Оседлай волну

— Марша говорит, она тебя где-то видела, — нарушила молчание Мишель, когда они были уже на полпути к кинотеатру.

— Марша?

— Мы вместе работаем. Она была сегодня, когда ты заходил. Говорит, что видела тебя раньше.

Айк вспомнил девушку у окошечка, которая не сводила с него глаз. Побывав в магазине Хаунда Адамса, он начисто забыл о ней.

— Ну откуда ей меня знать, — ответил он, — она что, бывала в Сан-Арко?

— Не знаю, вряд ли. Вроде бы она встречала тебя где-то здесь.

— Этого не может быть.

— Ну, тогда она тебя с кем-то путает. Марша так и сказала, что знает либо тебя, либо кого-то очень похожего.

— Кого это?

— Она не сказала.

Возле кинотеатра была небольшая очередь. Снова они стояли молча. Айк думал о той девушке в закусочной. Мишель отошла взглянуть на афиши. Айку хотелось прямо сейчас побежать к той девушке и спросить ее, на кого он похож. А еще ему просто необходимо срочно поговорить с Барбарой. Он занервничал. Появилось чувство, что время уходит зря, как будто они с Мишель были чужими друг другу, и напрасно он вообще пригласил ее на свидание.

Однако фильм оказался так хорош, что Айк практически сразу забыл обо всем на свете. Он и о Мишель забыл бы, но девушка уж больно громко все комментировала. Крайне неприятная привычка. В другом кинотеатре она раздражала бы его еще больше, но здесь у публики было принято свистеть и орать в самых захватывающих местах. Все же болтовня Мишель действовала на нервы. Можно подумать, что она первый раз пошла в кино.

Айк молчал. Плотно сжав губы, он не отрывал глаз от экрана. Таких волн он еще не видел. Съемки проводились по всему миру: Австралия, Новая Зеландия, Бали… Волны походили нате, что он видел на ранчо, — такой же безукоризненной формы. Он вновь ощутил чувство сопричастности, охватившее его тогда. Вспомнил фигуру Престона над темной поверхностью, его поднятую в приветствии руку. В лучах заходящего солнца волна превращалась в янтарь и уходила неоседланная, оставляя в воздухе фонтаны брызг. Все это надо видеть собственными глазами, а просто рассказать тому, кто не видел, — невозможно.

Сразу после фильма он хотел отвести Мишель домой, чтобы завтра пораньше найти Барбару. Они уже выходили из вестибюля, но тут Мишель увидела Хаунда Адамса. Он был с тем светловолосым, которого Айк видел утром в магазине. Айк не успел остановить Мишель, и она направилась к ним и принялась болтать. У Адамса, конечно, была травка, и вскоре они уже все вместе шли в северную часть города — почти тем же путем, что и в ту ночь, когда Айк следил за Хаундом и Джекобсом. Но прежде Адамс познакомил их со своим спутником, и Айк пожал руку Фрэнку Бейкеру.

Разговаривали в основном Хаунд и Мишель. Айку показалось, что Фрэнк не слишком рад компании. Когда они добрались до дома Хаунда, он ушел куда-то в комнаты и больше не показывался. Снова Айк с Мишель сидели на полу гостиной, и снова у Айка было чувство, что Хаунд вроде как запал на Мишель. Он не упускал случая дотронуться до нее, клал руку то на ее плечо, то на колено. Айк злился. Он просто с ума сходил от злости. Только что он давал себе слово, что больше никуда с ней не пойдет, а теперь ревнует! Чепуха какая-то.

Хаунд говорил о фильме, о Мексике.

— Помнишь, что я тебе говорил? — обратился он к Айку. — О том, что в пустыне, как и в море, есть сила и свой ритм. Только серфинг включает тебя в этот ритм, если сумеешь с ним породниться. Но заметь, я сказал, если сумеешь. Мы привыкли думать, рассуждать и совсем забыли про наше непосредственное восприятие, про наши ощущения. — Он сделал глубокую затяжку. — Что хорошо в Мексике, — продолжал он, — так это то, что море и пустыня там встречаются друг с другом. В этом есть своя особая музыка. Когда я приезжаю туда, то не сразу могу привыкнуть. Несколько дней привыкаю, но так и должно быть. К тому же Мексика потрясающее грибное местечко. Вы пробовали? — обратился он одновременно к Айку и Мишель, потом переменил позу и улыбнулся. — В этой деревне водятся два сорта — Сногдолой и Сан-Исидро. Второй будет даже покрепче.

Айк посмотрел на Мишель — она ловила каждое слово Адамса. Хаунд затянулся и пустился в разглагольствования о том, какой мощный кайф дает Сан-Исидро. Он рассказал, что однажды утром серфовал и видел себя как бы со стороны, причем море видел сквозь собственное прозрачное тело.

— Я хочу туда поехать, — внезапно сказала Мишель, не дав Хаунду докончить фразу. Тот улыбнулся, отвел от лица волосы и протянул вперед руку с трубкой.

— Тебе стоит это сделать. И тебе тоже, — обратился он к Айку. — Здесь потребуются годы, чтобы выучиться серфовать так, как там можно научиться за сезон.

Айк кивнул. Мишель положила руку ему на ногу, и сквозь плотную ткань он ощутил жар ее ладони. Он думал сейчас о ранчо и об испытанных им там ощущениях, о том, что в словах Хаунда было очень много правды, но почему-то они не трогали его. Хаунд вел себя как завзятый шоумен, и Айк не мог удержаться от мысли, что сказал бы по этому поводу Престон или что бы говорил сам Хаунд, если бы его слушателями не была парочка молокососов.

— Кстати, — прибавил Хаунд, — ты еще не нашел доску?

Айк ответил, что нет.

— Не забыл про мое предложение?

Айк ответил, что не забыл, и Хаунд снова пустился расписывать красоты Мексики. Тут его прервал телефонный звонок. Отсутствовал он всего пару минут, но когда вернулся, Айк сразу понял — что-то случилось. Борзой уже не улыбался, лицо его словно окаменело. Он вдруг как-то сразу постарел.

— Звонил брат Терри Джекобса, — тусклым голосом произнес он. — Терри только что умер.

Глава двадцатая

Снова Айк и Мишель стояли в коридоре меблирашек, и ему казалось, что стены едва заметно кружатся, и наклоняются то в одну сторону, то в другую, а вместе с ними водят хоровод электрические лампочки, лишь отчасти рассеивая подвижную горячую тьму. Он все никак не мог забыть лицо Хаунда, когда тот объявил о смерти Терри. Ноги плохо держали его. Может, оттого, что рядом стояла Мишель? Опять она пригласила его зайти, и опять он колебался.

— Ладно, тогда я к тебе. Два раза подряд ты не отвертишься, — засмеялась она.

Мишель вся раскраснелась, в лице появилось что-то шальное, неуемное. Над верхней губой выступили капельки пота. Она взялась за дверную ручку, подперла рукой бедро. Руки у нее были довольно большие и сильные, как у парня, хотя кожа на них — гладкая, мягкая. Он смотрел на ее руки, потому что это было легче, чем смотреть в глаза, и думал о своей комнате, о груде грязной одежды и о мешке с мусором, который забыл вынести.

— В холодильнике есть пиво, — сказала она, — пойдем.

Ее комната сегодня показалась ему еще меньше и теснее. Джил не было.

— Придется сесть на кровать, — сказала ему Мишель, — это единственное удобное место.

Айк уселся на краешек матраса и ждал, пока Мишель принесет из холодильника пиво. Она поставила бутылки прямо на пол, потом проскользнула мимо него и взяла с подоконника свечку. Пристроила ее тоже прямо на полу и зажгла, потом выключила свет и задернула занавеску. Все сразу же изменилось. Стало тесно и жарко. Желтое пламя дрожало, отбрасывая причудливые тени, и отражалось в темном оконном стекле. Она села так, что их плечи соприкоснулись, и Айк почувствовал жар ее тела. Он быстро глотнул пива. Оно было холодное и обожгло ему горло и даже желудок. Рукой он уперся в матрас за ее спиной и взглянул ей в лицо — на маленький красивый рот, высокие скулы. Мишель, откинувшись на его руку, смотрела ему прямо в глаза, и он видел, как пляшут в ее глазах блики свечей — в том самом месте, куда ее в детстве ткнули палкой. Он старался смотреть только на это слегка подрагивающее темное пятнышко, и оно выросло и приблизилось к нему. Их губы встретились, и Айк ощутил ее дыхание и кончик языка. Они откинулись на матрас, и ему показалось, что он проваливается — как тогда на ранчо, когда он первый раз оседлал волну. Айк больше не владел собой. Было удивительно, невероятно, что рядом с ним сейчас та самая девушка, которая так раздражала его в кинотеатре. Он целовал ее губы, шею, веки — и внезапно полет прервался. Айк просто лежал рядом, и ему было холодно. Он не шевелился и слышал, как рядом бьется ее сердце. Мишель долго не двигалась, потом повернулась к нему, положила руку ему на плечо и отодвинулась подальше, словно хотела его хорошенько рассмотреть.