Коррида на Елисейских Полях

– Гм... – снова произносит Фару. – Но кража вашей машины? Или ее не было?

– Кража была. Но Вентури и компания не имеют к этому никакого отношения. Когда вы изловите того типа с отпечатками пальцев, Пуарье или Помье [11]...

– Помье.

– Вы увидите, что вор – это он. В какой-то момент он заметил, что таскает с собой, и предпочел все бросить.

– Это потрясающе, – сказал Марк Ковет.

– И неожиданная удача для Бланшара, – продолжал я. – Разбивает все подозрения. Однако вчерашнее мое посещение "Приморских сосен" беспокоит его. Он охотно избавился бы от меня, но компания блаженных молодых балбесов не отрывает глаз от виллы в надежде заметить кусочек тела Денизы Фалез.

– А где же она, эта Фалез? – спросил Фару.

– На Лазурном берегу. Ее похитил Монферье... И я объяснил зачем.

– А ваша история на площади Альма?

– Нет сомнения, что это дело рук Бланшара. Он хотел возместить свою послеполуденную неудачу.

– Гм... Итак, по вашему мнению, Бланшар и Ломье были компаньонами?

– Да. Бланшар жил незаметным в иной среде, в тени Ломье. Это ничуть ему не мешало сохранять связи с блатным миром за границей. И искать там покупателя на свой запас. Ломье, конечно, воображал, что плоды этой операции позволят ему противостоять Монферье и всем остальным продюсерам, обеспечивая исключительные права на стереоскопическую съемку. Но тут он ошибался. У меня такое впечатление, что для Бланшара человеческая жизнь в счет не идет. Короче говоря, арест Мельгано поставил все под угрозу, а вмешательство Нестора Бюрмы в эту заварушку не уладило дела. И теперь, комиссар, вы достаточно в курсе, чтобы перейти к действиям?

– Гм... – проворчал он. – Все это прекрасно, но придется провести кучу проверок. Что же касается действий...

Он встал и подошел к окну.

– Уже ночь, – сказал он. – Прошло законное время для этого рода упражнений.

– Законное время? Они выскользнут у вас из рук, Фару. В конце концов, мне наплевать... Но я думаю, что у вас здесь есть также часы, выверенные по Центральной Европе или Южной Америке, показывающие только законное время, исключительно законное время...

– В самом деле, – улыбнулся он, – у меня есть двое или трое таких часов. Но ими мы пользуемся лишь в исключительных случаях. В конце концов, ночь стоит тихая и прекрасная... полицейскому не грех ею воспользоваться. Поехали, прогуляемся по Булонскому лесу. Это может пригодиться.

И это пригодилось.

В безлунном небе мерцали миллионы звезд. Мы тихо катили по направлению к "Приморским соснам". Нас было четверо в машине префектуры: Марк Ковет, Флоримон Фару, инспектор Фабр и я, грешный. За рулем был инспектор Фабр. Вдруг мы чуть не врезались в какую-то машину. Право, аварии меня подстерегали на каждом шагу. Счастье еще, что тип, ехавший нам навстречу, вилял из стороны в сторону. Он въехал в канаву и перегородил дорогу. Инспектор Фабр настойчиво засигналил, на что тот не ответил. Пришлось остановиться.

– Что это еще на шутки? – проворчал Фару. – Сейчас я скажу пару слов этому пьянчуге.

Он вышел и направился к машине. Я пошел за ним. Это была машина марки "ведетта" [12]. Тип, который сидел за рулем в бессознательном состоянии, был той же марки.

– Боже мой, Нестор Бюрма! – воскликнул комиссар. – Кажется, ваш клиент.

– Да, – сказал я. – Это – Тони Шарант.

– Что он тут болтается?

– Об этом его нужно спросить.

Я открыл дверцу машины. Круглая металлическая коробка от кинопленки выкатилась мне под ноги. Я подобрал ее, положил на сиденье рядом с Тони и принялся трясти актера.

– Что это у него на щиколотках? – спросил инспектор Фабр, который подошел вместе с Марком Коветом.

Я посмотрел вниз:

– Веревка. Порванная веревка...

– Однако, он не на съемках фильма, – заметил журналист.

– До чего же мне осточертели эти киношники, – отрезал Фару.

Я продолжал трясти дамского любимца. Он открыл один глаз, потом другой, снова закрыл их и застонал.

– Кловиса больше нет на свете, – сказал я, – но все же любители дубинок остались.

Тони Шарант полностью открыл глаза и посмотрел вокруг себя ошеломленным взглядом. Потом поднес руки к голове:

– Гнусный холуй. Но и врезал...

– Вы меня узнаете? – спросил я. Он зевнул:

– Привет, Бюрма.

– Мы едем нанести небольшой визит Ломье.

– Не говорите мне об этом типе.

– От вас разит спиртным.

– Ну и что? Verboten [13]? Всегда verboten?.. (С усилием Тони вылез из машины. Под мышкой он сжимал коробку с пленкой). Как хорошо дышать, – сказал он, что было так же оригинально, как и те диалоги, которые он привык произносить.

– Что это такое? – спросил Фару, указывая на коробку, которую, быть может, принял за камамбер.

– Руки прочь! – неожиданно злобно заворчал актер. – Это работа Ломье. Катушки с его фильмом. Там в вилле, в углу, их целая куча. Я стянул у него две или три, когда удирал, и оставил его на светском приеме. Сцапал по пути. Глядите, вот что я сделаю с его работой. Вот что я сделаю с его дерьмовыми фильмами!

И прежде чем мы смогли ему помешать, он открыл коробку, желая уничтожить пленку. Металлическая крышка покатилась по дороге, с шумом подскакивая по булыжникам.

– Что это такое? – поперхнулся Тони Шарант, откликаясь с запозданием на реплику Флоримона Фару.

Другая часть коробки, в свою очередь, выскочила у него из рук. В коробке не было ни сантиметра кинопленки, но она была набита порошком наркотика.

Глава шестнадцатая

День кончился

Полуодетый, с обвязанной влажными салфетками головой, Тони Шарант сидел на диване в своем залитом солнцем бунгало и ласкал против шерсти своего шумного пса, который сейчас молча млел от удовольствия. Мишлин, возведенная в ранг медсестры, тоже помалкивала.

– Отличный тайник, – одобрил актер.

– "Чистая пленка", – усмехнулся я. – По моей наводке комиссар Фару отправился на студию и забрал весь оставшийся запас недавно полученной кинопленки.

– Какое счастье, что вы были при всем этом. Могло бы показаться подозрительным, что бывший наркоман прогуливается с таким количеством порошка.

– Вначале так и показалось, но недолго, поскольку вы дома. Еще немного минеральной воды?

Он протянул свой стакан.

– Я объяснил фараонам, как все должно было произойти, – сказал я, наполняя свой стакан, но менее безвкусной жидкостью. – Как вы бесновались при мысли разделить славу кинозвезды с Денизой Фалез. И, воображая, что такой хитроумный тип, как Ломье, непременно был у истоков этого заговора, вы, раздобыв его адрес и напившись, отправились излить на него свой гнев. Но с некоторых пор в клане Ломье чужаков не любят. Тогда вам врезают по затылку и кладут в угол, связав как следует... Это большая удача, что вам удалось смыться, что вы были достаточно осторожны и не постарались взять реванш за грубое обращение с вами, достаточно злы, чтобы подложить свинью Ломье, и достаточно отупели, чтобы не заметить, что увозите коробки так называемой "чистой пленки".

– А что же произошло потом? Я и сейчас еще немного в состоянии отупения.

Обнаруженные наркотики и собрание у Ломье произвели на Флоримона Фару действие электрического разряда. Он отправил своего инспектора за подкреплением и приказал окружить виллу. Затем послал меня в разведку. Иногда и частные детективы могут пригодиться. Мне удалось увидеть этих господ, собравшихся на конференцию. Там были Ломье, Бланшар, Мельгано, Альбер, приятель Вентури, и еще два типа. Вентури не было. По-видимому, я ошибся в отношении него. Бегство Мельгано было инициативой Кловиса и Альбера. Вентури после встречи со мной и к тому же узнав о планах своих друзей, предпочел убраться, чтобы не быть скомпрометированным. Если его возьмут, это станет известно. Что же касается остальных бандитов, между ними шла острая дискуссия. Я думаю, они старались обставить друг друга. В какой-то момент одна машина выехала. Она дошла только до первого полицейского ограждения. В ней были Альбер и двое незнакомцев. Когда забрезжил день, Фару отдал приказ идти на приступ. Мельгано и Ломье не оказали никакого сопротивления. Бланшар попытался убежать. По нему открыли стрельбу. Он ответил. Прежде чем его ранили, он задел одного полицейского и Ломье. С полицейским это было случайно. Он выберется. Но Ломье... не выберется. Выстрел был удивительно прицельным.