Любимая женщина Кэссиди. Медвежатник. Ночной патруль

Кэссиди открыл дверцу шкафа, снял с вешалки измятые штаны, полез в карман, вытащил деньги. Отсчитал восемь бумажек по пять долларов, протянул Шили.

Шили сунул деньги в карман, взглянул на остаток в руках Кэссиди:

– Что тут у тебя?

Кэссиди перелистал большим пальцем бумажки:

– Восемьдесят пять.

– Не много.

– Хватит. Я путешествую, не покупая билеты.

– А как насчет выпивки? – спросил Шили.

– Пить не буду.

– А по–моему, будешь, – сказал Шили. – По–моему, ты будешь много пить. По моим оценкам, как минимум, кварту в день. В среднем именно столько пьют в бегах.

Кэссиди повернулся спиной к Шили и, стоя лицом к дверце шкафа, сказал:

– Ты седой мерзавец.

– У меня дома есть деньги, – сообщил Шили. – Пара сотен.

– Засунь их себе в задницу.

– Если тут подождешь, принесу.

– Я сказал, в задницу. – Он протянул руку и плотно захлопнул дверцу шкафа. – Я ни от кого не хочу одолжений. Я один, и мне именно этого хочется. Просто быть одному.

– Прискорбный случай.

– Ну и хорошо. Мне нравится унижение и падение. Я от этого просто тащусь.

– Как и все мы, – подтвердил Шили. – Все бродяги, обломки крушения. Мы доходим до точки, когда нам нравится падать. На самое дно, где мягко и грязно.

Кэссиди не оборачивался, продолжая смотреть в дверцу шкафа:

– Ты это когда–то уже говорил. Я тебе не поверил.

– А теперь веришь?

В комнате было тихо, слышалось лишь, как Кэссиди тяжело, со свистом дышит сквозь зубы. Глубоко в душе он рыдал. Очень медленно повернулся, увидел, что Шили стоит у окна, улыбаясь ему. Это была понимающая улыбка, мягкая и печальная.

Кэссиди устремил взгляд мимо Шили, за оконную занавеску, за стены многоквартирных домов, за темные, серые, грязные прибрежные улицы.

– Не знаю, чему я верю. Что–то мне говорит, что ничему не надо верить.

– Это разумно, – признал Шили. – Просто встаешь каждое утро, и будь что будет. Ведь что , ты ни делал, оно все равно будет. Значит, плыви по течению. Пускай несет.

– Вниз, – пробормотал Кэссиди.

– Да, вниз. Потому и легко. Никаких усилий. Не надо никуда карабкаться. Просто скользи вниз и радуйся.

– Конечно, – сказал Кэссиди, с трудом изображая ухмылку. – Почему бы не радоваться?

Но эта мысль не радовала. Эта мысль противоречила всему, о чем ему хотелось думать. В памяти пронеслись мимолетные воспоминания, и он увидел кампус колледжа, армейский бомбардировщик, летное поле аэропорта Ла–Гуардиа. И мельком себя в одном из лучших ресторанов Нью–Йорка. Он сидел там с чистыми руками, в чистой рубашке, аккуратно подстриженный. Напротив за столом сидела милая стройная девушка, выпускница Уэллсли [2]. Она говорила ему, что он действительно очень славный, смотрела на его безукоризненно чистые руки…

Он взглянул на Шили и сказал:

– Нет. Нет, я тебе не верю.

Шили поморщился:

– Джим, не говори так. Послушай меня…

– Заткнись. Я не слушаю. Иди поищи другого клиента.

И пошел мимо Шили к входной двери. Шили проворно метнулся, загородив дверь.

– Иди к черту, – рявкнул Кэссиди. – Убирайся с дороги.

– Я тебя туда не пущу.

– Я иду туда поговорить с ней. Приведу сюда, заставлю протрезветь. А потом возьму с собой.

– Дурак! Тебя сцапают.

– Есть такой риск. А теперь прочь с дороги.

Шили не сдвинулся с места:

– Если заберешь Дорис отсюда, ты ее убьешь. Кэссиди отступил на шаг:

– Что ты, черт возьми, имеешь в виду?

– Разве я тебе не говорил? Я старался ясно объяснить. Ты ничего не можешь дать Дорис. Ты собрался лишить ее единственного, что поддерживает в ней жизнь, – виски.

– Вранье. Я таких разговоров не потерплю. – И он шагнул к Шили.

Шили стоял и не двигался с места.

– Я могу только говорить с тобой. Не могу драться.

Он ждал, чтобы Шили пошевелился. Он твердил себе, что не должен бить Шили. Лицо его перекосилось, и он зарычал:

– Ах ты, вшивый подонок! Ходячее несчастье! Мне бы следовало вышибить из тебя мозги.

Шили вздохнул, медленно опустил голову и сказал:

– Ладно, Джим.

– Ты согласен со мной?

Шили кивнул. И вымолвил очень усталым, бесцветным тоном:

– Жалко, что я не смог четко изложить мысль. Но старался. Безусловно старался. Могу только принять необходимые меры.

– А именно?

– Посажу тебя на корабль. Потом приведу Дорис.

Кэссиди покосился на Шили:

– Зачем тебе ввязываться? Лучше не надо.

Шили уже открывал дверь.

– Пошли, – сказал он. – На девятом причале стоит грузовое судно. Отходит в пять утра. Я знаком с капитаном. Они вышли и быстро зашагали по переулку к Док–стрит.

Глава 10

Было почти четыре, когда они подходили к пирсу. Ночная тьма достигла предела, уличные фонари погасли, единственными источниками света оставались крошечные огоньки по бортам кораблей. Выйдя на девятый пирс, услышали глухой шум на палубе грузового судна. Это был оранжево–белый переустроенный «либерти» [3], сиявший в темноте свежей краской.

К ним направлялся дежурный по пирсу. Кэссиди выругался сквозь зубы. Он не раз встречал дежурного в «Заведении Ланди» и был уверен, что тот его узнает. Напрягся, начал отступать. Шили схватил его за рукав и сказал:

– Спокойно.

– Что вы тут делаете? – спросил дежурный.

Кэссиди поднял воротник куртки и отвернулся, слыша объяснения Шили:

– У нас дело к капитану Адамсу.

– Да? Что за дело?

– Ты что, ослеп? Я – Шили. Из лавки «Квакер–Сити».

– А, – протянул дежурный. – Ну конечно. Идите. – Повернул и пошел назад в маленькую каморку к недоеденному сандвичу.

Они поднялись по трапу на палубу. Шили велел Кэссиди ждать у ограждения. Тот оперся спиной о леер, глядя, как Шили шагает по палубе, закурил, стараясь справиться с волнением. Так и стоял у борта, нервно куря сигарету.

Несколько матросов прошли мимо, не обращая на него внимания. Ему начинало нравиться здесь, на корабле. Это для него наилучшее место. Скоро судно покинет порт, уйдет, а он будет на нем. С Дорис. Уйдет на корабле вместе с Дорис. Именно этого он хотел, глубоко верил, что Дорис этого хочет, скоро все так и будет.

Потом вновь возник Шили в сопровождении высокого мужчины средних лет в капитанской фуражке с пенковой трубкой в зубах. Мужчина оглядел Кэссиди с ног до головы, потом взглянул на Шили и покачал головой.

Кэссиди отошел от ограждения, направляясь к ним и слыша слова Шили:

– Я вам говорю, он в полном порядке. Это мой друг.

– Я сказал, нет. – Капитан спокойно смотрел через палубу куда–то за реку. – Очень жаль, но дело обстоит именно так. – Он повернул голову, посмотрел на Кэссиди. – С удовольствием помог бы вам, мистер, но просто не могу позволить себе рисковать.

– Что за риск? – пробормотал Кэссиди, мрачно глядя на Шили, зная, что Шили выложил карты на стол.

– Джим, – сказал Шили, – это капитан Адамс. Я знаю его много лет, этому человеку можно верить. Я рассказал ему правду.

Адамс слегка улыбнулся Шили:

– Вы это сделали потому, что знаете: я всегда чую ложь.

– Капитан замечательный человек, – сообщил Шили Кэссиди. – Высоко образованный, лучше всего на свете понимает людей.

Кэссиди чувствовал, что капитан сверлит его взглядом, изучает его. Его словно схватили пинцетом, положили под увеличительное стекло, и это ему не понравилось.

– У меня не слишком много времени. Если не сговоримся, попробую на другом судне.

– Я бы не советовал, – сказал Адамс. – Вам, по–моему, следует…

– Приберегите советы. – Кэссиди повернулся и пошел к трапу. Начал перелезать через леер, почувствовал на плече руку. Подумал, что это Шили, дернул плечом и сказал: – Если идешь, пошли. Это мне ни к чему.

Но, оглянувшись, увидел капитана. Увидел на лице капитана улыбку. Улыбка была умная и вроде бы объективная.