Детектив США. Выпуск 11

— Здравствуй, мама, здравствуйте, мистер Тратвелл. — Взгляд его скользнул по нашим лицам, ни на ком не задержавшись. — А где папа? Где Бетти?

— Мы пришли не в гости, — сказал Тратвелл, — хоть я и рад тебя видеть, Ник. Нам надо задать тебе кое-какие вопросы.

— Будьте предельно кратки, — сказал Смизерэм. — Садитесь, Ник.

Мойра взяла у него книгу, заложила закладкой и отошла к мужу; тот встал у порога. Айрин Чалмерс расположилась во втором кресле, мы с Тратвеллом устроились напротив Ника на односпальной кровати.

— Приступлю прямо к делу, — сказал Тратвелл. — Почти пятнадцать лет назад, еще ребенком, вы застрелили человека у железнодорожных складов.

Ник поднял на Смизерэма глаза и сказал тихо и горько:

— Так вы ему рассказали?

— Нет, — сказал Смизерэм.

— Вы взяли на себя непомерную ответственность, решив не предавать этот инцидент гласности, — обратился Тратвелл к доктору.

— Знаю. Но я защищал интересы восьмилетнего мальчика, над которым нависла угроза аутизма [19]. В человеческих отношениях далеко не всегда приходится руководствоваться законами. Но даже если исходить из законов, убийство это можно квалифицировать как оправданное, или непреднамеренное.

— Я приехал не для того, чтобы спорить с вами об этике или юриспруденции, доктор, — сказал Тратвелл устало.

— Тогда не извращайте моих намерений.

— А они, разумеется, чисты, как горные снега.

Доктор всей своей массой надвинулся на Тратвелла.

Мойра схватила его за локоть.

— Расскажите мне об этом выстреле у путей. Он произошел случайно? — снова обратился Тратвелл к Нику.

— Не знаю.

— Тогда просто расскажите мне все как было. И прежде всего — как вы попали на склады?

Ник отвечал запинаясь, словно память его работала с перебоями, как телетайпный зуммер.

— Я шел домой из школы, а этот человек позвал меня прокатиться в его машине. Я знал, что нельзя садиться в чужие машины. Но он очень меня просил. И мне стало его жалко. Он был совсем старый и больной. Он меня все расспрашивал, кто моя мама да кто папа и когда и где я родился. А потом сказал, что он мой отец. Я не очень ему поверил, но мое любопытство он раззадорил, и я отправился с ним в бродяжий квартал. Он завел меня за заброшенное депо. Там догорал костер, мы подбросили в него веток и сели к огню. Он вытащил виски, отхлебнул прямо из бутылки и дал мне попробовать. Мне обожгло рот. Но он пил виски, как воду, быстро прикончил бутылку и сразу поглупел. Стал петь старые песни, расчувствовался. Говорил, что я его сын, его дорогой мальчик, что он скоро восстановится в своих законных правах, займет положение в обществе и позаботится обо мне. Потом стал меня тискать и целовать — и тут-то я в него и выстрелил. У него за пояс был заткнут револьвер. Так вот я вытащил рсвольрер и выстрелил в этого типа. Он умер.

Бледное лицо Ника оставалось спокойным, но я слышал его учащенное дыхание.

— Что вы сделали с револьвером? — спросил я.

— Ничего. Бросил там же, на складах, и пошел домой. Рассказал обо мне всем родителям. Сначала они мне не поверили. Потом в газетах напечатали про труп. Тогда они поверили и потащили меня к доктору Смизерэму. И с тех пор, — добавил он с разъедающей душу горечью, — мы с ним не разлучаемся. Не могу себе простить, что не явился тогда же в полицию, — сказал он и поглядел на мать; та отвернулась.

— Вы тогда еще не могли ничего решать, — сказал я. — А теперь давайте перейдем к убийству Сиднея Хэрроу.

— Господи, да неужто вы думаете, что и Хэрроу убил я?

— Вы сами так считали, помните?

По его глазам было видно, что он мучительно напрягает память.

— Я тогда не очень понимал, что со мной происходит. И что хуже всего, мне действительно хотелось убить Хэрроу. В тот вечер я явился в «Сансет», чтобы свести с ним счеты. Джин мне сказала, где он остановился. В номере его не оказалось. Я нашел его на берегу, в машине.

— Живым или мертвым?

— Мертвым. Револьвер, из которого его застрелили, валялся около машины. Я поднял его — хотел рассмотреть получше, и тут в моей голове что-то щелкнуло — земли буквально ушла у меня из-под ног. Сначала я подумал, что это землетрясение. Потом понял: со мной творится что-то неладное. Я перестал понимать, что происходит, меня непреодолимо тянуло покончить с собой. — И добавил — Мне казалось, револьвер ждет, что я из него выстрелю.

— Вы уже раз из него стреляли, — сказал я. — Это тот самый револьвер, который вы бросили на железнодорожных складах.

— Как это могло случиться?

— Я и сам не понимаю как. И тем не менее, это тот самый револьвер. Данные баллистической экспертизы, проведенной полицией, не оставляют сомнений. Вы уверены, что бросили револьвер около трупа?

Ник снова смешался. Он беспомощно вглядывался в наши лица, потом потянулся за темными очками и надел их.

— Около трупа Хэрроу?

— Около трупа Элдона Свейна. Того человека на складах, который уверял, что он ваш отец. Скажите, Ник, вы оставили револьвер около его трупа?

— Да. Я помню, что не взял его домой.

— Значит, его подобрал кто-то другой, хранил у себя все эти пятнадцать лет, а затем застрелил из него Хэрроу. Но кто бы это мог быть?

— Не знаю. — Ник медленно покачал головой.

Смизерэм сделал шаг вперед.

— С него довольно. К тому же так вы ничего не выясните. — Глаза у доктора были встревоженные, но тревожился он за Ника или за себя, трудно сказать.

— Ошибаетесь, доктор, я довольно много выяснил. Да и Ник тоже.

— Верно. — Ник поднял глаза. — Тот человек на складах действительно был моим отцом?

— Об этом следует спросить вашу мать.

— Это правда, мама?

Айрин Чалмерс обвела глазами комнату с таким видом, словно ее заманили еще в одну ловушку. Но наше молчание испугало ее.

— Я не собираюсь отвечать на подобные вопросы. Вам этого не дождаться, — сказала она.

— Следовательно, он мой отец.

Айрин молчала. Она сидела, опустив голову, и ни разу не подняла глаза на сына. Тратвелл встал и положил руку ей на плечо. Она потерлась щекой о его пальцы. Ее безупречная кожа невыгодно оттеняла старческие коричневые пятна на его руках.

— Я знал, что Ларри Чалмерс мне не отец, — повторил Ник настойчиво.

— Как вы об этом узнали? — спросил я его.

— Из его военных писем. Я сейчас не могу точно припомнить дат, но там была какая-то путаница во времени.

— Поэтому вы взяли письма из сейфа?

— Не совсем. На даты я наткнулся случайно. Ко мне явились Сидней Хэрроу и Джин Траск и рассказали, будто мой отец… будто Лоренс Чалмерс совершил преступление. Вот я и взял письма, хотел им доказать, что они ошибаются: ведь во время ограбления отец был еще в плавании.

— Какого ограбления?

— Джин утверждала, будто Чалмерс украл деньги у ее семьи, вернее, у ее отца — речь шла об огромной сумме денег, чуть ли не о полумиллионе долларов. Но его письма доказывали, что Джин и Хэрроу неправы. В тот самый день — по-моему, это случилось первого июля сорок пятого года… — мистер Чалмерс находился на борту своего авианосца. — И добавил с грустной иронией — Но, доказав это, я тем самым доказал, что мистер Чалмерс не может быть моим отцом. Я родился 14 декабря сорок пятого года, а за девять месяцев до этого, когда меня должны были… — он поглядел на мать и осекся.

— Зачать? — подсказал я.

— Ну, да, когда меня должны были зачать, мистер Чалмерс находился на борту своего корабля, в районе военных действий. Ты слышишь меня, мама?

— Слышу.

— И больше тебе нечего прибавить?

— Не надо ополчаться против меня, — сказала она тихо. — Я твоя мать. И какое имеет значение, кто твой отец?

— Для меня — большое.

— Забудь об этом. Неужели ты не можешь забыть?

— Письма при мне. — Я вынул из бумажника те три письма и показал Нику. — Мне кажется, вас интересовали именно эти.

— Да. Где вы их нашли?

— В вашей квартире, — сказал я.