Жду ответа

— Ну, — сказал Майлс, — трудно рассчитывать такие вещи.

— Я электронную таблицу составил, — сказал Джон Рассел. — Покажу тебе как-нибудь.

Майлс кивнул.

— Здорово, — сказал он и подумал, как обрадовала бы Хейдена идея Джона Рассела об «электронной таблице».

«Этот тип хуже нас с тобой чокнутый, Майлс», — говорил Хейден.

А Майлс возражал. «Мы не чокнутые, — говорил Майлс. — И он тоже».

«Ох, я тебя умоляю!» — говорил Хейден.

Помнится, как его позабавил тот факт, что Джона Рассела обязательно называют одновременно по имени и фамилии. «Какая потешная аффектация, — говорил Хейден. — Хоть на самом деле мне нравится». И потом представлял небольшую пародию на деликатную куриную походку Джона Рассела, которую Майлс невольно признавал смешной. Даже теперь трудно не видеть в Джоне Расселе комический персонаж.

Но он не собирается думать о Хейдене.

— Когда-нибудь, — сказал он Джону Расселу.

Они с Джоном Расселом взяли по пинте пива, оба поднесли к губам кружки и сделали по глотку. Улыбнулись друг другу, и Майлс осознал, как отчаянно хочет, чтобы они были друзьями, нормальными друзьями, но вместо этого наступило неловкое молчание, которое он не знал, чем заполнить. Джон Рассел прокашлялся.

— В любом случае, — сказал Джон Рассел, — люди идут разными путями. Ты, например, слышал про Клейтона Комба? Помнишь его?

— Конечно, — сказал Майлс, хотя много лет не вспоминал Клейтона Комба.

Это был мальчик в школе Хокен, которого они с Джоном Расселом не любили: блестящий ученик, пользующийся популярностью, обожаемый почти всеми, спортивный, симпатичный, но вдобавок, по их мнению, снисходительный болван. С самодовольной улыбкой, омерзительной до невозможности, какой Майлс никогда ни у кого больше не видел.

— Ты не поверишь, — конфиденциально сказал Джон Рассел. — Все его считали абсолютно благополучным. А вышло так, что он покончил с собой. Стал инвестиционным банкиром в Ай-эн-джи, и там разразился какой-то ужасный скандал. Клейтон заявил о своей невиновности, но его осудили, приговорили к пятнадцати годам тюрьмы, и тогда он… — Джон Рассел многозначительно вздернул брови. — Повесился.

— Какой кошмар, — сказал Майлс.

И действительно, хотя не обязательно сильно переживать по этому поводу. Помнится, Хейден терпеть не мог Клейтона Комба, изображая, как он с улыбкой запрокидывает голову, будто удостоился аплодисментов. Хейден поднимал руку, помахивая воображаемой восхищенной толпе, словно королева красоты на движущейся платформе, и Майлс с Джоном Расселом непременно покатывались со смеху над этой пародией.

А потом — ничего не поделаешь — в нем проснулся детектив и прищурился.

Разве Ай-эн-джи не входит в число многих компаний, на которые имеет зуб Хейден?

Разве он не упоминал о ней в электронных сообщениях? Не произносил о ней злые тирады?

Но он не позволил себе свернуть на эту дорожку.

— Бедный Клейтон, — пробормотал он. — Как… — сказал он, — как странно.

Неужели? Действительно странно?

Он думал об этом всю неделю после того разговора с Джоном Расселом. Почему все опять возвращается по кругу к Хейдену? Почему нельзя просто посидеть и мило поболтать со старым приятелем? Разве не может быть, что история Клейтона Комба родилась из отрывочных слухов? И он отказался от расследования. Не собирается разыскивать сообщения в средствах массовой информации, не собирается погружаться в параноидальные фантазии.

Хейден погубил жизнь Клейтона Комба и довел его до самоубийства?

Неизвестно.

Он себя в тот момент чувствовал совсем беззащитным и уязвимым. Беспомощным, беспокойным и неустроенным, и все вспоминал слова Джона Рассела: «Почти все попусту тратят жизнь, так или иначе».

Необходимо сменить направление, думал Майлс. Можно мудро распорядиться собственной жизнью, если только подумать о ней. Надо просто составить план и твердо ему следовать.

Однако, несмотря на благие намерения, обнаружилось, что он вновь влез в архивы.

Обнаружилось, что он смотрит в окно своей квартиры, устремив взгляд к северо-востоку над верхушками пригородных деревьев. В нескольких кварталах отсюда находится улица, где жила его семья, и он чувствовал, что старый дом посылает сигналы, не поддающиеся интерпретации, телеграфирует о своем отсутствии, потому что, конечно, его больше нет.

Подумал пойти посмотреть на место.

Интересно, что там осталось, гадал он. Заросший травой пустырь? Новый дом вместо старого? Может, найдется что-нибудь знакомое?

Дом сгорел, когда он учился на втором курсе университета Огайо. К тому времени Хейден пропадал уже больше двух лет, и Майлс никак не мог заставить себя вернуться. Зачем? Отец, мать, даже отчим мистер Спейди мертвы, незачем возвращаться, кроме удовлетворения гаденького любопытства, которое он в конце концов поборол. Не хочется видеть руины, обугленные балки, рухнувшую крышу, сгоревшие остатки мебели; не хочется представлять огонь, пылающий в окнах, соседей, собравшихся на газоне по прибытии пожарной машины и «скорой».

Не хочется представлять себе Хейдена, который, возможно, стоял там, в тени кустов сирени на краю двора, возможно, еще с необходимыми для поджога средствами в рюкзаке за спиной.

Нет никаких реальных свидетельств, ничего, кроме живого моментального снимка в воображении, столь четкого, что он порой невольно присовокупляет дом к шлейфу преступлений Хейдена. Дом, мать и мистер Спейди.

А теперь, думал он, еще бедного Клейтона Комба, повесившегося в тюремной камере. Вспомнил, как Хейден изображал Клейтона Комба: вздернутый подбородок, закатившиеся глаза, себялюбиво выпяченные губы.

Внизу под его окном на третьем этаже видна крыша соседнего здания; высохшая газета еще скручена в трубку, перетянута резинкой, но уже медленно разлагается; растрепанные листья несутся по переулку стайками птиц или футболистов в атаке; появляется ярко сверкающий вертолет, летит низко над деревьями, перемалывая толстыми винтами воздух. Наверняка к больнице, думал Майлс, сурово за ним наблюдая. Хейден долго верил, что за ним следят вертолеты.

Через несколько дней Майлс нашел работу. Или, скорее (как он иногда думал), работа нашла его.

Удалось в центре города пройти несколько собеседований в качестве программиста невысокого уровня, ассистента по информационным технологиям, «вспомогательного сотрудника» в публичной библиотеке — ничего впечатляющего, но кто знает? Он думал, что осел, устроился, надо быть упорным, настойчивым оптимистом, хотя трудно быть оптимистом, шагая по Проспект-авеню. Слишком много пустых магазинных витрин с давно выцветшими табличками «Сдается в аренду», слишком много беззвучных кварталов. Возможно, опять думал он, возвращение было ошибкой.

Так он думал, увидев старый магазин «Чудеса Маталовой» сразу за углом Четвертой улицы, примостившийся между старинными ювелирными лавками и ломбардами.

Удивительно, что он еще существует. Казалось бы, в последнюю очередь должен был выскочить из нисходящих витков экономической спирали, на которых сгинуло большинство подобных предприятий в центре города. Много лет Майлс даже не вспоминал «Чудеса Маталовой» — определенно не вспоминал после смерти отца, когда им было по тринадцать лет.

В детстве отец часто брал с собой Майлса и Хейдена, отправляясь в этот магазин. Лакомая награда — отправиться с отцом в необычное захудалое заведение. Он называл его «волшебной лавкой».

Им никогда не разрешалось присутствовать на отцовских выступлениях в качестве клоуна, в качестве фокусника и тем более в качестве гипнотизера. Дома он был сдержан, в нем не было ничего театрального, поэтому визиты с ним в «Чудеса Маталовой» производили на них очень сильное впечатление. Отец держал их за руки. «Ничего не трогайте, мальчики. Только глазами смотрите». Что было чрезвычайно трудно — в конце концов, бесчисленные ряды полок от пола до потолка волшебной лавки забиты древностями, старинными устройствами и механизмами, деревянными горгульями вроде шахматных фигур, фарфоровыми наперстками, боа из перьев, цилиндрами и пелеринами, в серебряной клетке сидит пожилая макака-резус…