Высокое окно

— Вам предлагают монету, — продолжил я, — при подозрительных обстоятельствах. И вы не прочь купить ее — но недорого. Но вы хотите знать, откуда она. Правда, если бы вы даже убедились, что монета краденая, то все равно купили бы ее, если бы смогли выторговать по дешевке.

— А я смог бы, да? — Он как будто несколько скис.

— Конечно, если вы толковый перекупщик. А я полагаю, вы именно такой. Покупая монету задешево, вы в то же время страхуете прежнего владельца от окончательной потери. Он всегда будет рад переплатить вам за возвращение дублона. Так всегда делается.

— Значит, Брэшер Мердока похищен, — резко сказал он.

— Не цитируйте меня, — попросил я. — Это страшная тайна.

Он чуть было не принялся ковырять в носу. Но вовремя спохватился. И вместо этого зажмурился и резким движением вырвал волосок из ноздри. Он поднес его к глазам и принялся внимательно рассматривать. Потом посмотрел мимо него на меня и спросил:

— А сколько даст хозяин за возвращение монеты?

Я подался вперед и подарил его туманным взглядом.

— Тысячу. А сколько дали вы?

— Мне кажется, вы очень смышленый молодой человек, — сказал старик. Потом он весь скривился, подбородок его затрясся, и грудь заколыхалась вперед-назад; раздались звуки, какие издает выздоравливающий после тяжелой ангины кочет, пытаясь кукарекать.

Мистер Морнингстар смеялся.

Потом смолк. Лицо его снова разгладилось, и глаза открылись — черные, хитрые, проницательные.

— Восемьсот, — сказал он. — Восемьсот за не бывший в обращении дублон Брэшера. — Он фыркнул.

— Чудненько. Монета при вас? Вы остаетесь при двухстах чистой прибыли. Удачное дельце: быстрый оборот, приличный доход — и никакой головной боли.

— Она не здесь, — сказал он. — Вы что, меня дураком считаете? — Старик вытащил из жилетного кармашка старинные серебряные часы на черной цепочке и скосил на них глаза. — Скажем, завтра в одиннадцать утра. Приходите с деньгами. Есть у меня монета, нету ли — но вы мне симпатичны, и я организую это дело.

— Договорились. — Я поднялся с кресла. — Однако мне еще надо получить деньги.

— Не новенькими банкнотами, пожалуйста, — почти мечтательно сказал он. — Двадцатидолларовыми бумажками. Если случайно попадется одна-другая пятидесятидолларовая — не страшно.

Я усмехнулся и направился к двери. На полпути я повернулся, подошел к столу и оперся на него ладонями.

— Как она выглядела?

Его взгляд стал пустым.

— Девушка, которая продала вам монету.

Его взгляд стал еще более пустым.

— О'кей, — сказал я. — Это была не девушка. У нее был сообщник. Как он выглядел?

Он поджал губы и снова сложил кончики пальцев вместе.

— Это был мужчина средних лет, коренастый, ростом около пяти футов семи дюймов и весом около ста семидесяти фунтов. Он представился Смитом. На нем был синий костюм, черные ботинки и зеленые рубашка и галстук. Из кармашка торчал коричневый носовой платок. Волосы темные с проседью. На макушке — лысина размером с долларовую монету, на щеке внизу — шрам длиной в два дюйма. Кажется, слева. Да, слева.

— Неплохо, — сказал я. — Как насчет дырки в правом носке?

— Я забыл снять с него ботинки.

— Вопиющая беспечность с вашей стороны.

Он ничего не ответил. Мы просто смотрели друг на друга — пытливо и немного враждебно, как новые соседи. Потом он снова рассмеялся. Пять долларов, что я дал ему, так и лежали на столе перед ним. Я быстро протянул руку и взял их.

— Они вам не понадобятся, — сказал я, — раз уж речь зашла о тысячах.

Он резко оборвал смех. Потом пожал плечами.

— Завтра в одиннадцать, — сказал он. — И без фокусов, мистер Марлоу. Не думайте, что я не сумею защитить себя.

— Надеюсь, сумеете, — ответил я. — Потому как играете сейчас с огнем.

Я прошел в пустую приемную, открыл дверь и закрыл ее, не выходя из комнаты. В коридоре должны были раздаться мои шаги, но его дверь была закрыта, а каучуковые подошвы моих ботинок не производили много шума. Я надеялся, что он это запомнил. Я прокрался по истертому ковру к столику секретарши и встал за дверью в кабинет старика. Детский прием, но иногда срабатывает — особенно после длительной беседы, полной цветистых фраз и тонкого юмора. А если не сработает, мы просто еще раз поскалимся друг другу.

На сей раз сработало. Некоторое время в кабинете ничего не происходило, разве что мистер Морнингстар высморкался. Потом он снова радостно заклекотал, как простуженный кочет. Потом откашлялся. Потом скрипнуло вращающееся кресло и послышались шаги.

Из-за двери на два дюйма высунулась грязная седая голова. Она замерла на несколько мгновений; я тоже замер — на несколько мгновений. Потом голова исчезла, и на кромке двери появились четыре пальца с нечистыми ногтями, которые потянули ее за собой. Дверь со щелчком закрылась. Я перевел дух и прижался ухом к деревянной панели.

Снова скрипнуло вращающееся кресло. Застрекотал диск телефона. Я прыгнул к столу секретарши и поднял трубку смежного телефона. На другом конце провода слышались гудки. Я насчитал их шесть. Потом ответил мужской голос:

— Да?

— Флоренс-Апартментс?

— Я бы хотел поговорить с мистером Ансоном из двести четвертого.

— Оставайтесь на связи. Я посмотрю, дома ли он.

Мы с мистером Морнингстаром оставались на связи. В трубке слышался рев радио — транслировали бейсбольный матч. Радио находилось где-то далеко от телефона, но шум производило порядочный.

Потом раздался гулкий звук шагов, резко брякнула поднимаемая трубка, и мужской голос произнес.

— Его нет. Передать что-нибудь?

— Я позвоню позже, — сказал мистер Морнингстар.

Я быстро положил трубку, метнулся к двери, открыл ее бесшумней, чем падает снег, и также тихо закрыл, придержав в последний момент, чтобы щелчок замка не был слышен дальше чем в трех футах.

Идя по коридору, я тяжело и прерывисто дышал, прислушиваясь к собственному дыханию, нажал кнопку вызова лифта. Потом вытащил из кармана визитку, которую мистер Джордж Ансон Филипс вручил мне в вестибюле отеля «Метрополь». Я не стал особо рассматривать ее. Написанный на ней адрес я помнил и так: 204, Флоренс-Апартментс, 158, Курт-стрит. Я просто механически пощелкивал по ней ногтем в ожидании разбитого старого лифта, который грохотал в шахте, как груженный щебнем грузовик на крутом повороте.

Было три часа пятьдесят минут.

8

Банкер-хилл — старое, заброшенное, грязное, дурное местечко. Когда-то это был фешенебельный район, и здесь до сих пор сохранилось несколько замысловатых готических особняков с широкими порталами, выложенными из круглых булыжников стенами и угловыми эркерами с острыми башенками. Теперь в них сдаются меблированные комнаты; некогда сверкающие паркетные полы исцарапаны и истоптаны, а широкие лестницы потемнели от времени и дешевого лака, нанесенного на вековые слои грязи. В комнатах с высокими потолками тощие домовладелицы бранятся с жуликоватыми съемщиками. И в широких прохладных портиках, подставив разбитые башмаки солнечным лучам, сидят старики с пустыми глазами и лицами, похожими на проигранные сражения.

Вокруг этих старых особняков теснятся засиженные мухами ресторанчики, итальянские фруктовые лавки, дешевые многоквартирные дома и крохотные пирожковые, где можно купить деликатесы еще более отвратные, чем пирожки. И кишащие крысами отели, где в регистрационных журналах значатся только Джоны и Смиты и где ночной дежурный совмещает обязанности сторожевого пса и сутенера.

Из домов там выходят женщины — вроде бы молодые, но с лицами, похожими на прокисшее пиво; там мужчины, поднося в сложенных чашечкой ладонях спичку к сигарете, настороженно оглядывают улицу из-под полей глубоко надвинутой на лоб шляпы; там живут опустившиеся интеллигенты, мучимые кашлем заядлого курильщика и безденежьем; бывшие полицейские с каменными лицами и неподвижными глазами; наркоманы и торговцы наркотиками — серые, невзрачные личности, которые сами знают о своей невзрачности. Иногда попадаются и простые работяги — но они уходят на службу очень рано, когда разбитые тротуары безлюдны и на них еще поблескивает утренняя роса.