Понял. А зачем, собственно? У них там в меню лазанья, да?

— Я не могу по телефону, Энди. Только ты никому не рассказывай, ладно? Главное, никому в своей конторе, идет? Очень тебя прошу.

И повесил трубку.

Пока звонил в газету, вспоминал, как звали ту клевую телку, что меня ославила после чехарды на почте. Спросил ее.

— Алло, — говорит та телка, — это Бриджит Тэнсли, чем могу помочь? — Голос такой, будто попал в финансовую корпорацию или офис судебного пристава — там они все так отвечают.

— Ты девушка, которая меня расписала после почты?

— Простите, я, кажется, не расслышала или не поняла. Кто вы, говорите?

— Ники Беркетт. Помнишь, ты написала в газете про почту на Вуд-стрит?

— Ах… да. Ники Беркетт! Я помню вас, да. Вам двадцать три, только освободились из заключения, большой говорун — это вы, так ведь?

— Точно так. А хочешь сенсацию? — спрашиваю.

— Больше всего на свете, — говорит, — и что у вас для меня?

— Прямо сейчас не могу тебе сказать. Жди меня у «Джимми» на Маркхаус-роуд в три часа в понедельник. Идет?

Мне скоро будут нужны надежные свидетели, и я не хотел, чтоб об этом начали болтать на каждом углу.

— Идет… а кто такой Джимми?

— Ну, ты даешь. «Джимми» — это ж самое клевое кафе в Уолтемстоу. Кухня английская, тайская, какая хошь.

— О, простите, я еще не слишком хорошо знакома с Уолтемстоу. Это моя первая работа, а материал о налете на почту — пока что моя лучшая статья.

— Жаль, что ты напридумывала там только половину.

— А сама я из Бишопс-Стортфорда, слыхали?

— А то. Значит, придешь в понедельник?

— Приду.

Главное было сделано, теперь можно взяться за остальное. Корешей собрать было не проблема. Проблемой было никуда не соваться и ни во что не встревать, чтоб ничего не рвануло до понедельника. Чтоб ничего не нарушило плана.

Поехал в Уондсворт повидаться со Слипом. Поехал в этот раз на метро — добираться пришлось чуть не полдня. Потом еще прождал битый час, пока они его там отыскали, а когда привели, настроение у меня было не самое благостное.

Ему я, правда, обрадовался.

— Старик, — кричит.

— Черт побери, Слип, где ты шляешься, трахаешь начальницкую миссис, или как?

— Обычное дело, старик, метем и драим коридоры в корпусе. Готов спорить, что теперь наш корпус — самый чистенький изо всех британских тюремных корпусов, раз уж я лично взялся за то, чтоб навести в нем марафет. Метем и драим, старик, метем и драим.

Слип был большой аккуратист, что правда, то правда.

— Я звонил бабуле! — говорит.

— Чего?

— Я звонил бабуле. Говорит, что ты чудесный молодой человек, и что у меня очень милые друзья. Ну да! Я сказал ей, что ты первый из мошенников, и чтоб она в следующий раз смотрела в оба, не то ты утащишь всю ее сладкую картошку.

— Слушай, Слип, я, значит, плачу налоги для того, чтобы ты мог названивать своей заокеанской бабуле?

— Какие еще налоги? Да и вообще я не привык зависеть от системы, я, знаешь ли, продал по свободным расценкам тот симпатичный комочек, что ты мне приносил — ему тут у нас многие были очень рады, — и купил себе такие маленькие зелененькие карточки для телефона, чтоб можно было позвонить бабуле.

— Она у тебя что надо, верно?

— Я ж тебе говорил. И она сказала, что слыхала, что ты ездил в горы и нашел маленьких-маленьких фермеров, так это правда, Ники? Мы в деле? Мы можем себя поздравить?

— А она не слыхала о том, что не все так гладко?

— Точно она не знает, был какой-то слух, что ты скончался в жутких мучениях в какой-то деревушке, куда скатился с гор. А что, это правда? Ты такой крепыш, зачем тебе какие-то тропинки, почему не попробовать просто спрыгнуть?