Высокое окно

— Вы не знаете, где можно найти коменданта этого здания?

Старик медленно повернул голову и посмотрел куда-то за мое плечо.

— Говорят, в Ну-Йорке лифты ходят очень быстро. Двадцать этажей в минуту. Очень быстро. Но это в Ну-Йорке.

— К черту Нью-Йорк, — сказал я. — Мне и здесь нравится.

— Очень толковые ребята — лифтеры в Ну-Йорке, наверное.

— Смеетесь, отец. У этих щенков всей работы-то — жать на кнопки, говорить «Доброе утро, мистер Кто-то там» да рассматривать свои прыщи в зеркале. Вот этот лифт — другое дело: с ним не каждый справится. Как вам работа?

— Я работаю двенадцать часов в день, — сказал старик. — И я доволен.

— Постарайтесь, чтобы этого не услышали профсоюзные деятели.

— Знаете, куда они могут идти?

Я помотал головой. Он сказал. Потом немножко передвинул взгляд так, что смотрел теперь почти на меня.

— Я не мог встречать вас где-нибудь раньше?

— Так о коменданте, — мягко напомнил ему я.

— Год назад он разбил очки, — сообщил старик. — Я чуть не расхохотался. Почти.

— Да, да, а где его можно сейчас найти?

Он с усилием сфокусировал взгляд на мне.

— Коменданта-то? Он дома… Разве нет?

— Конечно. Вероятно. Или пошел в кино. Но где находится его дом? Как его зовут?

— Вам-то что от него надо?

— Да. — Я с силой сжал кулак в кармане и постарался не завизжать. — Мне нужен адрес одного из съемщиков. Домашнего адреса этого съемщика, который мне нужен, нет в справочнике. Домашний адрес. То есть где он живет, а не адрес офиса. Дом, понимаете, дом, — я медленно написал рукой в воздухе «Д-О-М».

— Чей именно адрес? — спросил старик. Вопрос был так конкретен, что я даже растерялся.

— Мистера Морнингстара.

— Его нет дома. Он еще в офисе.

— Вы уверены?

— Уверен, что уверен. Я не слишком обращаю внимание на людей. Но он старый, как я, — и я заметил его. Он еще не спускался.

Я зашел в лифт и сказал: «Восьмой».

Он с трудом задвинул решетки, и лифт пополз вверх. Старик больше не смотрел на меня и ничего не сказал, когда лифт остановился. Он сидел, сгорбившись на своем деревянном стуле, и смотрел в никуда пустыми глазами, и оставался все в той же позе, когда я заворачивал за угол коридора. И лицо его было совершенно отрешенным.

Стеклянная дверь в конце коридора была освещена изнутри. Единственная в темном коридоре. Я остановился около нее, закурил и прислушался, но не услышал ни шороха. Открыв дверь с надписью «Вход», я прошел в маленькую приемную. Деревянная дверь кабинета была приоткрыта. Я подошел к ней и постучал:

— Мистер Морнингстар!

Ответа я не получил. Гробовая тишина. По спине у меня поползли мурашки. Я переступил порог.

Свет лампы под потолком отражался на стеклянном колпаке ювелирных весов, на полированной деревянной тумбе стола и на тупоносом черном башмаке, над которым виднелся белый хлопчатобумажный носок.

Ботинок был как-то странно развернут — носок его смотрел в угол потолка. Остальная часть ноги была скрыта за большим сейфом. Каждый шаг давался мне с трудом, будто я шел по пояс в трясине.

Он лежал на спине. Очень одинокий и очень мертвый.

Дверь сейфа была раскрыта, и в замке внутреннего отделения висела связка ключей. Металлический ящичек был выдвинут. И пуст. Прежде там, вероятно, лежали деньги.

Все остальное в комнате оставалось как было.

Карманы старика были вывернуты, но я не стал трогать его — только наклонился и прикоснулся тыльной стороной ладони к серо-фиолетовому лицу. Это было все равно что потрогать лягушачье брюхо. На виске, куда его ударили, запеклась кровь. Но запах пороха на этот раз не ощущался, а цвет его лица свидетельствовал о том, что смерть наступила в результате сердечного приступа — вероятно, от сильного испуга или потрясения. И все равно это оставалось убийством.

Я не стал выключать свет, протер дверные ручки и спустился по пожарной лестнице на шестой этаж. Идя по коридору, я автоматически читал имена: «Х. Р. Тиджер, зубное протезирование»; «Л. Придвью, бухгалтер»; «Далтон и Рис, машинописные работы»; «Д-р Е. Дж. Бласкович» — и ниже, маленькими буквами: «хиромант-практик».

Грохоча, поднялся лифт. Старик не взглянул на меня. Лицо его было пусто, как моя голова.

Я позвонил в дежурный госпиталь с угла улицы, не назвав своего имени.

15

Бело-красные шахматные фигурки выстроились на доске в полной боевой готовности и имели напряженный, загадочный и компетентный вид — как всегда, в начале партии. Было десять часов вечера. Я был дома. В зубах у меня была трубка, под рукой — бутылка виски, а в голове — ничего, кроме двух убийств и вопроса, как могла Элизабет Брайт Мердок получить назад свой дублон Брэшера, если он лежал в моем кармане.

Открыв сборник шахматных партий лейпцигского издания, я выбрал оттуда головокружительный Королевский гамбит, двинул вперед белую пешку — и тут в дверь позвонили.

Я обошел стол, вынул из дубового секретера кольт тридцать восьмого калибра и подошел к двери, держа его у бедра в опущенной руке.

— Кто там?

— Бриз.

Перед тем как открыть, я вернулся к секретеру и положил на него пистолет. Бриз, как и раньше, выглядел огромным и неряшливым, только чуть более усталым. С ним был молодой розовощекий следователь по имени Спрэнглер.

Они сразу оттеснили меня в комнату, и Спрэнглер закрыл дверь. Его зоркие молодые глаза забегали по сторонам, в то время как немолодые холодные глаза Бриза пристально изучали мое лицо.

Потом Бриз прошел к дивану.

— Посмотри вокруг, — сказал он уголком рта.

Спрэнглер пересек комнату, заглянул на кухню и снова вышел в коридор. Скрипнула дверь ванной, и шаги начали удаляться.

Бриз снял шляпу и промокнул платком лысину. В отдалении открылись и закрылись двери. Стенные шкафы. Спрэнглер вернулся.

— Никого, — доложил он.

Бриз кивнул и опустился на диван, положив шляпу рядом. Увидев пистолет на секретере, Спрэнглер спросил:

— Не возражаете, если я взгляну?

— Тьфу, на вас обоих, — сказал я.

Спрэнглер взял пистолет, поднес дуло к носу, принюхиваясь.

Потом вынул обойму, положил ее на стол, поднял пистолет и развернул его так, чтобы свет падал на открытую казенную часть, и, держа таким образом, заглянул прищуренным глазом в ствол.

— Пыль, — сообщил он. — Не очень много.

— А что вы ожидали там найти? — осведомился я. — Золото и бриллианты?

Он проигнорировал мои слова, посмотрел на Бриза и добавил:

— Полагаю, из этого пистолета не стреляли в течение последних суток. Я уверен.

Бриз кивнул, пожевал губами и изучающе установился на меня. Спрэнглер аккуратно собрал пистолет, положил его на место и сел в кресло. Он закурил и выпустил дым с самым удовлетворенным видом.

— Мы и так прекрасно знали, что это был не длинноствольный кольт тридцать восьмого калибра, — сказал он. — Из такой пушки можно пробить стену. Никаких шансов, что пуля застрянет в голове.

— Вы вообще о чем, ребятки? — поинтересовался я.

— Самое обычное дело, — сказал Бриз. — Убийство. Присядь-ка. Расслабься. Мне послышались здесь голоса. Вероятно, это в другой квартире.

— Вероятно, — сказал я.

— У тебя пистолет всегда валяется на секретере?

— Только в том случае, когда я не держу его под подушкой, — ответил я. — Или под мышкой. Или в ящике стола. Или еще где-нибудь — сейчас не припомнить где, — куда мне случается положить его. Эти сведения оказались полезными для вас?

— Мы пришли сюда не для того, чтобы грубить, Марлоу.

— Мило, — сказал я. — Вы врываетесь ко мне в квартиру и без разрешения лапаете мои вещи. А что значит, по-вашему, быть грубым — повалить меня на пол и бить по лицу ногами?

— Ох, черт! Он ухмыльнулся мне. Я ухмыльнулся ему.

Мы все ухмыльнулись. Потом Бриз спросил:

— Можно позвонить?

Я указал на телефон. Он набрал номер и сказал кому-то по имени Моррисон: