Зельда

— В этом нет ни слова правды, Рик. Вы должны поверить мне, — произнесла она трагически, — только такая, как Зельда, могла выдумать эту грязную и жуткую историю.

— Почему же тогда это вас беспокоит?

— Я не могу допустить такой огласки, и Зельда знает об этом. — Она беспомощно покачала головой. — Если пресса разнюхает об этой истории, я буду раздав лена. Ни киностудия, ни зрители не простят этого. Разве вы не знаете, что для них все равно — правдива эта история или нет. Пока газетчики и журналисты разберутся в этом, они убедят всех, что это — чистейшая правда.

— Понимаю, куда вы клоните, — проворчал я, — но не вижу, что конкретно нужно предпринять.

— Зельда говорит, что вела дневник все время, пока жила у меня, — быстро пояснила Нина. — Вы знали об этом?

— Нет, — покачал я головой.

— Зельда никому никогда по-настоящему не доверяет, — грустно проговорила она. — Но этот дневник — ее главный козырь, возможно, Зельда переняла методы фон Альсбурга? Этот фальшивый дневник заставит людей поверить, что она рассказала правду.

— Но если он фальшивый и она выдумала все имена, время и место действия, — возразил я, — вам не составит труда разнести ее выдумки в клочья. А что, мужчины причастны к этому? Они ведь могут предъявить иск за клевету и все остальное?

— Имена, время и место действия — это все верно, в этом Зельда оказалась умнее. — Она покачала головой. — Зельда впервые появилась в Голливуде после развода с фон Альсбургом. Ей не повезло с квартирой. Я пожалела ее и позволила пожить у меня, пока она не встанет на ноги. И даже отдала ей кое-что из своей одежды. Но этого было недостаточно Зельде Роксан. Ей нужны был деньги — очень нужны! А как еще она могла добыть их, Рик?

— Вы пытаетесь доказать мне, что она сама выбрала профессию девушки по вызову? — спросил я удивленным голосом. — Все те фамилии, даты и место действия, о которых вы говорите, в действительности были любовными свиданиями и она их сама устраивала?

— А что же еще? — утомленно воскликнула Нина. — Я долгое время не догадывалась об этом, считая, что она пропадает на вечеринках и свиданиях почти все вечера. Совершенно случайно узнала правду, когда какой-то мужчина позвонил и, не удосужившись убедиться, что на другом конце провода Зельда, назначил время, место, цену и повесил трубку, прежде чем я смогла возразить ему. Я выбросила Зельду из своего дома на следующее утро, и это была сцена, которую не осмелились бы показать даже во французском кино.

— Давайте вернемся к нашей первоначальной проблеме, — предложил я. — Даже если это правда и Зельда действовала как девушка по вызову, вам это все равно нужно доказать.

— Конечно, вы правы, Рик, — перебила она меня нетерпеливо. — Но если я смогу завладеть этим дневником, она не сможет больше шантажировать меня, не так ли?

— Возможно, — усомнился я.

— Вот для чего мне нужна ваша помощь, Рик. — Она подвинулась ко мне поближе, и ее огромные глаза засветились надеждой. — Если бы вы достали этот дневник для меня, я заплатила бы, скажем, десять тысяч наличными.

— Сожалею, Нина, — взорвался я, — но я вам не слуга.

— Ладно. — Она посмотрела на меня недоверчиво. — Я дам вам пятнадцать тысяч, но это мой абсолютный предел, Рик.

— Бесполезно, — повторил я, — все равно вам не нужно так беспокоиться. Как я понял, Гарри Тайг не согласился с остальными и платить не будет. А если так, то нет нужды платить и остальным, поскольку вместо Зельды потенциальной угрозой станет Гарри.

— Не будьте так чертовски самодовольны, — холодно перебила она. — Меня не беспокоит Гарри — кто-нибудь заставит его передумать, если в доме находятся такие мужчины, как Рамон Перес и фон Альсбург. Мне нужен дневник, и я не хочу доставлять удовольствие Зельде выгрести мои денежки за него.

— Так почему вы сами не поищете его? — раздраженно заявил я. — Нина, мне трудно найти другие способы сказать вам “нет”.

— Ладно. — Она сердито отвернулась от меня и направилась в глубь комнаты решительной походкой, которая сразу же потеряла все свои соблазнительные намеки. Внезапно она остановилась посреди комнаты и взглянула на меня презрительно, тело ее стало негнущимся. Нейлоновые платье и ночная рубашка выглядели так, словно были шестой и седьмой вуалью, не сброшенной по выразительному приказу султана, которому хотелось видеть своих обнаженных жен в небольшой дымке.

— Вы дурак, Холман, — свирепо крикнула она. — Бьюсь об заклад, вы собираетесь отхватить жирный кусок у Зельды за ее дешевый шантаж, но я скажу вам прямо сейчас, что вы не получите ни пенни, вы слышите меня?

— Слышу, слышу вас, Нина, — вежливо признался я, — но это ничего не значит. — Я нарочно уставился на ее острые груди, упершиеся в прозрачный нейлон. — Также и вижу вас, Нина, но это значит еще меньше.

Алая краска залила ее щеки, и в глазах у нее заблестели злобные зеленоватые искорки. Все тело Нины внезапно затрепетало, словно ее ударили.

— Вы — сукин сын, — медленно проговорила она с великой страстью. — Вы — грязный сукин сын. — Затем она выскочила из комнаты с высоко поднятой головой, хлопнув за собой дверью.

Я решил, что она, возможно, изменила строчки сценария, сделав их пригодными для своей цели. Но такой уход безусловно был в одном из ее фильмов. Изящество всегда было слабым местом Нины — я вспомнил, как она вела себя там, в Акапулько. Она всегда была необузданной.

В ее гриме было много безвкусицы, и под ним скрывался опасный налет злобы. И это никто не мог недооценивать, включая Зельду. Стало заманчиво выяснить, кто из них рассказывает правду о “замечательных” делах Зельды, когда она жила в доме Нины. Я вытащил кресло, стоявшее возле комода, на балкон и сел в него. Ветер немного усилился, повеяло свежестью и прохладой. Уже позднее, намного позднее, я услышал шум внутри дома, но он длился совсем недолго, так что я не был уверен, почудился он мне или нет. Затем тишину потряс пронзительный крик, включенный на полную громкость, вернее, беспрерывный вопль, в котором звучал дикий ужас и который испугал меня.

Ноги среагировали быстрее головы и вынесли меня из комнаты вниз по коридору к источнику этого непрекращающегося нервирующего звука, который уже давил на мою психику. Дверь была широко распахнута, и я ворвался в комнату, ожидая обнаружить там Бог знает какое варварство — все, что угодно, но только не то, что открылось передо мной. Зельда стояла в центре толстого ковра, обе ноги глубоко утопали в роскошном ворсе, голова была закинута назад, и жилы под кожей шеи натянуты как струны.

— Зельда! — грубо заорал я. — В чем дело? Она не подала никаких знаков, что услышала меня, и ее крик все еще разрывал мои барабанные перепонки своей пронзительной силой. Это было похоже на настоящий тяжелый приступ истерики, против которого было только одно быстрое и простое средство: я закрыл ей рот рукой, несильно ударив ее. Шум резко оборвался, как будто кто-то перекрыл вентиль одним ловким поворотом руки.

— Зельда, — вновь закричал я, — что, черт возьми, здесь происходит? — Ее голова медленно качнулась вперед, затем глаза открылись и уставились на меня с туманной отрешенностью. Она раскрыла и закрыла рот, но не произнесла ни единого слова. — Успокойся, милая, — стал утешать я ее. — С тобой все в порядке, попробуй немного расслабиться, никто не обидит тебя.

— Рик? — Ее губы скорее обозначили это слово, чем произнесли его.

— Конечно, это Рик, милая, — как можно мягче произнес я. — Тебе приснился кошмар, да?

Она неистово замотала головой, затем подняла руку и указала куда-то вдаль. Снова раскрыла рот, и на этот раз слова прозвучали с шипящим свистом:

— Там, на кровати!

Я медленно повернул голову, внезапно сообразив, что это была не ее комната. Мой взгляд медленно обвел комод, столик с зеркалом, богатые шторы, задернутые на окне, затем задержался на бутылке, валяющейся на полу.

Каждая подробность отпечатывалась с кристальной ясностью в голове, словно в замедленном кино. Да, это была бутылочка скотча, хорошей марки и нераспечатанная, — казалось, что ее вытащили из сырой грязной травы. Затем с особым чувством внутреннего сопротивления я поднял глаза и посмотрел на саму кровать. Гарри Тайг раскинулся на кровати лицом вниз, и снежная белизна подушки была пропитана блестящей розовой сыростью. Меня передернуло от приступа тошноты, когда я постепенно осознал эту деталь.