Пуля для бизнес-леди

— Сегодня, максимум к семнадцати.

— Хорошо! Пусть придет ко мне Нина Геннадиевна. Такие сведения я передам только из рук в руки.

— Я ваша должница, Мария Никитична.

Настя повесила трубку. Она спросила у Кушкина, не без любопытства наблюдавшего за её действиями:

— Мне хотелось бы услышать твое мнение о том, как работает наш новый коммерческий директор госпожа Заболотина.

— Отлично работает, — не задумываясь, ответил Кушкин. — Умная, инициативная. Пашет почище трактора, дважды ей повторять ничего не надо. Со многими крупными фирмами у нас уже подписаны контракты на реализацию нашей продукции. Другие, как мне известно, сами ищут контакты с нею. Мы, Анастасия, можем не беспокоиться — наши книги и альбомы выходят на рынок, не залеживаются. Даже удивляюсь, почему она в газете была так долго на каких-то десятых ролях…

— Мнения совпадают, — согласилась с ним Настя. И рассмеялась:

— Русские женщины они такие — умеют все делать… с энтузиазмом, если у них появляются для этого возможности. Теперь слушай меня внимательно, мой верный друг. Мы пойдем на эту редколлегию, как говаривали в вашей «конторе» в усиленном составе: я, ты, Артем, Никита, Люся, Римма… Парням скажи, чтобы пиджачки расстегнули, да так, чтобы видны были их пушки. Смотри сюда…

Она взяла лист бумаги, нарисовала овал, поставила нолики, прямоугольник, кружочки.

— Это Овальный зал редколлегии. Точно посередине прямоугольник — это стол редколлегии. Вместе с Фофановым я буду сидеть вот здесь… Вдоль стен по всему овалу — три ряда стульев для журналистов. Значит так… Входим… я занимаю место рядом с Фофановым. Ты садишься за моей спиной у стены. Никита и Артем, соответственно справа и слева, примерно по центру. Общая задача: чтобы мне случайно не бабахнули в спину. Частная задача для Артема и Никиты: следить, чтобы мои распоряжения безусловно выполнялись.

Кушкин проговорил:

— Захват? Угроза оружием?

— Ни то, ни другое, — ответила ему Настя. — Оружие совсем необязательно обнажать: эти демократы только заметив его, накладут в штаники. Захватывать же то, что мне и так принадлежит, нет необходимости. Ну как, сделаешь?

— Ты хозяйка, Настасья. Заказала музыку, мы её исполним. Пошлые слова о том, кто за что отвечает, я произносить не буду.

— Вот за это я тебя и люблю, товарищ Кушкин Михаил Иванович. И проследи, чтобы на редколлегии были Люся Заболотина и Римма.

…Ровно в одиннадцать они вошли в Овальный зал. Парни выглядели отлично: крепенькие, неторопливые, из-под расстегнутых пиджаков выглядывали рукояти пистолетов. Одним словом — мужчины. Люся и Римма улыбались знакомым. У Насти в руке была папка.

— Начинай редколлегию, Юрий Борисович, — сказала она.

— Это насилие! — завопил кто-то из зала.

— Где вы его видите? — поинтересовалась Настя.

Она раскрыла свою папку, полистала листочки.

— Вот документы, подтверждающие, что мне принадлежит пятьдесят один процент акций газеты. Вот доверенности нескольких журналистов, передавших мне право распорядиться их акциями. То есть у меня сейчас в руках документы на шестьдесят процентов акций. Это может означать лишь одно — эта газета принадлежит мне.

В зале застыло гробовое молчание. Такого поворота событий даже в дурном сне никто не ожидал.

— За последние месяцы я дала газете значительные суммы денег. Все-таки это моя родная газета и я хотела поддержать её. Деньги ушли в песок. Мне хорошо известно, что в редакции до сих пор господствует коммунистический принцип… — Настя сделала длинную паузу, — получать, ничего не делая. Мне известно также, что здесь попираются принципы свободы слова и право журналистов высказывать свою точку зрения, гарантированные Законом печати. Даже мне пытаются зажать рот. Пример тому — реакция на мою только что опубликованную статью.

— Вы не смеете! Какая наглость! Да приведите же в чувство эту бабу! — понеслось из разных углов зала: «демократы» забились в истерике.

Настя спокойно переждала наплыв эмоций, взяла ещё один листочек бумаги.

— Господин Иван Подколзин — за двенадцать месяцев ноль публикаций, ноль строк.

Ванька Подколзин был одним из заводил группировки горластых редакционных бездельников, выдающих себя за демократов.

— Господин Подколзин, вы уволены, — произнесла Настя, не повышая голоса.

— Что-о? — взвыл Подколзин.

— Я кажется ясно сказала — вы уволены. Покиньте наше заседание.

— Да я!.. Да мы!.. — зашелся в крике Подколзин.

Артем встал и очень неторопливо, на виду у всего зала подошел к Подколзину, почти дружелюбно поинтересовался:

— Вам что-то непонятно?

Тот, как ошпаренный, выскочил в дверь.

— Господин Евгений Чмыхов… Одна публикация — тридцать строк, проще говоря, информушка про то, что один придурок приехал, а другой его встречал. Вы уволены, покиньте зал… А вот наш местный гений Яков Гольдштейн опубликовал огромный материал про залетных чудо-лекарей, омолаживающих женщин и повышающих потенцию у мужчин любого возраста… Сколько долларов положил в кармашек за лживую рекламу, Яшенька? Уволен!

Она назвала двенадцать фамилий и её парни «помогли» названным избавить редакционную летучку от своего присутствия.

— Ну вот, — удовлетворенно сказала Настя. — Воздух стал чище. И пусть все знают отныне, что я не допущу попрания великих принципов демократии. Пресса должна быть свободной, а не выражать мнение каких-то групп и группировок.

И ежу было понятно, что она имела в виду. Ведь орал же вчера в кофейне привселюдно Ванька Подколзин: «Мы этой траханой Соболевой рога обломаем!» Вот и обломал… Вон как повернула все — перевернула. Оказывается, нападки на её статью — это выпады против свободы слова, отрыжки тоталитарного режима…

Настя продолжала атаку в стремительном темпе.

— Вы знаете, что на счету газеты одни ноли? И что единственный номер, тираж которого полностью разошелся — это номер с моей статьей? Тираж остальных на сорок процентов возвращается. И мы не только ничего не получаем, но ещё и платим сами — за хранение и доставку обратно! Вы надеялись получить пятого зарплату? Ничего не получите — платить её нечем. Вопросы?

Все пришибленно молчали. Информация о зарплате сработала сильнее страстных речей. Ибо у большинства не было ни «заначек», ни счетов в банках — журналисты, если они, конечно, настоящие газетчики, живут одним днем.

— Надо выходить из тупика, — сказала Настя уже более спокойно. — Я тоже не хочу нести убытки… И приняла ряд решений, о которых сейчас сообщу вам… Обязанности главного редактора будет по-прежнему исполнять Юрий Борисович Фофанов. На своем месте останется ответственный секретарь — он профессионал, знаток газетного дела. Заместителем главного редактора по коммерческим проблемам я назначаю Людмилу Николаевну Заболотину, вы её хорошо знаете, она будет совмещать эту работу с обязанностями коммерческого директора и в «Африке» и в газете.

Ошарашенная Люська, отныне Людмила Николаевна, нашла в себе силы встать и с достоинством поклониться.

В зале кто-то несдержанно хихикнул, и Настя с хорошо отыгранной грустью посмотрела в ту сторону.

— Кому-то весело? Людмила Николаевна, запомните, кто это позволяет себе веселиться при обсуждении серьезных вопросов…

«Она вам покажет, — злорадно подумала Настя про себя, — вы у неё покрутитесь».

— Далее. Редакция переходит на контрактную систему… Я поручаю господину Фофанову сформировать комиссию, в которую он должен ввести самых авторитетных и честных журналистов — три-четыре человека. Своими представителями я назначаю в комиссию господина Кушкина — моего первого заместителя, и хорошо вам известную Римму. Кстати, не только вы её знаете, но и она вас знает — все и обо всех. Пусть эта комиссия определяет, с кем контракт подписать, а кого и попросить уйти! И пусть выскажет рекомендации по оплате труда. Я за то, чтобы добросовестные, талантливые имели втрое больше того, что сейчас получают, а лодыри сели на голодный паек.

Это произвело впечатление, ибо нет такого журналиста, который не считал бы себя талантливым, а следовательно, и имеющим право на серьезные деньги. Да и всем было известно, что Соболева — богатая и удачливая предпринимательница, менее, чем за два года создала превосходный Издательский дом. Может, и газету вытащит из дыры? Прозябание, неуверенность в завтрашнем дне, падение престижа газеты, а, как следствие, и её тиража, всем нормальным журналистам осточертели.