Штопор

— Про нее не знаю, — начал Аддерли, но жена не Дала ему закончить.

— Я знаю! — рявкнула она. Это была крупная усатая женщина, и корсет ее торчал шишками из-под черного блестящего платья. — Мисс Джейни совершенно права!

— А эта Клир Ландес значится в вашем списке? — спросил я, ибо действительно не помнил.

— Нет, брат, она не значится, — сокрушенно ответил его преподобие Диркс. — Но только потому, что она хитрее остальных. Без нее Штопор определенно станет чище. Эта женщина несомненно низкого морального уровня, без видимых средств существования и связана с худшими элементами.

— Рад был познакомиться с вами, друзья, — сказал я, складывая список и засовывая в карман. — И рад узнать, что вы меня поддержите.

Я двинулся к двери, надеясь улизнуть без дальнейших разговоров. Номер не прошел. За мной последовал священник.

— Ты поразишь их сейчас же, брат? Ты идешь священной войной на дом похоти и на притон азарта?

— Рад заручиться вашей поддержкой, — сказал я, — но никаких массовых арестов не будет — пока что во всяком случае. Ваш список я изучу и предприму то, что считаю нужным, но я не намерен сильно беспокоиться из-за мелких нарушений двухлетней давности. Я начинаю с нуля. Меня интересует то, что произойдет с этой минуты. До скорой встречи. — И я ушел.

Автомобиль ковбоев ждал меня перед магазином.

— Познакомился с лучшими людьми, — объяснил я, устраиваясь между Милк-Ривером и Баком Смоллом.

По загорелому лицу Милк-Ривера разбежались от глаз морщинки.

— Тогда ты знаешь, какая мы сволочь, — сказал он.

Данн повез нас по улице на юг, за городом свернул направо, в мелкую лощину, выстланную песком и камнями. Песок был глубок, а камни многочисленны; мы продвигались медленно. После полутора часов тряски, удушья и зноя мы выбрались из этой лощины и съехали в другую, пошире и позеленее.

Наконец из-за поворота показались строения ранчо X. А. Р. Под низким навесом, где уже стояла одна машина, мы вылезли. Из-за беленого дома к нам шел мускулистый, широкий в кости мужчина. Лицо у него было квадратное и темное. Короткие усики и маленькие, глубоко посаженные глаза — тоже темные. Это, как выяснилось, был Пири, управлявший ранчо вместо хозяина, который жил на Востоке.

— Ему нужна хорошая смирная лошадка, — сказал Милк-Ривер, — и мы подумали, не продашь ли ты своего Ролло. Такого смирного конька я в жизни не видел.

Пири сбил высокое сомбреро на затылок, покачался с носков на пятки.

— Сколько думаешь заплатить за этого, значит, коня?

— Если он мне подойдет, — сказал я, — готов заплатить за него столько, сколько надо, чтобы его купить.

— Это неплохо, — сказал он. — А что, если кто-нибудь из вас, ребята, накинет на саврасого веревку да приведет его, чтобы человек посмотрел?

Смит и Данн отправились вдвоем, сделав вид, что им очень не хочется.

В скором времени ковбои вернулись — верхами, ведя между собой саврасого, уже взнузданного и под седлом. Я заметил, что ведут они его на веревках. Это была нескладная лошадка масти недозрелого лимона, понурая, с римским носом.

— Вот он, — сказал Пири. — Попробуй его, и поговорим о деньгах.

Я бросил окурок и подошел к савраске. Он печально скосил на меня один глаз, повел ухом и продолжал грустно смотреть на землю. Данн и Смит сняли с него веревки, и я сел в седло.

Пока обе лошадки не отошли, Ролло стоял подо мной смирно.

А потом показал, на что он способен.

Он поднялся прямо в воздух и повисел в нем, чтобы успеть повернуться кругом до возвращения на землю. Он встал на передние ноги, потом встал на задние, потом со всех четырех снова поднялся в воздух.

Начало мне не понравилось, но оно меня не удивило. Я понимал, что я агнец, отданный на заклание. Нынешний случай был третьим в моей жизни, и такое я могу пережить. В краю скотоводов городской человек рано или поздно должен очутиться верхом на несговорчивом животном. Я городской человек, но могу даже ехать на лошади, если лошадь согласна сотрудничать. Но если она не согласна — тогда она выиграла.

Ролло намеревался выиграть. Я был не настолько глуп, чтобы тратить силы на борьбу с ним.

Поэтому, когда он еще раз поменял точки опоры, я упал с него, расслабясь, чтобы не разбиться о землю.

Смит поймал желтого конька и держал, его за повод, пока я отнимал колени от лба и поднимался на ноги.

Пири сидел на корточках и смотрел на меня нахмурясь. Милк-Ривер смотрел на Ролло с видом, который должен был означать крайнюю степень изумления.

— Слушай, что ты сделал коню, что он себя так ведет?

— Может, он просто шутит, — сказал я. — Попробую еще раз.

И снова Ролло стоял тихо и печально, пока я на нем не разместился. Затем возобновил конвульсии — и я приземлился в кустах на плечо и затылок.

Я встал, потирая левое плечо, ушибленное о камень. Смит держал саврасого. Лица у всех пятерых были серьезны и официальны — слишком серьезны и официальны.

— Может, ты ему не нравишься? — предположил Бак Смолл.

— Может быть, — согласился я, в третий раз забираясь на Ролло.

Лимонный дьявол вошел во вкус и прямо любовался своей работой. Он позволил мне пробыть на борту дольше, чем в прежние разы, — чтобы скинуть крепче.

Когда я грянулся оземь перед Пири и Милк-Ривером, мне стало нехорошо. Я не сразу смог подняться, а поднявшись, вынужден был постоять некоторое время, прежде чем почувствовал под собой землю.

— Подержите его минутку... — начал я. Передо мной возникла плечистая фигура Пири.

— Хватит, — сказал он. — Я не желаю тебе смерти.

— Уйди с дороги, — зарычал я. — Мне нравится. Еще хочу.

— На моего коня ты больше не сядешь, — зарычал он в ответ. — Он не привык к таким грубостям. Падаешь неаккуратно — повредишь мне коня.

Я попытался обойти его. Толстой рукой он преградил мне дорогу. Я заехал в темное лицо кулаком.

Он попятился, но на ногах устоял.

Я подошел к коню и сел в седло.

Ролло наконец поверил в меня. Мы были старые друзья. Он решил показать мне самое заветное. Он делал такие штуки, каких ни одна лошадь не смогла бы сделать.

Я приземлился в тех же кустах, что и прежде, и остался лежать.

Не знаю, сумел ли бы я встать, если бы захотел. Но я не хотел. Я закрыл глаза и успокоился. Если я не добился того, чего добивался, я готов признать поражение.

Смолл, Данн и Милк-Ривер внесли меня в дом и расправили на койке.

— Не думаю, что мне будет большая польза от этой лошади, — сказал я им. — Наверное, надо поискать другую.

— Не надо так отчаиваться, — посоветовал Смолл.

— Полежи-ка ты, отдохни, — сказал Милк-Ривер. — А будешь шевелиться — на части развалишься.

Я внял его совету.

Когда я проснулся, было утро; меня расталкивал Милк-Ривер.

— Встанешь завтракать или думаешь, лучше тебе в постель принести?

Я осторожно пошевелился и определил, что руки и ноги пока на месте.

— Дотуда как-нибудь доползу.

Пока я надевал туфли — единственное, кроме шляпы, что было снято с меня перед сном, — он сел на койку напротив и свернул самокрутку. Потом сказал:

— Я всегда думал, что если человек не может сидеть на лошади, то он вообще мало чего стоит. Теперь не знаю. Ездить ты совсем не можешь и никогда не сможешь. Сел поперек животного, а что дальше делать, прямо и не знаешь! Но все-таки, если человек дал лошадке обвалять себя в пыли три раза кряду, а потом сцепляется с человеком, который хочет спасти его от такой плохой привычки, — все-таки он не совсем пропащий.

Он закурил и разломил пополам спичку.

— У меня есть гнедая лошадь — могу уступить за сто долларов. С коровами работать она скучает, а так — лошадь как лошадь, и без норова.

Я полез в пояс с деньгами и отсчитал ему на колени пять двадцаток.

— Ты посмотри ее сперва, — запротестовал он.

— Ты ее видел, — сказал я, зевнув, и встал — Где завтрак?

В хижине-столовой завтракали шесть человек. Троих я видел впервые. Ни Пири, ни Уилана, ни Вогеля не было. Милк-Ривер представил меня незнакомцам как ныряющего заместителя шерифа, и до конца трапезы еда, которую подавал на стол кривой повар-китаец, шла вперемежку с шутками о моих талантах по части верховой езды.