Гангстер

— Значит, ты не хочешь иметь никакого дела со мной? — Впервые в жизни я увидел в его глазах ненависть, и это поразило меня. — Как только мы сойдем на берег, между нами все кончено.

Я внезапно ощутил почти непреодолимое желание заплакать. Прежде всего потому, что понимал, насколько жестокими были мои слова и какую боль они причиняли ему.

— Я никогда не предам тебя.

— Ты только что это сделал, — сказал Анджело.

— Я хочу жить своей собственной жизнью. — Мне самому было слышно, как в моих словах прорезаются убежденность и твердость. — Я говорил только об этом и ни о чем ином.

— Ия тебе не стану мешать, — ответил Анджело. — Это послужит тебе наказанием. Тебе будет предоставлена полная свобода, и ты останешься один. Мир, который ты знал с детства, исчезнет так же мгновенно, как и возник.

— Я не хотел, чтобы все заканчивалось вот так, — сказал я ему.

Он ничего не ответил и повернулся ко мне спиной.

Ни он, ни я не сказали больше ни слова на всем протяжении пятимильного плавания обратно к берегу. Я знал, что случившееся тем утром никогда не будет забыто ни мной, ни им. Анджело позволил мне прикоснуться к той стороне его мира, которую он всю жизнь скрывал от всех, а я ответил на его доброту сокрушительным ударом по его самой большой надежде. После этого дня мы больше не могли безоговорочно доверять друг другу. Я знал, что вновь увижу его лишь через много лет, если это вообще когда–нибудь произойдет, и все же не мог отрешиться от мысли: действительно ли он полностью выкинет меня из своей жизни и сам уйдет из моей?

Самые опасные гангстеры — те, кто способен убить самых любимых людей. А среди них не было никого, опаснее Анджело. У него не было иного выбора. Просто он не умел жить иначе.

— Думаю, что вы знаете его не так хорошо, как вам кажется, — сказал я Мэри. — Вряд ли вы способны понять все, на что он способен. И все это во имя любви.

Мэри отпустила стойку капельницы, на которую опиралась, слушая меня, и шагнула ко мне.

— Тут вы неправы, Гейб. Я о нем знаю, пожалуй, что все. Особенно то, что касается вас.

— Ас чего бы вдруг вам могло потребоваться знать обо мне хоть что–то вообще?

— У меня были для этого веские основания. Самые веские, какие только могут быть в мире. Это было тем единственным, в чем Анджело никогда не мог отказать мне.

— Почему? — спросил я.

— Я пришла сюда далеко не в последнюю очередь для того, чтобы увидеть вас. И не столько рассказать мою историю, сколько выслушать вашу. Вы сказали еще не все, а я должна услышать все, что вы пожелаете мне сказать. А потом я тоже закончу свою историю.

— Надеюсь, ваш рассказ будет стоить моего, — сказал я, не без усилия вынуждая себя сохранять спокойствие.

— Будет, — сказала Мэри. — Это я вам обещаю.

Глава 19

Лето, 1980

Когда она вошла, я стоял посреди конференц–зала и слушал, как мои сотрудники весело обсуждали минувший уикенд. На ней был серый костюм с юбкой на несколько дюймов выше колен, белая кружевная блузка и коричневые туфли на трехдюймовых каблуках. Светло–каштановые вьющиеся волосы окаймляли лицо юной девушки, хотя тело, несомненно, принадлежало красивой зрелой женщине. В одной руке у нее был коричневый кожаный портфель — «дипломат», а в другой она несла чашку с кофе, из которой немного наплескалось на картонное блюдечко. Плавной танцующей походкой она направилась прямо ко мне.

— Джанет Уоллейс, — представилась она и, положив портфель, протянула мне руку.

Я деликатно пожал ее и указал на одно из кожаных кресел, стоявших около стола.

— Присаживайтесь. Сейчас начнем. Я представлю вас во время разговора. Мы не самая известная группа в городе, но мы вовремя оплачиваем аренду помещения, любим посмеяться, и иногда сочиняем рекламные кампании, которые нравятся и запоминаются людям.

Джеф Магнусон, руководитель креативной группы, которому был тридцать один год от роду, уселся справа от нее и сразу потянулся к ее кофе.

— Как будем делиться? — спросил он.

— Боюсь, что никак, — ответила Джанет и придвинула кофе к себе. — Это у меня сегодня первая чашка.

Я сел напротив и приступил к церемонии представления.

— Джек Сэмпсон, мой главный художник, — сказал я, кивнув в сторону лысого грузного мужчины около сорока пяти лет, безмятежно жевавшего рогалик, густо намазанный плавленым луковым сыром. — Он давно намеревается сесть на диету… Всегда — с завтрашнего дня.

— Я предложил бы вам половину моего рогалика, — сказал Джек. — Ноу меня возникло впечатление, что вы не из тех, кто довольствуется половиной.

— Вы не ошиблись, — улыбнулась Джанет.

— А этот накачанный тип, завсегдатай тренажерных залов, что расхаживает у меня за спиной — Тим Карлин, — продолжал я. — Большинство наших текстов и слоганов он сочиняет, когда поднимает штангу в спортзале на Вест—Сайде.

Тим поднял большую пластиковую бутылку сока папайи, как будто хотел чокнуться, Джанет кивнула ему в ответ.

— А со мной вы разговаривали по телефону, — представился я. — Меня зовут Гейб, и весь этот сброд оказывает мне честь, позволяя управлять заведением.

— Еще две недели, и здесь свершится переворот, — объявил Джеф. — А тогда управлять агентством буду, конечно же, я. Так что вам лучше еще раз подумать, не поделиться ли со мной кофе.

— Пожалуй, я все же рискну, — ответила Джанет, поднося чашку к губам.

— Я, должно быть, забыл прочитать записку, — вмешался Тим. — Что она здесь делает?

— Ты никогда не читаешь записок, — сразу отозвался Джек. — А если бы прочел, то знал бы, что эта молодая леди — новый топор, который Гейб решил завести, чтобы нагнать на нас страху. В смысле работы.

— Они всегда бывают излишне раздражительны перед ленчем, — объяснил я, взглянув на Джанет. — Это от голода. Если же говорить серьезно, то наш поезд немного отстал от расписания. Хуже всего положение с заказом «Дженерал моторе» — осталось менее двух месяцев, — да и с рекламой «Компак» тоже неплохо было бы поднажать.

— И вы, насколько я понимаю, тот самый человек, который предоставит нам все недостающее, верно? — осведомился Джеф.

— Предоставлю–предоставлю, главное, чтобы вы потянули, — ответила Джанет.

Я сидел и смотрел, как моя компания все активнее перекидывалась с Джанет шутками. Таков был ритуал, которым они сопровождали принятие кого–то в свой круг. Я предложил ей работу с полной занятостью, но она отказалась. Ей нравилась жизнь внештатника, возможность часто переходить с места на место и право решать самой, с кем работать, а с кем нет. Остаться у нас она решила на три месяца; этого было достаточно, чтобы помочь нам войти в график. Она была умна, имела огромный запас наработок и, на мой взгляд, вполне подходила для любого, даже самого крупного агентства.

— Почему когда мы берем нового сотрудника, я всегда узнаю об этом последним? — раздраженно спросил меня Генри Джекобе, менеджер по кадрам. Он стоял передо мной с недовольным видом, руки в боки.

— Потому что ты всегда говоришь мне, что мы не можем позволить себе взять новых людей.

— Говорю потому, что мы и впрямь не можем. — Генри раздосадованно мотнул головой. Но ведь ты все равно берешь людей. Раз так, то зачем тебе держать кадровика? Подумай.

— Ты у нас единственный, кто знает, какие супы по каким дням бывают в «Баз’н’бургер». — А без такой информации я не мог бы управлять этой компанией.

Анджело сдержал свое слово. Я остался в полном одиночестве. Я покинул свою комнату над баром и действительно сразу же получил множество уроков, связанных с добыванием ссуд на оплату обучения в колледже, постоянной необходимостью подрабатывать где придется, житьем в крошечных, но непомерно дорогих квартирах и со всем прочим, связанным с отсутствием крепкого тыла. Я выбрал не самое подходящее время для того, чтобы включиться в самостоятельную жизнь. Страна переживала сильный экономический спад. Процентные ставки по кредитам через некоторое время взлетели до умопомрачительного уровня в 21,5 процента, инфляция достигла 12,4 процента, а президент Джимми Картер, по–видимому, был совершенно неспособен хоть как–то повлиять на ситуацию. Приходилось всерьез бороться за выживание, но было в моей новой жизни и такое, что меня очень радовало. Хотя мне и доводилось порой тосковать по нервному напряжению и ощущению власти, связанным с моей прежней жизнью, но я сумел отречься от темных теней старого мира, прах которого отряхнул со своих ног. Меня с детства учили ненавидеть мир обычных людей. Мне говорили, что там царит предательство, что тамошние законы создаются для того, чтобы их не исполняли, и что достичь успеха в этом мире можно лишь путем использования таких средств и приемов, на которые решится мало кто из самых закоренелых преступников. «Нужно внимательно следить за каждым своим шагом, — много раз говорил мне Анджело. — Парень, которого ты считаешь своим добрым другом, на самом деле только и дожидается момента, чтобы наступить тебе на голову и продвинуться по службе. Ты рвешь себе жилы на работе, а какой–нибудь поганый подхалим втирает боссу очки и получает кредит, на который ты рассчитывал».