Обнаженная снаружи и изнутри

— Лейтенант? — услышал я через несколько секунд голос Клэя.

— Это Рик Холман, Клэй, — торопливо заговорил я, — но я не хочу, чтобы экономка или Бэби узнали, что это я. Ясно?

— Да, я уж догадываюсь, лейтенант, слушаю вас.

— Нам нужно встретиться с вами приблизительно в половине десятого сегодня. Только с вами.

— Полагаю, это возможно, лейтенант. Где? У вас дома?

— Не у меня, Клэй, — произнес я вкрадчивым голосом. — У Сони Дрезден.

— Что?

Он даже замолчал на минуту, чтобы справиться с голосом и придать ему нормальное звучание.

— Не понимаю, лейтенант?

— Вы наняли меня, дабы убедиться, что именно Лумис убил Энджи. Я сильно сомневаюсь, что это сделал Лумис. Чтобы окончательно удостовериться, необходимо, чтобы вы присутствовали на этой встрече.

Прошло не менее пяти секунд, прежде чем он ответил, и в голосе его прозвучало сильное раздражение.

— Ладно, лейтенант, я приеду.

Я положил трубку и прошел в кухню. В ней никого не было, и я подумал, что со стороны кухарки было неслыханной наглостью уйти от меня без предупреждения. В помещении сильно пахло горелым, у меня даже мелькнула мысль о том, что каким-то образом Полли вспыхнула и превратилась в пепел, но тут мой нос привел меня к бачку для отходов. Открыв его, я обнаружил пару фунтов обуглившейся вырезки, причем я даже не сразу догадался, что это за головешки. Ну что ж, теперь понятно поспешное бегство кухарки, не пожелавшей выслушивать мои упреки.

Я возвратился в гостиную, а мой желудок стал бурно протестовать против столь длительной голодовки. Что ж, пришлось принять очередной стаканчик. В моей телефонной книге был специальный телефон, по которому можно было позвонить, если у тебя появилось намерение наложить на себя руки. Они моментально примчались бы и уговорили не делать этого. Я мысленно обдумал форму моего призыва о помощи, дабы прибывшие медики прихватили с собой парочку гамбургеров, когда внезапно в проеме кухонной двери появилась полногрудая блондинка-галлюцинация.

— Ты голоден, Рик? — бодро спросила она.

— Ты хочешь сказать, что отскоблила уголь с этого мяса из бачка для мусора? — спросил я ворчливо.

— Я надеялась, что ты не заметишь, — проворковала она, — но во всяком случае, обед готов.

— Обед готов? — чуть ли не по слогам повторил я.

— Разумеется, ты идешь?

Я поднял левую ногу высоко в воздух, затем опустил ее вниз, имитируя правой рукой взмах кнутом лихого извозчика, левой подхватил воображаемые вожжи, затем весело рассмеялся.

— Ты не возражаешь, если я поеду туда на лошадях? — спросил я весело. — Понимаешь, мои кони — алкоголики, я боюсь оставлять их одних возле бара.

Не дожидаясь ответа, я на бешеном галопе ворвался в кухню и наверняка бы упал с облучка, коли сидел на таковом, от божественного запаха жареной курицы, ударившего мне в нос.

— Я вовсе не волшебница! — через пару минут запротестовала Полли. — Но после того, как я сожгла вырезку, я побежала к машине, домчалась до Вествуд-Виллидж и заскочила в китайский ресторанчик. Там у них большой выбор полуфабрикатов... Объясни мне, пожалуйста, а что это за ерунда в отношении лошадей?

— Мираж от голода, — ответил я тоном многоопытного доктора, — и хватит заниматься светскими беседами, дай-ка мне добавки.

Кофе варить она умела, мы его пили в гостиной. Полли устроилась на кушетке, поджав под себя ноги, вид у нее был домашний и какой-то особенно уютный, как будто в глубине души она любила семейную жизнь. Я не мог оторвать глаз с ритмично поднимающихся и опускающихся двух параллельно расположенных холмов под розовой шелковой тканью блузки, думая о том, какое чудо производит сытная еда с сексуальными потребностями мужчины.

— Что творилось дома, когда ты вернулась? — спросил я.

— Никого не было, но у меня появилось неприятное ощущение, что в скором времени они могут вернуться, и я занервничала.

Она смущенно улыбнулась.

— Ты ведь знаешь, какие чувства одолевают человека в одиночестве?

— Да, какая-то неуверенность...

— Вот именно! — очень серьезно ответила она. Я с минуту смотрел на нее и молчал.

— Ты говоришь серьезно?

— Что ты имеешь в виду? — недоуменно переспросила она.

— Всего двадцать четыре часа назад ты с интересом наблюдала за тем, как добряк Марв был готов разрезать меня на куски кухонным ножом, а когда он устал, мягкосердечная Лайза втыкала в меня нож. А сейчас ты ведешь себя как непорочная стенографистка, которая сидит, скрестив пальцы, надеясь, что в конечном итоге последует формальное предложение и свадьба.

— Так вот всего-то, чего тебе надо? Лечь в постель? — огрызнулась она. — Или будет лучше, если я поколочу тебя по голове ножкой от стула? Никак не можешь избавиться от того идиотского представления обо мне, которое засело в твоей упрямой башке?

— Полли, милочка, — спокойно заговорил я. — Я не против того, что ты натравливаешь на меня других участников банды, но делай иногда это более оригинально. Давай договоримся, ладно? Устроим что-то вроде стриптиза. Каждый раз, когда я сообщаю что-то выясненное мною сегодня, ты расстаешься с одним из предметов своей одежды.

Я плотно зажмурил глаза и громко сосчитал:

— Туфли, рубашка, лифчик, трусики, всего пять, верно? Хорошо, приступаю. Первое: я разговаривал с женой Хлэя сегодня утром. Второе: она сообщила, что он избил ее до полусмерти вчера вечером, но это вранье. Третье: я обыскал его машину и обнаружил квитанцию за аренду дома в Кармеле, выданную на имя Рэнкин. Четвертое: я съездил туда и поговорил с женщиной, которая сдала ему особняк. Пятое: на фамилию Рэнкин отзывался мистер Роулинз, а в качестве миссис Рэнкин фигурировала Соня Дрезден.

Открыв глаза, я взглянул на ее растерянное лицо, затем с упреком покачал головой.

— Дорогая, ты не выполняешь условия! Тебе следует быть уже совершенно нагой.

— Рик, я... — Она медленно облизала пересохшие губы и продолжила:

— ..Я не знаю, о чем ты говоришь. — Глаза ее теперь приняли почти трагическое выражение. — К тому же ты обвиняешь меня в том, что я натравила на тебя какую-то банду. Что за банда?

Мои часы показывали почти девять, пора было идти. Поднявшись, я подмигнул ей.

— Забудь обо всем! Это ровным счетом ничего не значит. Просто во мне начинает проявляться шизофреническое начало. Сейчас я должен уйти. Скажи, ты останешься здесь?

— Не знаю, — ответила она с сомнением, — но если ты этого хочешь, я останусь.

— Хочу, очень хочу, дорогая! — заверил я ее. — Сама подумай, какими одинокими будут мои ночи, если ты не будешь играть со мной в жмурки в кромешной темноте!

Я дошел до дверей, затем оглянулся:

— Я не задержусь дольше, чем это будет необходимо, но это важно. Я договорился о встрече с Клэем Роулинзом в доме Сони Дрезден, потому что считаю, что если мы и дальше будем молчать о кармелском периоде, нам все равно придется его вспомнить в связи с убийством Энджи.

Потом я помахал ей рукой.

— Как ты воспримешь известие, что Харольд Лумис не имеет к нему никакого отношения? Она вздохнула:

— А это так?

У меня ушло совсем мало времени на то, чтобы добраться до дома в Палисаде. Вечер соответствовал калифорнийским стандартам: усеянный яркими звездами небесный купол над головой, прохладный ласковый бриз, обдувающий лицо, иногда откуда-то из радиоприемника доносились звуки музыки, прорывающиеся сквозь бесконечную коммерческую рекламу.

В доме почти всюду был зажжен свет. Снизу долетал шум прибоя, и мне пришлось долго звонить в дверной звонок.

Парадная дверь отворилась, в проеме стояла совершенно потрясающе одетая Соня. Она была облачена в белое вечернее платье из какой-то необычайной материи, привлекающее своей простотой и выглядевшее особенно эффектно в сочетании с коротко подстриженными черными кудрями и оливковым цветом лица. Почти от самой талии с одной стороны юбки имелся разрез, так что когда она шла, ее стройная нога на какое-то мгновение появлялась для всеобщего обозрения.