Кинжал из плоти

— Мне надо поговорить с Энн.

— Нет! Ни за что! — закричала она, выплевывая каждое слово. Глэдис вскочила на ноги, ее рот дрожал.

— Вон отсюда! — кричала она. — Прочь, прочь…

— Глэдис, замолчи!

Энн стояла позади меня в дверном проеме и, когда я повернулся, она спокойно обратилась ко мне:

— Ты хотел меня видеть, Марк?

— Он хочет спросить тебя, не ты ли убила своего отца! Энн, ему интересно только это.

Голос Глэдис был до странности сдавленным. Она говорила не громко, но слова хлестали бичом.

— Джея убили из его револьвера, поэтому он… Она замолчала и села на диван. Ее голова поникла, и она сидела, тупо уставившись в пол.

— Идем, Марк, — сказала Энн. Она повернулась и пошла в коридор. Я последовал за ней. Не оборачиваясь, она медленно поднялась по лестнице на второй этаж в свою комнату, закрыла за мной дверь и села на край постели. Я стоял около двери, проклиная себя за то, что переступил порог этого дома.

Энн указала на низкое кресло, покрытое узорчатым пледом. Я сел и попытался оправдаться:

— Энн, то, что миссис Вэзер говорила о моем оружии…

— Я знаю об этом.

— Знаешь? Откуда?

— От полиции. Они прямо не сказали, но нетрудно было догадаться. Помолчав секунду, она вяло добавила:

— И я тут же догадалась. Помнишь, я говорила тебе, что я гений. Это так, между прочим.

Она не улыбалась. Она почти не изменилась с прошлого вечера, разве что утратила выразительность. На ней был тот же вязаный зеленый ансамбль, а на лице виднелись следы грима. Но не было и намека на былую оживленность. Голос потерял отголоски весны и жизни.

Смерть воздействует на людей по-разному. Некоторые рвут на себе волосы, другие сохнут где-то внутри себя, блекнут в глубине, а потом боль расширяется и прорывается наружу. Третьи уходят в запой. Но Энн относилась к тем, кто днями, неделями ведет себя почти нормально, чтобы однажды распасться на части. Мне хотелось знать, что она думала, когда услышала о смерти Джея и о моем оружии… если только она вообще тогда могла думать. Энн устало взглянула на меня.

— Зачем ты пришел сюда, Марк? После вчерашнего вечера я не надеялась, что ты придешь.

Мы немного помолчали.

— Я слышала крики Глэдис. Ты действительно говорил с Ганнибалом?

Я кивнул и ответил,

— Поверь мне, Энн. Я любил и уважал Джея. Я восхищался им. Ни за что на свете я не пошел бы против него. Но кто-то твоего отца, и я хочу найти убийцу.

Она смотрела на меня — только на меня.

— И поговорив с Ганнибалом, ты узнал, что желал? Папа все оставил мне. Теперь я богатая наследница. Глэдис ничего не получила, и я рада этому. Она не любила отца так, как я.

Энн попыталась улыбнуться, но это скорее было просто движение губ.

— Они даже не спали в одной комнате, и, держу пари, теперь она надолго лишится сна. А возможно, и кое-чего другого.

— Что ты имеешь в виду?

— А ты подумай. Она отвернулись от меня и через миг добавила:

— Я знала, что она все дни ходит по магазинам, но никогда ничего не покупает. Что бы ты подумал на моем месте?

Я ничего не ответил. Это был тот вопрос, на который у меня не имелось ответа. Мы молча посидели, и я спросил ее:

— Почему Джей изменил завещание?

— А почему бы нет? — парировала она. — Глэдис вышла замуж только ради денег. Это перестало быть для него тайной, и поэтому он изменил завещание.

— Ты так полагаешь?

— Да, я так полагаю. Папа ничего нам не сказал. Он все сделал сам. Но каждый из нас знал, что она вышла замуж из-за денег. Энн вызывающе выпятила челюсть.

— А теперь она ничего не получит. Ничего! О Боже, как я ее ненавижу.

Через несколько секунд Энн глубоко вздохнула.

— Тебе лучше уйти.

— Энн, если что-нибудь…

— Тебе лучше уйти. Это уже не прошлый вечер, Марк. Я не могу с тобой говорить. Я не могу ни думать, ни чувствовать. Внезапно ее лицо смягчилось, и она уткнулась лицом в подушку. Рыдания рвались из ее груди, стоны заглушало постельное белье. Тело сотрясала дрожь. Я шагнул к ней и осторожно положил руку на плечо. Она дернулась и взглянула на меня — тушь текла с ее ресниц, помада перепачкала уголки рта, губы были плотно сжаты. Она покачала головой и, шатаясь, побрела к двери. Я ушел. Я сбежал вниз по лестнице и направился к выходу. Глэдис нигде не было. Я больше не слышал рыданий Энн — только свои шаги. Они звучали неестественно громко, словно в каком-то склепе. Сев в машину, я несколько минут размышлял о деле. Пусть мне известно очень мало, но где, черт возьми, истина? Почему Джея убили сразу после того, как он все переписал на Энн? Я был убежден только в одном: даже если Энн наследует все состояние, глупо допускать, что она способна убить отца.

Да, я могу быть твердым. Я могу поверить многому относительной этой девушки — но только не в то, что она могла убить собственного отца.

Глава одиннадцатая

Я заглянул в соседний бар и заказал ром с содовой. Пока бармен готовил напиток, я решил позвонить Джозефу Бордену. Я звонил и в его контору, и домой, за этим занятием выпил ром, но в трубке раздавались только гудки.

В течение следующего часа я дозвонился до мисс Стюарт, спутницы Ганнибала, а потом и до Артура — мальчика в длинном нижнем белье. Ничего нового из них выжать не удалось, и у меня появились первые ростки разочарования.

Мисс Марта Стюарт оказалась простой, но милой женщиной, которой уже перевалило за тридцать. Она выглядела стройной и ухоженной, на ногтях сверкал свежий лак, волосы были уложены опрятными локонами. Да, она знакома с Ганнибалом год или около того; два-три раза посещали театр; да, ходили на вечеринке к Вэзерам. Прекрасно провели время. Попугай? Позвольте, о чем вы говорите, мистер Логан?

Я попрощался с ней и направился к Артуру. Он напомнил мне тех мальчиков, которых в школах называют «зубрилами». У него был красивый подбородок, но парень скашивал челюсть набок, и, казалось, что он все время жует нижнюю губу. Возраст около 19–20, наверное, отличник в своем классе. Я даже не вошел в дом. Он смотрел на меня сквозь очки без оправы, кивал, когда я говорил, и отвечал мне вежливо и быстро. Его забавляла беседа с настоящим детективом, и он с огромным интересом глазел на мое удостоверение. Однако я уже сказал, что не услышал от него ничего нового.

Это могло быть моим последним шагом; мне хотелось вернуться в свою контору и выброситься из окна. Но я постучал в квартиру под номером семь в доме № 1458 на Марафон-стрит. Ответом была тишина, и я постучал снова — уже гораздо громче. Дверь открылась, но не та, в которую я стучал. В десяти шагах по коридору открылась дверь соседней квартиры, и появилась Эйла Вайчек. Она выглядела как-то иначе. Лицо казалось тем же самым, с зачесанными назад черными волосами, бровями, летящими ввысь, но вчера вечером я так тщательно рассмотрел Эйлу, что действительно запомнил ее облик, и теперь в ней что-то изменилось. Ах да — она была одета.

Как все складывается. Мне надо узнать детали субботнего вечера у Вэзеров, я здесь по делу, то есть никаких развлечений. Хотя любое дело рядом с Эйлой превращается в развлечение. Даже одетой она выглядела прекрасно. На ней было светлое полупрозрачное ситцевое платье — возможно, и не ситцевое, но полупрозрачное. И она носила его с какой-то неохотой. Вероятно, когда-то платье имело У-образный вырез, но на Эйле он стал Ц-образным с очевидными последствиями. Да, последствия были очень очевидны. Одним легким движением она могла бы сбросить узкие бретельки с плеч, и одежде соскользнула бы вниз на талию. Как минимум, на талию. Она медленно улыбнулась,

— Привет, Марк.

— Привет. А я ищу тебя…

— Неужели?

— И Питера. Где он?

— Ушел.

— В гараж?

Она все еще улыбалась.

— Нет. В город. А я была уверена, что ты вернешься.

— Но я здесь по другой причине. Мне бы хотелось задать вам несколько вопросов. Вернее, много вопросов. Вам обоим.