Марш Турецкого

- Керим, куда эта дыра ведет?

- На улицу ведет. Много месяц работал, хорошая работа получилась. По вонючей трубе будешь долго идти, сам вонючий будешь, вонючий не мертвый. Сейчас товарищей приведу, вместе кусок поднимать будем, четыре центнера тяжелый. А пока клятву давай. Клянись своим Богом, мой Аллах тебя простит.

- Да конечно же я клянусь, Керим… Богом клянусь. Только ведь ты рискуешь, если дознаются.

- Старый татарин не боится. Скажу товарищи кулак с револьвер наставлял, внучку грозил портить, плакать сильно буду… Я за товарищами пошел. Время подошел, караул скоро меняться будет. Другой одежда принесу, ты свой одежда в сумку прячь, хороший одежда. Ты другой одежда потом бросай в речку, сам купайся.

Через четверть часа Керим возвратился с тремя заключенными и холщевым мешком с одеждой, веревками, инструментом и прочими необходимыми для побега вещами. Борцы за свободу татарского народа оказались молодыми интеллигентными ребятами, быстро заговорили на незнакомом языке и все поглядывали на Турецкого. А он пока снимал рубашку, джинсы и трусы, запихивал в приготовленный для этой цели новый мешок с коровьей мордой, натягивал изношенный до дыр чей-то тренировочный костюм.

- Вы кеды тоже снимите, мы босиком пойдем, еле слышно сказал один из ребят. Вы следуйте за нами. Вот, посмотрите на карту. Надо будет идти по трубам около восьми километров. Как только попадем к этой речке, сменим одежду и в разные стороны. Учтите, что течение направлено вниз, в город. Нам ничего другого не остается, как рассчитывать на вашу порядочность.

Турецкий поспешно закивал, скинул кеды, привязал мешок к поясу по примеру троицы.

Около получаса ушло на поднятие заранее выломанной каменной плиты. Распрощавшись с Керимом, оставшимся скрыть следы побега хотя бы на время, беглецы спустились на веревках в нижнее помещение, бывшее когда-то, по всей вероятности, канализационной камерой: из стен торчали покрытые закостеневшей слизью оборванные трубопроводы. Один из беглецов посветил фонариком на стену, дал знак "здесь", и они втроем стали отбивать молотком, завернутым в мягкое тряпье, кусок за куском от стены, пока не открылась глубокая дыра с окружностью трубы внушительных размеров в полуметре от края. Было очевидно, что лаз тоже был подготовлен заранее и затем заделан снова, но уже тонкой стенкой из фанеры с нанесенным на ее поверхность слоем цемента. Из трубы понесло нечистотами.

Один за другим беглецы влезли в трубу, парень с фонариком впереди, и по-пластунски двинулись вперед, сдирая в кровь локти и колени о заскорузлую поверхность. Труба постепенно расширялась, они уже не ползли, а карабкались на четвереньках. Сначала труба шла прямо, потом, еще немного увеличившись в диаметре, пошла немного под уклон. Преодолевать расстояние стало значительно легче, но вонь становилась все сильнее, глаза слезились от аммиачного испарения, подельники Турецкого удалились настолько, что он с трудом различал мерцание фонарика.

Сколько он прошел километров два? пять? сто? Но он шел, давно потеряв своих товарищей из виду, отсчитывая шаги двести тридцать… триста одиннадцать… пятьсот шестьдесят… до тех пор, пока не почувствовал, что идет уже не по жиже, а по воде, вода сдерживала ход, и это облегчило движение, вода поднималась все выше, дошла до груди, зловонного воздуха не хватало, чтобы наполнить легкие.

Он делал отчаянные толчки всем туловищем один, второй, третий и наконец был свободен от этой трубы-тюрьмы, он расслабился и вода вытолкнула его на волю.

Он лег на спину, раскинув руки, и маленькая речушка тихо понесла его. Течение было несильным, вода становилась все чище и холоднее, берега приблизились друг к другу, дно обмелело, и Турецкий выбрался на берег. Он стянул с себя тренировочный костюм, бросил в реку и, хоть стучал зубами от холода, снова полез в воду, долго тер тело песком, сделал десятка три согревательных упражнений и облачился в свои джинсы, рубашку и кеды.

В темноте было невозможно сориентироваться, он зашагал наугад, как ему показалось на север. Вероятно, это была небольшая рощица, которая вскоре осталась позади, и перед ним чуть забелели пятиэтажные корпуса "хрущеб". Где-то послышался вой мотора, он побежал на звук значит, дорога рядом, и понял, что он уже на этой небетонированной, изрытой колеями дороге, уходящей резко за поворот, из-за которого засветили фары приближающегося грузовика. Он рванулся в сторону, но потерял равновесие на скользком грунте, пытался увернуться от грузовика, но было поздно, его ударило, завертело, отбросило в сторону, он цеплялся за воздух до тех пор, пока сознание не покинуло его окончательно…

- Когда придет в сознание, сразу вызовите меня. Постарайтесь узнать имя. Надо сообщить родным.

- Он не умрет, Давид Львович? Такой молодой…

- Могу сказать твердо только после полного обследования и рентгена.

"Я не умру, я уже умер!" хотел крикнуть Турецкий, но язык и губы еще не подчинялись ему. Он пересилил боль и открыл глаза, но успел увидеть только узкую полоску света, которая тут же исчезла: дверь в коридор закрылась. Значит, он в больнице. Он болен. Чем он заболел и когда?

Он приподнялся на локте. В плечо и голову ударило раскаленным железом, и он все вспомнил, как будто прокрутил обратно кино: бешеный грузовик, рощица, грязная речка, вонючая труба, татары, Керим, тюрьма, Чуркин, Амелин…

Из этой больницы надо срочно удирать, это не тюрьма, надо просто встать и уйти, вот так, в этой рубахе шестидесятого размера, встать с кровати и уйти.

Он дошел до двери как по палубе, пол качался под ногами, стены норовили опрокинуться навзничь, но он все-таки взялся за ручку двери и потянул ее на себя, но дверь осталась стоять на месте, а он оказался на полу…

- …Сейчас к нам придет доктор, нам сделают рентген… словно маленькому ребенку объясняла сестра. А сейчас мы скажем, как нас зовут.

- Саша! выпалил Турецкий и спохватился: "Вот козел, нельзя говорить свое имя, вот козел". Козлов, Александр.

- Козлов, Александр. Когда мы родились?

Турецкий уже был настороже:

- Тридцать первого декабря тысяча девятьсот шестьдесят пятого года. Он сбавил себе несколько лет.

- А по какому адресу мы проживаем?

Фантазия Турецкого не срабатывала и он долго не мог вспомнить ни одного названия улицы кроме Фрунзенской набережной, на которой как раз сам и проживал.

- Ничего, миленький, не волнуйся, может, телефон есть, я домой позвоню, жене или маме.

- Я живу на Пятницкой у приятеля. Позвоните, пожалуйста, моей тете, у меня больше никого нет. Скажите, что вы от ее племянника Саши с Пятницкой, обязательно так скажите, только сразу, прямо сейчас позвоните, а то она уйдет на работу, и пусть никому ничего не говорит… ее тетя Шура зовут…

Полковник Романова за последние двое суток спала в общей сложности не более шести часов, урывками, перемежая сон телефонными разговорами, поездками по городу, беготней по зданию Петровки, 38. Но она упрямо не шла домой и сейчас, в три часа утра, сидела за своим рабочим столом, уронив голову на руки. Она и себе не могла бы объяснить, почему она вот так сидит, когда все равно до начала рабочего дня ничего не высидишь, и для пользы дела и для ее собственной надо было бы поехать домой. Но сон все-таки сморил ее, и она, тяжело поднявшись из-за стола, сняла форменный китель и сапоги, завалилась на узенький кожаный диван. Спала чутко, все мерещились телефонные звонки, и когда в самом деле часа через два зазвонил телефон, она подумала, что это ей опять кажется, и постаралась снова заснуть, но аппарат упрямо тренькал колокольчиком ее прямого телефона.

Племянник Саша… С Пятницкой… Никому ничего… Она скорописью заносила информацию в приготовленный для записей блокнот, не задавая никаких вопросов и еще как следует не понимая, о ком и о чем идет речь. Записала адрес больницы, попросила объяснить, как доехать на такси, и, натягивая китель, позвонила в гараж. Саша с Пятницкой. "Он собирался сигареты отвезти на Пятницкую". Постояла, подумала, сняла китель и достала из шкафа старую шерстяную жакетку, не известно для какого случая хранившуюся там несколько лет. Посмотрела на свое отражение в зеркале вот уж действительно "тетя Шура". "Просил никому ничего не говорить". Да уж как-нибудь, Александр, сообразим что к чему. Два часа тому назад попал под машину где-то у черта на рогах, а до этого времени где пропадал?…