Посмертный бенефис

Я вжался в спинку сиденья, отгоняя мысль, очевидную по своей простоте и безысходности. Кто-то… Помощи ждать неоткуда. Сармат — в свободном полете между. Севильей и Москвой. Незнакомый мне Идальго — в Севилье. Один. Ты, старик, один. Против всей этой своры позорных волчар. Без оружия. Хорошо хоть, что эти дебилы настолько самоуверенны, что не сочли нужным надеть на меня наручники. Правда, две натруженных клешни так сдавили руки, что я их не чувствую, но все же это — не кольца из нержавейки.

Меня едва ли не внесли в каминный зал. Бросили в кресло и — о чудо! — отпустили. Чьи-то заботливые, но отнюдь не материнские, руки сдернули с меня колпак.

Прямо передо мной, за столом, заваленным бумагами, сидел Божко. Казалось, он смотрел сквозь меня — смотрел в вечность. Так смотрят покойники. Или — на покойников. Я вздрогнул, заерзал в кресле, пытаясь взять себя в руки.

По обе стороны от Божко разместились: Роберт — прямой, строгий — и Кайхан — очень недовольный и подчеркнуто независимый. Позади Кайхана, казалось, дремал человек размером с беременного мастодонта и с наивным лицом ребенка. Персонажик — тот еще…

— Здравствуйте, — сказал Божко по-английски.

— Вы это серьезно? — ответил я тоже на языке джентльменов.

Божко позволил себе улыбнуться. Чуть-чуть, уголком рта.

— Я его видел, — по-русски сказал Роберт. — Не помню где, но видел. Уверен.

Я на всякий случай сделал вид, что ни слова не понял. Существуют десятки различных пособий — в основном «для служебного пользования», — которые учат, как надо вести себя в подобных ситуациях. С удовольствием понаблюдал бы за их высоколобыми очкастыми авторами, окажись они на моем месте… «Прокачивайте ситуацию… Затягивайте разговор… Уводите беседу в другое русло… Ищите слабое звено…». Чушь собачья! А если на тебя смотрят уже как на покойника?!

Ну-ка, яйцеголовые, просветите меня! Кто здесь — слабое звено? Божко?! Или та рептилия, позади Кайхана? Да он меня средним пальцем по лбу щелкнет — случайно, походя, — и череп разлетится, как яичная скорлупа!

— Если бы мы с вами встретились неделю назад, у меня была бы к вам масса вопросов, — медленно проговорил Божко. — Боюсь, время уже упущено. Вы так ловко уходили от беседы.

Что-то в этой комнате не так. Божко — во главе стола, и это понятно. Но должен быть еще кто-то. «Гроссмейстер прилетел специально, бросил все…» Не может же быть Гроссмейстером то ископаемое на заднем плане…

— Вы очень рискуете, господа, — раздался за спиной спокойный и очень знакомый голос. — Вы не представляете, как опасен этот человек, даже без оружия.

Злость, сожаление, боль — пронзительная, до слез, — все смешалось в душе. Ноги задрожали. Вот он, прокол…

Он вышел из-за спины Кайхана и посмотрел на меня. На лице его не было обычной беспечной улыбки.

Гроссмейстер…

— Ты догадался, амиго, что означает тот символ около банковских реквизитов?

— Партия товаров, заряженная наркотиками. — Я какое-то время помолчал. — Плохо мы знали друг друга, Кирк…

— Плохо, амиго. Бог свидетель, я предлагал тебе и деньги, и дружбу.

— Такие деньги, Кирк? И такую дружбу?

— Все, Гросс. — Божко посмотрел на часы. — Пора что-то решать. Спустимся вниз, посовещаемся. А ты, — Божко передал пистолет Роберту, — глаз с него не спускай. Мы сейчас вернемся.

Это уже совсем странно. О чем совещаться? Нет, они не совещаются. Они рвут когти. Кажется, я знаю, куда. В двух километрах от Виламоуры есть взлетная полоса. Маленькая, принимает только спортивные самолеты. Взять всех с собой они не могут. Но здесь остались ящики с документами, с помощью которых очень легко превратить «честных миллионеров» Божко и Фицсиммонса в преступников. Значит, бросить документы они не могут. Холодный пот мерзко струился по спине. Я все понял!..

Роберт что-то говорил по поводу утреннего расписания самолетов из Фаро. Несчастный идиот! Я его уже не слышал. В голове тикало все громче и громче. Я присел на толчковую ногу, резко перевернул стол на Роберта — и стремглав вылетел за дверь.

За спиной раздался оглушительный взрыв. Взрывной волной меня швырнуло на траву метрах в десяти от входа. Свет померк…

ЧАСТЬ 2

1 августа 1996 года. Москва

Дед налил себе полный стакан «Боржоми». Залпом выпил. Сел, закрыв лицо ладонями. Наверно, это — диалектика жизни. 15 его возрасте четыре из пяти важных событий — потери.

— Считаете, генерал, что надежды никакой? — спросил Сармат, глядя в окно.

— Сам смотри. — Дед протянул ему портрет, сделанный Интерполовским компьютером.

— Да, — вздохнул Сармат. — Это, конечно, он. Компьютер исказил черты. Но это он.

— Ладно, Сармат, иди, — махнул рукой Дед. — Я хочу побыть один, извини.

С воспоминаниями приходит боль. Дед много лет знал эту истину, но ничего не мог с собой поделать.

Давным-давно, 16 лет назад, в другой эпохе, в другой стране, в его кабинет зашел парень. Среднего роста, обычного телосложения. Парень непростой. Три года командовал отрядом спецназа в Анголе. Лез в такие дыры, выводил отряд из таких переделок, что южноафриканские наемники (ребята более чем бывалые) слагали о нем легенды, в которых он фигурировал как Хантер. Африканские князьки-сепаратисты назначали за его голову сумасшедшие премии, однако ряды охотников таяли с каждым месяцем. Клич Джонаса Совимби «поймать Хантера!» быстро стал синонимом выражения «укусить себя за нос».

Дед, тогда — подполковник, командир Особого Отряда спецназа ГРУ, следил за карьерой Хантера два года. Парень был хорош. Самостоятелен и быстр в принятии решений. Молниеносная реакция, неплохое знание двух языков, обостренное чувство справедливости.

Первые же месяцы специального обучения выявили еще один талант — необычайный дар перевоплощения. В считанные секунды он мог измениться до неузнаваемости. Менялось все: голос, походка, рост, возраст; если времени было чуть побольше, то и цвет волос, глаз.

И в каждом новом обличье он был настолько органичен, что ставил в тупик даже преподавателей актерского мастерства. Как и все бойцы Отряда, он получил новое имя и легенду: Александр Георгиевич Воинов, капитан ВДВ, офицер-порученец Генштаба. С каждым новым заданием у Деда формировалось и крепло убеждение: Хантер — восходящая звезда военной разведки, прекрасный аналитик. Использовать его в диверсионном отряде — то же самое, что топить печь ассигнациями.

Дед встал, включил селектор:

— Принесите-ка кофе. Двойного.

— Вам нельзя, генерал…

— А еще мне нельзя заниматься тем, чем я занимаюсь последние годы. Все в порядке, майор. Тащи кофе.

Хантер… Главная профессиональная удача в жизни… Главное разочарование…

Пять лет назад, когда новорожденная страна в эйфории кричала о рае на земле уже через 500 дней, когда жэковские сантехники с позеленевшими от водки и блеска заморских денег глазами бросились в последний крестовый поход за арабскими колготками, когда в подворотнях и подвалах-«качалках» ежесекундно, точно инфузории простым делением, плодились бритые затылки, в хмурое осеннее утро в кабинет к Деду вошел совсем другой человек. Вошел с бумагой в руке. Дед сразу понял, в чем дело.